ДЕКАБРЬ 2016

1.12.16., 5-18
Вертухай в коридоре сказал вчера беспокойному дебилу из 4-й камеры, что сегодня выходит мразь Безукладников. Выздоровел, гондон!.. :))) Но мне это ничего не сулит, – писем он в первый день своего возвращения всё равно не принесёт. Сегодня 15 дней, как не несут письма…
Спал плохо, как всегда, но даже не помню уже подробностей. Последний раз просыпался, кажется, в районе двух, но потом, видимо, задремывал еще ненадолго, хотя никаких снов за сегодняшнюю ночь почему-то не помню вообще.
«Берег мой, покажись вдали/Краешком, тонкой линией…» Мой берег – свобода. Она еще даже тонкой линией не видна на горизонте, но – вот-вот покажется, и я жду этого с замиранием, целые дни напролет думаю только об этом. Когда же? – м.б., 21-го февраля, когда мне останется 1000 дней? Не знаю… Остается всё меньше, и хотя это «меньше» вмещает в себя тюремно-пыточный ад, – на что мне еще надеяться, чем жить?..
Хуже всего – чувство полного бессилия. Вот они послали бумаги в «суд», и я знаю, что дней через десять уже придет оттуда бумажка с датой заседания (и мне тотчас же дадут опять 15 суток :) . На воле еще ничего этого не знают, мои письма еще не дошли. Просто тянутся дни один за другим; всё уже заранее намечено, расписано, тюремно-бюрократический порядок этот незыблем; шестеренки вертятся медленно, со скрипом, но – Система работает, неумолимо перемалывая свои жертвы, и я, тоже намеченный ей в жертву, ничем не могу ей помешать, не могу никак затормозить ее ход, абсолютно ничего не могу сделать… Единственное, что остановило бы эту ее железную предопределенность событий относительно меня – это мой суицид. Но и на него я никак не могу решиться…

7-00
Шестой день на завтрак всё то же серое дерьмо…

15-30
Аж колотит всего, трясёт, не могу… Мразь Безукладников открывает дверь и говорит: – Пойдемте. – Куда? – К начальнику. – (выходя из камеры) Опять за 15-ю сутками, что ли? – Нет. За 12-ю. В результате привел меня в кабинет, где сидел психолог-газовщик. Шутник е…й, гондон!.. А газовщик еще его и оправдывает, когда я ему всё рассказал, – мол, у него (гондона) работа такая, свихнешься, если не шутить, и т.п. И – мразь эта длинная, писем, конечно, мне не принесшая, оказывается, дала газовщику всего 15 минут на беседу со мной, а то, мол, у них сейчас крестины начнутся. Мрази, ублюдки, всех бы вас перестрелял лично, своими руками!.. Убивать, убивать, убивать!.. :)))

2.12.1.6., 5-25
Эту ночь не спал вообще, совсем нисколько. :(( Не задремал, кажется, даже под утро, как иногда бывает в таких случаях, – по крайней мере, не снилось ничего. Боже, как это глупо, обидно и пошло: лежать с закрытыми глазами почти восемь часов – и так и не заснуть! Впрочем – жизнь прошла; так что будет еще и похуже. Ближе к вечеру вчера принесли журнал и три газеты, читал их до самого отбоя (из газет успел прочесть только полторы). Больше всего поразили приводимые Латыниной цитаты из писем Дадина – о том, как его по нескольку раз в день избивала ногами толпа в 10-12 человек. Со мной может быть так же на крытой тюрьме, тут ничего лукавить и врать себе, что всё будет хорошо, всё обойдется. По сравнению с этим бессонная ночь – просто пустяк, хотя – если сознательно не применять насилия, то из всего того бытового уклада тюрем и лагерей, который складывается, так сказать, сам по себе, бессонница, невозможность ночью полноценно спать – самое мучительное, что я знаю еще с буреполомских времен…
1081 день остался. Тоска жуткая, дикая. Гадаю, когда дойдут мои письма матери и Корбу про новый раунд перевода на тюрьму. Должны вроде уже в понедельник-вторник, 5-го или 6-го…

6-40
Опять та же серая дрянь на завтрак… С начала декабря, похоже, начали возвращаться старые вертухаи, которых не видно было месяца два или больше. Одна косоглазая харя, по крайней мере, дежурит уже со вчера.
Тоска дикая. Не хочется жить. Я проиграл, проиграл тотально – и ничем не смогу отомстить ИМ…
Всё возвращается на круги своя… Вернулись и эти два мерзких выродка, недочеловека, гнойных ублюдка – белобрысый упырь и курточник. Работали – как вроде бы упырь сказал кому-то в коридоре – на 35-й; а тамошние – здесь, всё правильно. Уже сегодня в отбой ублюдок курточник будет опять муштровать меня: «куртку наденьте», а м.б. – попытается и завтра в подъем, если уже успел забыть, как летом, в июле, я его обломал и отучил от этого… Жду с нетерпением, пока эти мрази поведут меня в баню – и окажется ли там тазик… Сделать ничего нельзя, а хочется только одного – убивать этих мразей лично, своими руками… Тоска и отчаяние от бессилия и от перевода на тюрьму…

3.12.16., 5-40
Вы будете смеяться, но и эту ночь я не спал!!! :)))) За последние час-полтора, опять-таки, не совсем уверен, м.б., чуть-чуть и задремывал, но и то – вряд ли. Остальное же время, как лег около десяти вечера, – ни в одном глазу!.. Бред, чума какая-то, полный финиш… Интересно, сколько я так выдержу без сна и не сойду ли с ума… :(
Вывели вчера вечером из бани – и как раз мразь курточник сказал забрать в их «дежурке» письма! Так что до отбоя сидел и читал их. Четыре от Землинского, четыре от матери, как всегда, одно – от Воробьевского и одно – от Майсуряна, переславшего м не письмо Горильской, что меня удивило само по себе: как это он согласился, раньше ведь не хотел! Мать, знающая об этом от самой Горильской, добавляет в одном из писем, что часть письма Горильской он при пересылке выбросил.
Новостей важных во всей этой почте – две. Менее важная: Горильская пишет, что в ноябре она так и не ездила в Италию, как собиралась, планирует в начале декабря (т.ее, сейчас она должна быть там). Более важная: мать пишет, что Агафонов обещает доделать украинский сборник на к 15 декабря, как я просил, а к 15 января 2017. Что только подтверждает мое предсказание: никакого сборника не будет. Сделали 100 штук – и всё, а уж 2000 – не судьба, а объективные причины не сделать их – всегда найдутся. Как и всегда, ночью помимо воли бродило в голове множество мыслей, от которых я никак не мог отделаться, – о том, как утром отвечать на все эти письма, – и это, возможно, и было одной из причин того, почему я всю ночь не мог заснуть.
Осталось мне 1080 дней, 154 недели. Но за это время я еще успею хлебнуть АДА… :(

4.2.16., 5-45
Эту ночь наконец-то спал, причем даже не так плохо, не до часу-двух, как обычно, а подольше. Это, собственно, и главная новость, и единственная на сегодня. Всё-таки двое суток без сна не прошли даром, – удалось хоть сколько-то компенсировать их, выспаться. Проснулся – и уже нет чувства изумления и легкой паники, бывшего вчера утром по поводу столь долгой бессонницы, и опять всплывает, возвращается то, что было раньше, до нее, – чувство ужаса перед перспективой ехать на тюрьму, сидеть на пересылках с уголовниками, таскать неподъемные баулы по столыпинским вагонам… Я сижу здесь, в камере, а где-то там, далеко, колесики крутятся, механизм работает, назначаются даты «судов», пишутся бумажки, идут на работу с утра конвоиры, которые потащат тебя силой в наручниках, если ты не захочешь идти сам… И я не знаю, что мне делать, как сопротивляться этому насилию, когда всё уже решено за меня. Точнее – знаю, что единственный путь все же отказаться жить по предписанному ими мне еще на три года сценарию – это отказаться жить вообще. Умереть, но не жить в их клетке, куда они меня засунули. Но на это пока – увы! – так и не хватает мужества…

6.12.16., 11-10
Выродки, мразь, недочеловеки, ублюдки, всех бы вас в печь, всю вашу поганую страну ублюдков и быдла, всех бы вас, нечисть двуногую, перестрелял бы своими руками… Сейчас приволокли бумажку: «суд» по переводу на тюрьму назначен на 26-е, в десять утра! Успели-таки до Нового года, суки, мразь, бляди е…ные!.. «Судья» уже другая; а назначили (бумажка датирована) еще 1-го декабря! Торопятся, мрази… И ничего с этим сделать нельзя, проезжает по тебе это государство, как асфальтовый каток, и раздавливает в лепешку…

12-35
Куда мне деваться, господи?.. Такая тоска, такое отчаяние, что кажется – лопнет сейчас голова… Беспросветное отчаяние, и нет из него выхода, и некуда деться… Прошла жизнь, впереди – одно сплошное, тотальное дерьмо… А на дежурстве опять все эти, вся прежняя нечисть, – косоглазые, белобрысые, всё опять в точности так же, как было год назад…

7.12.16., 5-54
Спал несколько часов этой ночью; не так плохо. И – уже нет в эти последние час-два перед подъемом той безумной, чудовищной внутренней истерики, какая была в сентябре-октябре, в первый заход «перевода на тюремный режим». Видимо, не осталось уже и на истерику душевных сил, исчерпались; внутри я – просто мертвый… Но всё равно, убиться, разбить башку об стену, прыгнуть с разбегу в пропасть, умереть, не жить, не быть – вот единственный способ избавиться от этого давящего тупого катка, проезжающего по тебе – и расплющивающего в лепешку… Очень странно, что не явились сейчас с провокацией, в подъем, насчет доклада, бирки и пр. – надо же дать мне к «суду», к 26-му, очередные 15 суток… Впрочем, могут и не только в подъем, могут и завтра, – время еще есть…
Мне осталось 1076 дней. Я ненавижу и проклинаю их государство РФ с подъема до отбоя…

8.12.16., 5-34
Клинический идиот вчера на отбое, – рожа знакомая, но не из тех, что здесь дежурят постоянно. Никак не мог отпереть вторую дверь (решетку) в камеру, возился чуть не полчаса. Я всё это время стоял возле нар, держа их рукой, как обычно в ожидании, пока их опустят. Когда же я сказал этому идиоту: мол, давайте сперва опустим нары, – он, недолго думая, повернул рычаг ВЕРХНИХ нар, которые шваркнулись прямо мне на голову (я-то держал нижние)! Удар был приличный, прямо по левому виску (я хотел убрать голову, но не успел), слава богу, не начала от этого болеть башка, как я опасался. Будь ты проклят, тупой ублюдок, животное, бессмысленный безмозглый кретин!..
1075 дней осталось. Тоска невыносимая, – тоска и страх: как же я буду ТАМ!.. Ладно даже тюрьма с ее пресс-хатами, карцерами и вторым ярусом, – даже проклятая 29-я представляется мне адом, как только вспомню мое там пребывание в 14-м и 15-м годах. А уж ее-то, 29-й, мне, похоже, не избежать никак… В бессильной тоске и отчаянии я проклинаю, проклинаю, проклинаю без устали этот мир, эту е…ную страну, всё это быдло, которое ее населяет и лижет веками жопу своим кровавым правителям, и всю свою неудачную, нелепую жизнь, – а в этой стране она и не могла быть удачной!.. О, если бы слово (и проклятие в том числе) имело и впрямь такую силу, как мне в 12-м году объяснял внезапно увлекшийся мистикой Паша Люзаков, – тут давно бы уже была выжженная пустыня, а на месте лагеря – руины, занесенные песком…
Сегодня 8-е декабря – ровно 25 лет подписанию Беловежских соглашений о юридической ликвидации СССР. Хоть что-то хорошее! Надеюсь, восстановить его им уже не удастся…

9.12.16., 5-50
АД… АД впереди… Тупо проходят дни, оставшиеся до 26-го, до рубежа… Я или читаю, или хожу туда-сюда, нараспев повторяя, сколько осталось… АД… Ледяные карцера, пресс-хаты, второй ярус под слепящей лампой, набитые быдлом, зверьем камеры пересылок… У меня уже нет сил бояться, нет душевных сил даже не тот утробный предутренний ужас, который был в сентябре… Всё внутри пусто, мертво, выжжено беспредельным страданием… А дни идут… И ничего нельзя сделать, абсолютно ничего, никак нельзя затормозить… Месяц отсрочки уже прошел, увы… Можно только умереть, но нет мужества и на это… Срок тоже идет, уходит, сокращается потихонечку, день за днем; вот уже 1074 дня осталось, уже меньше трех лет… Но – их придется провести в АДУ, эти два с чем-то года, и потому даже убывание срока по-настоящему не радует душу…
Я совсем сошел с ума, – по утрам, на время шмона, «паскудный час» с девяти до десяти, стал последнее время поддевать под свитер «тепляк» от нижнего белья, чтобы его, если влезут сюда шмонать, не нашли и не забрали бы. Раньше я так делал, только когда мне выписывали 15 суток, а теперь… Он не запрещен, но я стал почему-то бояться, что заберут – а померзнуть-то наверняка еще придется, – там, в АДУ, и по дороге… В камере же пока что жарко, даже в том, что на мне, и без «тепляка», так что это – добровольное мучение, еще одна маленькая пытка…
Весна 20-го, где же ты?.. Не перестаю удивляться, как нелепо всё это будет выглядеть оттуда, из большого мира, если я сумею до него дожить. Буду просыпаться утром, вставать – и вспоминать вот эти утра, в камере, звонок, грохот подъезжающей тележки-говновозки с завтраком… «Что это было? И зачем?..» И не будет, не будет ответа на эти вопросы. Что это сейчас? И зачем?12 вырванных из жизни лет – зачем? Ведь всё равно же я не «исправлюсь», не изменюсь, останусь при своем, – при своих мыслях и убеждениях, хотя и без зубов… И буду вам мстить, ублюдки, за мою поломанную жизнь, за всё-за всё, если только доживу до воли!..

14-52
Вернулся только что из бани, – сегодня рано что-то повели!.. Но все равно, косоглазую быдлотатарскую мразь (2 шт.), сегодня дежурящую, ненавижу так, что с удовольствием порубил бы на куски живьем, – лично порубил бы, своими руками…
В бане, оказывается, ничего так и не наладилось с тазиками, – еще когда водили других, слышал в коридоре разговоры про их принос (из одной бани в другую), а сейчас – конечно, тазика в бане нет!.. Хорошо, что сегодня он мне и не был нужен, не пришлось разговаривать с косоглазыми. Но в следующий раз, через неделю, он понадобится, так что разговоры с дежурящей в пятницу 16-го декабря вертухайской мразью еще предстоят…
В магазине – всякая ерунда, завоза так и не было, с трудом набираю товара на 1790 р., получающиеся при делении всех доступных мне с сентября денег на пять пятниц. Да еще и не несут этот магазин, хотя уже четвертый час, давно пора…
С украинским сборником пролетел, это страшно обидно, однако – ничего иного я и не ждал. :(((

16-37
В начале пятого завхоз принес наконец магазин. Какой ублюдок, какая мразь!.. Подтвердилось то, что я заподозрил еще раньше, читая список: он не ходил сегодня в магазин переписывать ассортимент товара, а всучил мне список недельной давности! Сейчас приволок: колбасы не два вида, как в списке, а три (появилась какая-то «Казачья», которую я до сих пор еще ни разу не видел), сосиски другие (по 6 в пачке, а не по 12), вафельный торт – другой, и т.д. Т.е. – завоз с той недели уже был, а он на мой вопрос только что опять соврал, что, мол, завоз будет за неделю до Нового года. Сука такая, хитрая тварь! Лень было сходить, написать. В результате этого обмана – принес он мне не шесть ужинов, как мне надо было, а пять, – хорошо, что у меня еще остались три батона копченой колбасы из октябрьской передачи. В общем, еще одно яркое подтверждение того, что всей этой русской (и вообще расейской) нечисти и швали доверять нельзя, – это потомки крепостных рабов, хитрой и подлой дворни, только и смотревшей, что бы и где спереть у барина, как бы не работать, обмануть его, а только бы пить в людской, куражиться в пьяном виде, да валяться под забором! Жулье, жулье и еще раз жулье; страна воров, обманщиков, «кидал» и пр., без участия которых я, увы, в моем случае прокормиться не могу, т.к. сижу в камере и в магазин сам не хожу. Насчет этого жулья совсем не так уж и неправ был гоголевский Плюшкин, говоривший, что дворня только и смотрит, как бы и что у него украсть. Сегодня, через 170 лет, я это же самое наблюдаю в их отдаленных потомках…
Тем не менее, я вытерпел бы и это, и «казачью» колбасы, как терплю уже сколько времени и всю косоглазую, белобрысую и прочую вертухайскую мразь, и безобразную баню, и новейшую теперь еще проблему с тазиками в ней, и пр. и пр. и пр. – лишь бы только меня оставили здесь, не вывозили бы на тюрьму, не сажали бы с уголовным быдлом нигде – ни в столыпине, ни на пересылках, ни в самой тюрьме… Но нет – всё уже предрешено, часы пробьют 26-го, и будущее мое мрачно и туманно. Хоть бы до апелляции оставили здесь! – а она будет никак не позже февраля, судя по 2014-15 гг., когда ребята обжаловали мои первые ШИЗО тоже в декабре – и апелляция была в феврале.
Никто не ждет, кроме матери. Никого я себе не нажил, не приобрел за всю жизнь… :(

10.12.16., 5-19
Опять косоглазые мрази подняли ни свет ни заря, десять минут шестого. Вечером уже явится курточник…
В эти час-два перед подъемом, самые тяжелые за сутки, особенно обостряется во мне желание написать еще кому-нибудь, пересказать все эти мучающие меня страшные предчувствия . Господи, как же я поеду??!! Волочить неподъемные баулы, закидывать их в автозаки и столыпины, скорей-скорей, обливаясь потом, запихивать в их всё вывороченное для шмона и сваленное в одну кучу… Сидеть с конченными уголовными мразями в камере, лазить с трудом на второй ярус, терпеть, когда эти мрази от скуки будут пристально, день за днем, следить за каждым твоим шагом в камере, нагло читать тебе нотации о том, что ты делаешь неправильно (по их, разумеется, мнению) и как на самом деле надо делать по их уголовным «понятиям»…
Невыносимо, мучительно порой одолевает желание написать об этом обо всем – ярко, подробно, в деталях – кому-то. Хоть кому-нибудь. Выговориться, выплакаться в чью-то жилетку, облечь этот рвущий душу темный, утробный ужас в слова – и тем самым хотя бы немного смягчить его…
Но написать об этом обо всём мне, увы, некому. Уже писал матери, и не раз, а что толку? Мать сочувствует, конечно, но – не понимает, не чувствует всей глубины этого моего ужаса; только пишет советы «как-нибудь держаться», «пережить крытку» и т.п. – банальные и бессмысленные. Сочиняя ей очередное письмо – я, как я понял уже давно, не с ней разговариваю, а с самим собой. Но с собой я и так могу разговаривать, не тратя бумагу и конверты…
Была идея написать подробное, тяжелое письмо Горильской. Но… зачем? Кто я ей? Я ее едва знаю; в то, что она такая уж офигенная моя сторонница во всем, – не верю; да и – тот факт, что из ее многочисленных обещаний пока что фактически ни одно так и не сбылось, говорит не в ее пользу. Да и – кого опять просить переслать ей письмо? Мне почему-то стало казаться, что эти просьбы напрягают сильнее, чем прежде, всех, кого я об этом прошу…
Идеальным слушателем и владельцем жилетки, в которую можно плакать, была бы Маня, если бы… Не хочется даже продолжать. Словом, если бы она вообще БЫЛА .Увы, никого нет сейчас от меня дальше, чем Маня с ее разговорами и клятвами о «любви» – и одним письмом за этот год. Ее надо просто забыть, плюнуть и забыть навсегда, хотя, увы, пока это не получается. Но писать ей – это тоже говорить лишь с самим собой, а не с ней.
Так что, увы, некому написать, нет у меня совсем никого, как это ни грустно. Наверное, это и есть самое грустное открытие моего второго срока. Писал не раз обо всем этом, о прожитой неудачно и в никуда жизни Вере – но Вера в ответ только рассказывает новости, утешить ей меня явно нечем. С этой же, собственно, целью написал, узнав о возобновлении25 ноября отправки на тюрьму, Люзакову, но… Люзакову можно было написать обо всем этом единственный раз в жизни лишь потому, что я вообще до сих пор писал ему очень редко, два-три раза за четыре года всего лишь, да и на «суд» он пришел, по-моему, ко мне всего один раз. А по поводу эффективности, по поводу ожидаемого с его стороны ответа – это почти то же самое, что писать Мане. Иногда, при случае, он делает короткие ободряющие приписки в конце майсуряновских писем (и на них я тоже сослался в письме к нему). Но – это и всё. Писать мне сам он не будет, у него хватает дел поважнее; а если вдруг даже и будет – меня как раз увезут, так что я всё равно не получу…
Одиночество… Не к кому, не к чему прилепиться душой, нечем согреть ее изнутри, нет у меня ничего заветного, самого главного в жизни, чего никакие шмоны не отберут. Огонек, которого никакие бури и ураганы не задуют… О, если б он был, этот огонек в душе, – насколько легче мне было бы! К нему бы я обращался мыслями каждое утро перед подъемом, в четыре часа утра, когда на душе тошнее всего… Но нет, нет никого и ничего, только холод и тотальное одиночество. И несложившаяся жизнь, – не только в тюрьме, но и на воле, везде и всегда. Куда же мне деваться, черт возьми?! Как выдержать весь этот ад, что мне еще предстоит, где взять силы? Не знаю… Вдвойне, втройне тяжелее от этого, от одиночества, неприкаянности, тотальной бессмыслицы и безнадеги моей жизни. Но деться некуда, надо как-то держаться, выносить это всё и дальше, если… если не хватает мужества умереть. О, как бы я хотел наконец набраться этого мужества – и прекратить навсегда эту нелепую жизнь, состоящую из одних страданий. А уж хуже, чем сидеть в камере с уголовниками, страдания вообще нет (по крайней мере, это худшее, что мне выпадало за 42 года жизни). Нет ни помощи, ни поддержки, ни опоры, ни утешения; надо как-то держаться, но я не знаю, как. Единственное, что хоть как-то еще поддерживает меня на плаву, не дает утонуть совсем в пучине отчаяния – это мысль, что приближается с каждым прошедшим днем не только этап на тюрьму, но и конец срока, что всё-таки мои мучения имеют конец, что они не вечны. Хотя – порой мне уже кажется, что это п/ж, что конца мучениям не будет. А мое одиночество – оно-то уж точно п/ж, оно будет со мной и на воле, до самого конца…

12.12.16., 5-30
Вчера все-таки написал матери очередное безумное письмо, обо всем и ни о чем… Еще лежа до подъема всё собирался, раздумывал, надо или нет; крепился весь день, но после ужина все-таки не выдержал… Что ж, ведь я и в самом письме этом написал, что, собственно, пишу его сам себе, разговариваю сам с собой, и лишь потому формально адресую его матери (или, допустим, Паше Люзакову), что больше-то некому. От матери так же глупо ждать ответа по существу этого письма, как от Паши – вообще какого-либо ответа…
Проходят один за другим дни. Интрига убита, никаких тайн будущее уже не содержит. 1071 день мне остался, из них около 1000 – на тюрьме. В день «суда», 26-го, останется 1057 дней, ровно 151 неделя. «Перевод Стомахина на «крытку» – приговор к пыткам и смерти», – этот плакат неизвестных мне братьев Калинычевых в Нижнем Новгороде, еще в октябре, тоже не оставляет мне никакой надежды. Раз известно заранее, что за пытками последует смерть, то, значит, остается только сделать надлежащие распоряжения на этот случай – и, значит, правильно я вчера в этом письме написал матери, что не хочу лежать на Ваганькове (если тело вообще отдадут), а прошу сжечь – и пепел развеять где-нибудь про ветру. Но она, если переживет меня, не сомневаюсь, сделает по-другому.
Колесики крутятся, часы тикают; всё обусловлено, всё известно заранее, ничего нельзя ни изменить, ни предотвратить… Год еще не совсем кончился, но меня, как обычно, разбирает уже заранее подводить итоги. Что же принес мне этот год? Ничего хорошего; да и вообще, считай, ничего – кроме тюрьмы, которую мне выпишут 26-го. Никакие сладкие обещания, конечно же, не сбылись, – ни украинский сборник, ни итальянские публикации в СМИ, – и уже не сбудутся, это ясно. Много было нервотрепки, – в марте с голодовкой, в июле – с мразью курточником, с 13 сентября и по сей день – с тюрьмой. Да, еще в этом году окончательно стал ясен разрыв с Маней, – одно письмо за весь год, в апреле, а после этого уже всё, я не интересен ей, даже на мое сентябрьское письмо не ответила… Единственным, что было несомненно хорошего в уходящем году, оказалось интервью радио «Свобода»1-го апреля, которое, слава богу, никто заранее не обещал… Не густо, увы, хорошего. Впрочем, возможно, через год я буду мысленно – уже без дневника – подводить итоги 2017 года и считать хорошим само то, что я еще жив…
Да, колесики крутятся, их не остановить, часики тикают… Вот эта размеренность, предопределенность , неотвратимость – и убивает больше всего. 1071 день еще… Всё обусловлено. Смерть неизбежна. От пыток ли на «крытке» или в своей постели от старости, – какая разница? Раз жизнь не получилась и нет уже надежды, то – хоть бы скорей уж!..
Понедельник, – наверное, часов в пять будут «крестины», куда ж без них!.. И – ровно десять дней, как последний раз были письма.

7-07
И ведь главное – хоть бы от этого вчерашнего письма матери стало мне полегче на душе. Так ведь нет! – только еще тяжелее, тоскливей и невыносимей сегодня с утра. В тот раз, две недели назад, когда только узнал, – письмо паше Люзакову и впрямь мне заметно помогло, облегчило душу, я как будто сбросил в это письмо всю чудовищную тяжесть, разом на меня навалившуюся, когда предложили опять написать заявление… М.б., это потому, что Паша – все-таки адекватный человек и, хоть я от него ответа и не жду, но при желании он мог бы найти, что мне ответить. А писать матери про подобные материи – просто садомазохизм, вот и нет облегчения…
Я ли это вообще? Часто теперь приходит в голову: хотя и осталось еще что-то в душе от меня прежнего, маленького еще, – но даже сам я чувствую, как сильно я изменился внутренне от всего этого, пережитого, какой резкий отпечаток это на меня наложило. Впрочем, я не оригинален, еще Солженицын об этом писал. Выжить, если получится, но уже быть вполне собой, стать кем-то другим, утратить свою идентичность – таков удел тех, кто способен тут выжить. Надо ли мне это? Не лучше ли было бы умереть?..

12-58
Психолог-газовщик уже вторую неделю общается со мной только мимоходом, стоя в коридоре у решетки моей камеры. Тот раз говорил, что, мол, очень торопится, некогда; сейчас, вот только что – закрыт, мол, кабинет… Но если бы даже кабинет и был открыт – ясно, что подолгу (даже при условии, что в любой момент могут прервать) говорить со мной наедине ему неохота. М м.б. – боится, что я опять стану просить позвонить кому-нибудь, еще чем-то помочь… Совок – он и есть совок, что с него взять?..

13.12.16., 18-36
Вдруг очередная потрясающая неожиданность: приехал Рома! Когда не ждешь, тогда только и случаются чудеса!.. Без Глеба, правда, – тот ненадолго приехал с заработков в конце ноября и сразу уехал опять. Но всё равно, даже и одни Рома, – какое это было счастье!.. :)) Просидели и проговорили мы с ним не четыре часа, а больше пяти: когда косоглазый быдлотатарин сейчас вывел меня из кабинета – на мой вопрос он ответил, что уже полседьмого! А повели меня туда вскоре после обеда.
Говорили мы, конечно, на темы в основном характера общего, политико-исторического, юридического и т.п. О судьбах России, короче. :) Из плохого, – оказалось, что Рома знать не знает, что у меня 26-го «суд», ему не позвонили и не прислали оттуда бумажку, как в тот раз. Дошло только (до Корба, видимо) ноябрьское письмо о том, что процесс отправки снова запущен, но не дата «суда». Да еще из плохого – и ему я сказал, и сам уже не сомневаюсь, что эту ночь опять спать не буду, не смогу заснуть
Особенно приятно, конечно, что их общий с Глебом приезд он обещал на конец декабря независимо от того, будет 26-го «суд» или его удастся перенести, т.к. он на 26-е уже что-то назначил («суд» еще где-то), а дату с ним, понятно, не согласовали. Дай бог, чтобы его перенесли, хоть какие-то шансы на это есть, по-моему.

14.12.16., 7-10
Вопреки тому, в чем я был вчера твердо уверен и о чем говорил Роме, – заснуть этой ночью таки удалось. Маленький, но приятный сюрприз. :) Проспал почти до двух ночи, т.е. – около четырех часов, не так уж и плохо (хотя и меньше, чем в «спокойные» тут времена).
Пока мы сидели и разговаривали вчера с Ромой больше пяти часов, – была у меня, надо признать, некая эйфория, так же как и тогда, в ноябре, первые час-два после ухода Феликса. Общее ощущение было примерно таким: с такими друзьями, которые не забывают меня, приезжают, не жалея времени и сил, в такую даль ко мне, да еще и обещают скорый приезд снова (в конце декабря), – мне не страшна никакая тюрьма, вообще ничего не страшно, тем паче, что и осталось-то уже не так много, всего каких-то 1070 дней!..
Но вот сегодня осталось уже всего 1069 дней, а эйфория эта, увы, быстро улетучивается, ненадолго ее хватает. Ну да, хорошо, что не забывают… но сделать, тем не менее, эти друзья реально ничего не могут. Правда, поразил меня Рома и еще одной новостью: на днях, 8-го, что ли, декабря, их областной «суд» рассмотрел апелляцию по делу о недопуске ко мне психолога Халяпина, которого ребята еще в апреле привозили с собой, отменил решение «суда» первой инстанции – и фактически признал незаконность его недопуска в такой форме, которая де-факто теперь обязывает администрацию зоны Халяпина ко мне допустить. Если меня не вывезут отсюда вслед за «судом» 26-го декабря и я пробуду тут до апелляции, – это будет очень кстати, если ребята сподобятся привезти его еще раз и его таки пустят. А там уж – не знаю, забыл вчера спросить, но – чем черт не шутит, м.б., с таким документом он сможет прорываться ко мне иной раз и на тюрьму?..
Другое, чем беседа с Ромой была, честно сказать, для меня огорчительна, – в беседе на общие политико-исторические темы опять убеждаешься, что даже самая лучшая (численно абсолютно ничтожная) часть нашей либеральной интеллигенции (а Рома в этой части, наверное, самый лучший из всех лучших) – увы, по-прежнему слишком мирно и незлобиво настроена, не хочет ни воевать, ни вообще ненавидеть своих врагов, наоборот – старается со всеми быть добренькими, всех понять (что особенно ярко видно на примере уголовников, с которыми по работе общается Рома, – и тоже всё старается их понять и не осуждать), все мечтают мирно, без войны, что-то изменить и что-то тут построить. Нет ненависти, нет чести, нет ощущения, что тебя лично оскорбили, унизили, втоптали в грязь – и что за это надо мстить! Правда, ни Рома, ни Глеб и не пережили того, что пережил я… Все же я не мог удержаться, в ответ на его уверения, как правильно в техническом смысле для разговора с этой властью цепляться за ее конституцию, не сказать ему, что буду лишь злорадствовать, когда им начнут отвечать, как в 30-е годы: «Сталинская конституция писана не для врагов народа!» – м.б., хоть тогда они поймут, что надо заканчивать эту игру в бирюльки и браться наконец за автомат! Также, надеюсь, мне удалось донести до его сознания, что я никоим образом не предлагаю браться за оружие, что-то взрывать, а потом сидеть за это в тюрьме ему лично (как и себе) – а делаю ставку на то, что всегда есть радикальная молодежь, пацаны лет по 15-18, горячие по характеру, еще не знающие жизни, воспринимающие опасность прежде всего как романтику, – пусть очень мало, но всё же и сегодня где-то на просторах РФ такие пацаны есть, и вот их-то надо находить, организовывать, просвещать и идейно направлять, чтобы оружие в руки брали и стрелять/взрывать шли именно они! В конце концов, недаром же именно из такой – горячей – молодежи создал свою партию еще в 90-е Эдичка Лимонов – и как эта партия с тех пор прославилась, стала легендой! М.б., Рома и понял эту мою мысль, но – боже, как далеко ещё всё равно до её воплощения!..
Косоглазые ублюдки сегодня подняли меня даже не десять, а всего пять минут шестого, – рекорд!.. :((( И – 12-й день сегодня, как нет писем…

12-36
Психолог-газовщик сейчас опять подошел ко мне, – общение ровно две минуты через дверь (решетку)! Второй раз уже за эту неделю, третий – за всё последнее время, – и всё через дверь. Ясно, что сидеть со мной в кабинете и общаться более долго и глубоко, как раньше, ему теперь неохота. Однако когда я подсмеиваюсь над ним, – что, мол, всё только мимоходом, на бегу, забегаете ко мне, – он начинает врать, что, якобы, кабинет заперт, что он и с другими так же, и т.д. Хотя только недавно, когда я обедал, кого-то вывели из ШИЗО, из 12-й камеры, в коридор, и он, как у уголовников заведено (всем о каждом шаге докладывать), громко крикнул: «Один-два к психологу!». Обычно с ШИЗО говорит психолог-женщина (когда она приходит, ее слышно в коридоре), но сегодня ни ее слышно не было, да и – трудно предположить, чтобы они с газовщиком пришли сюда вдвоем в одно время. А раз из 12-й вывели к психологу – значит, уж точно не через дверь они общались, как со мной. Таким образом, имеем случай, как говорил Коровьев, «так называемого вранья», попытку советского человека обмануть и слукавить даже с самой дружеской улыбочкой и с видом полного расположения, с которым этот самый газовщик меня обычно встречает. Хотя – искать во ФСИНе совестливых и честных глупо априори…

15.12.16., 5-40
Вот и наступило оно, 15-е декабря, крайний срок для украинского сборника. Но – сборника нет и, очевидно, уже и не будет. Впрочем, я не верил особо с самого начала. Если бы он был – наверное, Рома бы знал уже позавчера, его бы попросили мне передать. Дату эту – 15 декабря, с учетом времени на презентацию, потому что после 20-го декабря всё начинает затихать уже перед Новым годом – узнали Наталья, Миша и иже с ними, кто взялся этот сборник делать, еще в сентябре. Мне – по наивности – казалось вполне реальным сделать его уже к 30 октября, Дню пзк. Но нет – воз и ныне там… Впрочем, кроме безалаберности и нерасторопности исполнителей – есть еще и вопрос их мотивов. С чего вдруг Горильская эта взялась так рьяно (как она пишет) меня поддерживать, кто она вообще такая, откуда, где узнала о моем существовании, – я ведь не знаю всего этого. Она тратит на мою поддержку приличные деньги, это единственное, что говорит в ее пользу; но… ведь и деньги могут быть из лубянской кассы, их там достаточно. Да и на чем поладил с Лубянкой Миша Агафонов, когда летом 2014 ходил туда на допросы, а еще раньше, как выяснилось, был у них в разработке, его телефон они слушали задолго до этого, – фиг знает… В любом случае сборника тиражом больше 100 экз. мне не видать, как и обещанных Натальей итальянских публикаций, нечего и ждать. .
Психолог-газовщик вчера сказал, что в интернете нашел, кроме тех пяти тюрем, что я уже знаю, еще одну, в Бийске Алтайского края, другую – где-то в Иркутской области. Рома позавчера сообщил, что какого-то его подзащитного из Екб увезли на тюрьму во Владимир, а не в Верхнеуральск, который явно ближе. С ужасом пытаюсь представить, куда же загонят меня, сколько дней и пересылок (шмонов!!) придется ехать до Бийска. А если Владимир – то это опять через Киров, отбор вещей на склад и «килишованную посуду»…
1068 дней осталось. Впереди только АД тюрьмы, уголовников, мерзлых карцеров, дубинок, наручников… (Вчера принесли свежую газету, где сообщается, что карельский «следственный комитет», разумеется, не нашел никаких нарушений закона в избиениях Дадина на зоне.) Впереди одно только дерьмо. Жизнь кончена, впереди тупик, и воля не сулит ничего хорошего…

16.12.16., 5-39
Опять спал эту ночь плохо, дай бог часа четыре, даже, видимо, меньше, часто просыпался. В камере стоит страшная жара, от батареи прямо пышет жаром, даже с окна не дует, как раньше. Но снять поддетый тоненький шерстяной свитер, присланный Горильской еще год с лишним назад, я не могу: его и хранить-то тут особо негде, не говоря уж, что если найдет шмон – тотчас же заберет!..
Вчера опять был большой почтовый день: утром, перед самым шмонов, в «кормушку» просунули наконец-то пачку писем. Два – от матери, три – от Майсуряна (и в одном из них – очередное письмо от Горильской), открытка прямой почтой от Маглеванной, письмо от этой Иры Владимировой , с которой я познакомился случайно благодаря Савченко, но знакомство оказалось весьма полезным; четыре письма от Землинского, в том числе в одном – большая распечатка с сайта радио «Свобода» интервью Карагодина, того самого, что с 2012 копал – и раскопал личности всех, кто в 1938 г. расстрелял его прадеда в Томске; это стало своего рода сенсацией последних месяцев. Ну и письмо от Веры.
Хорошего, однако, ничего из этих писем я не узнал. Вера пишет мне 4 декабря, что недели за три до этого отправляла мне еще одно письмо, – его я точно не получал. Горильская написала 23-го ноября, еще до своей поездки с 1 по 16-е (как раз сегодня возвращается) декабря в Милан. Пишет, что, мол, офис по моим делам откроют они в Киеве, видимо, в марте. [Никакой офис в итоге так никогда открыт и не был. – прим. 2020 г. ] До этого она обещала в феврале. Что этот офис будет делать – так и невозможно понять; опять написал ей все эти вопросы. Еще пишет она, что обложку украинского сборника должна будет сделать в качестве художницы Аня Синькова. Это, конечно, мне приятно; однако же то, что 23 ноября изготовление обложки еще лишь предполагалось в некоем неопределенном будущем, наводит на грустные мысли. Не знаю уж, какие новости привезет она сегодня из Милана, но по поводу сборника – пока что я твердо стою на той точке зрения, что его так и не будет, что все эти обещания – пустой треп…
Опять сегодня магазин (будет ли в нем что-нибудь?), опять баня… В баню эти суки уже начали водить – а меня и не думают даже, опять ждать до четырех часов… :((
Единственная, м.б., хорошая новость – что мое письмо Гаскарову таки дошло по назначению и обсуждается. Но – перечитал – написано оно плохо, беззубо… :(((
Да, еще забыл. Слава богу, вчера за день мне удалось написать всем ответы – шесть писем в пяти конвертах – и вечером отдать, не пришлось ничего оставлять на выходные. Оставлять вообще плохо, но сильнее всего я спешил ответить Майсуряну и Землинскому, с которыми веду нескончаемые дурацкие идеологические дискуссии (без надежды их в чем-то переубедить, увы). Потому что, наученный горьким опытом, я уже знал: если не успею ответить им днем, то помимо воли буду сочинять в голове эти ответы всю ночь – и опять не смогу заснуть…

15-20
Жара в камере такая, что пришлось снять этот нижний свитерок после обеда и спрятать в тумбочку, как я делал в июле-августе. Всё повторяется… Как раз после этого, в начале второго, необычно рано, повели в баню. Тазик был! :)) Так что – день, можно сказать, удался. :)) Думал, я последний уже в баню, но нет – сейчас вот кричали: выводи такого-то в баню! Как раз и завхоз принес магазин перед тем, как я оттуда вышел. Бред какой-то: маленький пакетик майонеза, которые были по 77 рублей, 233 грамма, – он вдруг в списке написал: 148 руб.! Не могу понять, они ли вдруг вдвое подорожали – или завхоз мухлюет. Второе, конечно, куда вероятнее. По его списку я насчитал: сегодня мой заказ – на 1754 рубля, выписали мне 1750. А он принес всё, что я написал, – и еще откуда-то сдача: 25 рублей брикет лапши б/п (я его просил их брать мне для этапа) и бульонный кубик, рублей пять он стоит, наверное. Итого – 30 руб. сдачи вместо четырех рублей нехватки. Откуда же они? Не курево ли он, сука, за счет вдвое завышенной мне цены на майонез?
Колбасу он пишет только по ценам, да и они каждый раз разные, берешь – не знаешь, что именно, кота в мешке. Опять в результате набрал колбасы на восемь дней, а сырокопченая, из передачи еще, – два батона так и будут лежать. Хорошо, один таки вчера съел. Но у этих двух сегодня как раз срок годности кончается; хотя, с другой стороны, им еще с месяц не должно ничего делаться от лежания, а на «праздники» как раз они могут понадобиться, если 6-го января магазин не будет работать…
Странно и непонятно: стал сегодня чихать, какая-то резь в горле… Неужели простудился?! Где, интересно: в камере жара, с окна даже не дует… Неужто в те десять минут, что лежал вчера после ужина в одном этом тоненьком свитере на нарах, ел кусок шоколада? Не может быть… Да и вообще, последний раз простуживался еще в 2014, по-моему, как раз когда в августе везли сюда. Кашель в августе 2015 в Москве был последний раз

17.12.16., 5-48
Разболелся, прямо беда. Из носа льет ручьем, он заложен, воспален, раскален… В носоглотке сильная боль, резь, першение, приходится кашлять… Словом, тот самый случай, когда надо пить горячий чай, лечиться прогреванием, – но увы… Хорошо еще, что нет (пока) температуры. Самое же ужасное, что опять почти не спал эту ночь. Как лег – где-то час с небольшим всего, точно не помню; и, после долгого бессонного ворочанья, около четырех утра задремал ненадолго, снилась какая-то чушь (что меня пересадили в большую камеру). Мыши временами оглушительно возились в (почти пустой) тумбочке, тоже внося свою лепту в бессонницу, суки!.. :) Вставать было страшно тяжело; как в таком состоянии выдержать 16 часов на ногах и на табуретке – я не знаю. Лечения никакого тут быть не может: сегодня суббота, приема нет; да если б он и был – эту нечисть, казенных фельдшеров-татар в красных казенных куртках, приходящих сюда вести прием и абсолютно безразличных к болезням и здоровью зэков, мне противно даже вспомнить, а не то что обращаться к ним за чем-то. Слава богу, еще пор 2014 году их знаю, по попыткам обращаться тогда…
В камере по-прежнему жара; как буду перед шмоном поддевать тот тонкий синий свитерок, чтобы его не забрали, если вдруг припрутся, – даже не знаю… Осталось 1066 дней ада.

6-51
Болит лицо. Никогда еще со мной не было такой странной болезни. Тяжелая, тупая ломота во лбу, бровях, переносье, глазных впадинах, вокруг носа и т.д., вплоть до верхних зубов. Если отвлечься, заняться чем-то – эта боль слабеет, почти проходит. Стоит только закончить это отвлечение, расслабиться, – она опять тут как тут. Сильная, достаточно мучительная боль, – как терпеть ее весь день? Как заснуть с ней ночью?..
Тоска, пустота, бессмыслица… Что делать два часа до шмона – совершенно непонятно.

18.12.16., 5-30
Вчера утром, перед шмоном, принял лежавшие у меня с лета две таблетки обезболивающего, которые берег на случай сильной зубной боли. М.б., ее еще и не будет, а мне было так плохо, что я решил рискнуть. У обезболивающих ведь обычно есть и противовоспалительный эффект, – вот на него-то я и рассчитывал. И действительно, воспаление в носоглотке вскоре прошло, боль в лице – тоже; но весь день я чихал, как из пушки, из носу лило ручьем. Это продолжается и сегодня с утра, пока я пишу. К счастью, и спал эту ночь получше, – два часа с начала ночи и сколько-то еще потом, судя по снам (снилось, помню, что меня этапом везут в Москву). Вчера, надо сказать, недосып чувствовался весь день особенно остро, из-за болезни, наверное, и я уже не знал, как мне прикорнуть на проклятой табуретке у проклятой тумбочки, – то облокотясь на руку и сидя боком, то ложась на нее головой и руками, и т.д. Вот оно, пыточное условие: нельзя лечь днем, даже когда сидеть уже совершенно невмоготу… Еще вечером вчера было такое чувство, что все-таки поднялась температура, но, к счастью, оказалось, что нет, и в целом я сейчас чувствую себя получше, чем сутки назад.
За этими мытарствами болезни как-то даже подзабылось, на второй план отошло, что меня ждет скоро «суд», а за ним – АД. Сейчас вот вспомнил утром, пока ждал подъема. На удивление, теперь косоглазая смена, как и все прочие, тоже начинает подъем и отбой с дальнего конца коридора, а не с моего, так что меня они сегодня подняли не в пять и не в десять, а аж в 20 минут шестого!.. :))) Майсурян в одном из последних писем пишет, что в ноябре ему пару раз звонил Григорьянц, говорили они и обо мне в том числе (во второй раз Г. сказал, что получил мое большое ноябрьское письмо ему), и Г. рассказывал подробно Майсуряну, как сидел в Верхнеуральской тюрьме, откуда освобождался в 1980-м. Бить, пишет Майсурян, его там вроде особо не били, но – то и дело держали в карцерах, причем действительно ледяных, где на батарее был иней… Меня тоже ждет этот АД, в эту ли тюрьму увезут, или в другую, всё равно… Жить не хочется, когда думаю об этом.

19.12.16., 5-45
Вчера к чиханью и насморку прибавилась еще одна беда, самая серьезная: кашель. Ожил мой старый хронический бронхит, впервые с августа 2015 г., когда я как раз и доел по этой причине последние свои личные таблетки бромгексина. Не описать, как я измучился за один только этот вчерашний день от постоянной боли и жжения глубоко внутри, куда только одним лишь этим кашлем и можно как-то достать…
Не сомневался, что и спать ночью мне этот кашель, как обычно, не даст, но вышло всё по-другому. Во-первых, с удивлением обнаружил, что когда я ложусь на правый бок, на котором чаще всего и сплю, – кашель сразу резко усиливается; зато когда ложусь на левый – он почти совсем проходит. Раньше такого не было. Во-вторых же, главной причиной, не дававшей мне спать, оказались мыши! Эти твари, в количестве не меньше двух штук, устроили тут настоящий тарарам, прыгая по пустым коробкам из-под сухих тортов, стоящим под маленьким столиком для тарелок, забираясь аж на сам столик, шерудя в тумбочке и т.д., – даже зная, что всё съестное убрано и они ни до чего не доберутся, я бы не мог заснуть от одного шума!! Несколько раз пришлось вставать и постепенно убирать всё, чем они могли греметь, включая эти коробки из-под тортов. После полуночи кое-как всё же заснул (не чаял уж!), но спал мало, просыпался несколько раз. Заткнул даже их, тварей, основной лаз из подполья, около «дальняка», свернутым полиэтиленовым пакетом, но они, конечно, тут же нашли другой. После полуночи всё временно затихло, но и утром уже я опять слышал их возню в том же углу у двери.
С подъемом начальнички что-то сегодня сильно запоздали, аж на полчаса. До полшестого вообще никто не приходил не звонил в дверь с улицы, не давал звонков на подъем внутри здания. Я лежал, ждал в недоумении – и думал, что, конечно, эта бессонница, спанье по два, максимум по четыре часа в сутки, сильно подрывает мое здоровье, сильнее, чем я могу это здесь выразить. От бессонницы-то, наверное, в основном и идет это чувство страшной, нечеловеческой усталости, измотанности физической и даже душевной, – тут мать права. Но что можно сделать, если эти мрази не дают лечь днем?.. Пытка, это самая настоящая пытка… Страшное это существование, мгновенно пролетающие ночи и бесконечно тянущиеся дни… Нет, не сбудутся предчувствия Горильской, о которых она мне всё время пишет: не выбраться мне на волю раньше срока… Скоро завезут в тюрьму, в такой АД, что только держись!.. Дикая тоска здешних утр, лежания перед подъемом, напоминает мне об этом. Я стараюсь не думать об этом, стараюсь забыться, спрятаться за какими-то спасительными мелочами: ага, книги есть, библиотека вчера была, – отлично, будем читать весь день, чтобы только не думать; еде есть, магазин был – отлично, хоть не голодаю, как тут часто бывало; сейчас, здесь, вот в этот момент моей жизни, я сыт, цел, согрет, относительно здоров (до недавней простуды) – ну и прекрасно, надо радоваться этому, жить только текущей минутой, а что там будет дальше, какие ужасы ждут впереди – не думать вообще, укрыться за текущими мелкими радостями (еда, чтение, письма и пр.) как за глухой стеной от будущего… Получается это у меня плохо, несмотря на все старания и самоуговоры; днем я еще как-то худо-бедно заставляю себя держаться этой нехитрой философии, но четыре утра каждых суток – момент истины, час, когда от тоски и ужаса перед будущим мне некуда деваться…

7-10
Пару дней назад вдруг заметил, что баланду возит уже другой баландер, – вместо того старого длинного очкастого козла какой-то молодой, черномазый, похожий на азиата.
Самое обидное, что если я даже и выживу здесь, в этом аду, и освобожусь, – всё равно это уже буду не тот я, что был когда-то в юности, а совсем другой человек. Эти испытания не только разрушают физическое здоровье, да и душевное тоже, но и – саму личность человека меняют понемногу, исподволь, но в сумме, за долгие годы – необратимо… :(

19-14
Прошел понедельник, а бумажку из «суда» о переносе заседания на январь мне так и не принесли. Конечно, могут еще и завтра, и в среду, и в четверг, но… вероятность этого всё ничтожнее с каждым днем. Видимо, Роме таки не удалось добиться переноса – и в следующий понедельник, 26-го, на меня вплотную надвинется АД. Как о манне небесной, мечтаю о том, чтобы никуда не повезли хотя бы до апелляции, еще хоть пару месяцев смутной, зыбкой отсрочки…
Наглая мышь весь вечер снует по камере, в 125-й раз тщательно исследуя коврик у входной двери. Опять, суки, не дадут спать… Кашель у меня если еще не совсем прошел, то сильно уменьшился, продлившись на сей раз просто поразительно мало – один день, вчера; ощущаю себя уже почти здоровым. Болезнь, значит, длилась четыре дня.

20.12.16, 5-45
Я НЕ ХОЧУ НИКУДА ЕХАТЬ! Я НЕ ХОЧУ НИКУДА ЕХАТЬ!! Я НЕ ХОЧУ НИКУДА ЕХАТЬ!!!
А между тем, ехать все же придется. Состояние такое, что уже нет душевных сил даже на тот ужас, ту панику по поводу мысли «ехать», что еще недавно с такой силой охватывала меня по утрам, пред подъемом. Теперь осталось лишь тупое безразличие обреченного. Ступор. Ничего нельзя сделать, ничего нельзя отменить, но и согласиться опять пройти через те мучительные унижения, которые ждут по этапам и пересылкам – тоже нельзя…
Написал тогда, в предпоследнее воскресенье, большое безумное письмо матери (нашел кому!..) – и на некоторое время стало легче, хоть часть этих эмоций оказалась в нем выплеснута. Теперь вот они набираются опять, и опять меня начинает разбирать написать еще кому-нибудь письмо (Паше Люзакову, потом матери, – оказывается, я это делаю см определенной периодичностью, и пусть ненадолго, пусть слабо, не до конца, но всё же это помогает). Но теперь время для писем хреновое, – Новый год на носу, когда его отсюда отправят, когда оно дойдет до адресата, – бог весть… Да и – кому теперь писать? Пришла мысль, что Горильской, а отдать можно Глебу, когда ребята приедут, даст бог, после «суда». Но и так уже я написал ей немало писем за последнее время, учитывая, что я ее едва знаю, больше со слов матери, чем даже по ее собственным письмам. Да и о чем ей писать?..

21.12.16., 5-49
Еще одна безумная ночь… Проспал меньше двух часов, как лег; проснулся – и вдруг дикие, сатанинские боли в брюхе, которое вспучило неизвестно с чего. Привет из Буреполома, короче. Сколько раз за этот срок я говорил себе: какое счастье, что хоть этой беды сейчас у меня нет; зато тем сроком я ее нахлебался по самое некуда, последний раз – в январе, что ли, 2011-го, почти уже шесть лет назад…
Короче, три раунда с довольно длительными (бессонными, разумеется!) перерывами. На второй и третий раз таких адских болей, правда, уже не было, но бурленье и пученье вполне себе были. Жуткая мысль: а что, если вот это случится со мной на этапе, в столыпине?!. Думал, уже не усну, но в четвертом часу всё же задремал, какая-то чушь опять снилась (говорящий кот, например, как теперь смутно вспоминаю).
1062 дня осталось. Бумажку о переносе «суда» так и не принесли… Близящаяся роковая дата – 26-е – вызывает у меня такое отчаяние, такой смертельный ужас, что я согласился бы, наверное, терпеть любые боли, любые болезни – лишь бы меня не везли никуда, оставили на месте… Душа сжимается от ужаса перед неизвестностью, я никак не могу заставить себя сконцентрироваться на постепенном убывании срока и думать только о нем. В Буреполоме тоже самый ад (год на 11-м бараке) пришелся на последний год…
Под вечер вчера принесли заказное письмо от Кондрахиной из Питера. Опять оно валялось тут недели три, не меньше, судя по дате на нем (конверт опять забрали)! Надеюсь, она не обидится и будет писать мне и дальше после того, как на ее упоминание ПЦ «Мемориал» я написал ей, что это жулики и обманщики, а не правозащитники, с их «критериями» отбора пзк.

16-19
Ни писем, ни свежей прессы, ни психолога-газовщика, ни бумажки о переносе «суда»… Никого и ничего. Тишина. Полная, глухая, тотальная изоляция. Глухое одиночество. И этот давящий обруч, сжимающий сознание: скоро, скоро уже ехать… 26-го – первый этап трагифарса: «суд». А что потом? Ночной этап по морозу? Или – десять дней такой же тотальной изоляции, пустоты, ужаса наедине с самим собой во время «праздников»? Не пустота даже, а – свинцовый какой-то сумрак, кромешный мрак, абсолютно тотальный и угрожающий… Да, ожидание беды нередко бывает тяжелее самой беды, – во всяком случае, в случаях с этапом в Москву в декабре 14-го, еще одним «судом» и этапом обратно это проявилось вполне. Но всё равно – никакими доводами рассудка я не могу разомкнуть этот сжимающий сознание и душу, жгущий, впивающийся в них обруч: ехать в АД… Я буквально схожу с ума, не могу ни читать (да еще глупые какие-то книги носит библиотека!), ни сидеть просто так, ни ходить долго по камере, не могу ни изменить свое скорое будущее, ни примириться с ним… Единственная светлая точка в этом мраке – 27-го, на следующий день после «суда», должны приехать ребята, Рома мне это обещал твердо от них обоих. Когда он 13-го это говорил – я подумал, что теперь все эти две недели буду думать не о «суде», а лишь об их приезде на следующий день, только его ждать. Однако это не получилось; думаю я все равно круглосуточно, даже ночью, лишь о предстоящем «суде», решение которого, раз вынесенное, потом будет уже никакими силами не отменить – и всё, пожалуйте на 1000 дней в ад!.. О ребятах, увы, я за эти дни с 13-го вспоминал редко. Ни думать, ни чувствовать, ни хотеть чего-то я уже не могу, – мое сознание и воля полностью парализованы предстоящим мне 26-го мероприятием и его последствиями. Я сижу тут в отупении, в полном оцепенении, превратившись из человека как будто в каменного истукана, некий предмет в форме человеческого тела, но без мыслей и чувств. То ли выжжены они, то ли заморожены насмерть, – но изнутри я совершенно потерял человеческий облик от этого ужаса и ожидания ужаса еще большего…

22.12.16., 5-25
1061 день остался… Ночь эту спал вроде бы неплохо, сразу четыре часа подряд, как лег, до начала третьего. Но день предстоит ужасный, совершенно чудовищный, еще хуже, чем вчера, если только не принесут свежую прессу (о письмах я уже и не мечтаю; сегодня ровно неделя, как их нет). Книги почти все – барахло, почитать нечего, а других занятий здесь вообще нет. Главное же – стыдно признаться, но после года с лишним непрерывной выучки я опять, как в самом начале, осенью 14-го, с трудом выдерживаю 16 часов на табуретке, без возможности лечь днем. Под вечер все эти последние дни я совершенно измучен, измочален, совершенно без сил, никак не могу найти себе мало-мальски приемлемую позу на этой проклятой табуретке, чтобы при помощи тумбочки с одной стороны и стены – с другой хотя бы немного расслабить тело, немного отдохнуть… Изможденность такая, как будто и впрямь вагоны весь день разгружал. Конечно, можно было бы лечь по старой памяти на стол, хотя он и жестковат, но… если мрази увидят в камеру и прибегут, опять могут лишить меня на две недели магазина, – реально для меня их вонючие 15 суток ничего другого не означают. Сидеть полмесяца на одной баланде очень тоскливо (тьфу-тьфу-тьфу, вот уже третий месяц я от этого избавлен), так что я терплю, мучаюсь, но терплю эту страшную усталость, невозможность расслабиться, вытянуть ноги, это бессильное засыпание сидя, когда даже голову, кроме быстро затекающей ладони, не на что опереть… Впрочем, в карцере тюрьмы наверняка будет еще хуже. Там, скорее всего, даже без видеокамеры не полежишь на полу из-за холода, да и пол может быть не деревянный, как здесь, а бетонный…
Жизни нет. Нет ни настоящего, ни прошлого, ни будущего. В прошлом тоже мне нечего вспомнить такого, что согревало бы душу, наполняло бы ее гордостью в этом склепе. Прошлое мое было мелко и ничтожно – и вот к какому будущему привело… Видимо, и впрямь положение мое – это положение похороненного заживо, забитого в крепкий дубовый гроб, наглухо замурованного в склеп, в могилу – без всякой надежды выбраться; и всё сводится лишь к долгому, мучительному ожиданию смерти, остающейся в этой ситуации единственным освобождением из плена… Я уже там, за чертой, за гранью, отделяющей живых от мертвых, и назад мне уже не вернуться. Живой мертвей, призрак, привидение, оборотень, – вот кем я буду в мире живых, если даже доживу до освобождения. Пройдя через всё то, через что прошел я, через этапы, шмоны, годы подъемов, отбоев, через окружение этих бездушных роботов-андроидов в камуфляже, знающих только, что «положено» и что «не положено» по их инструкциям, – я необратимо изменился сам, да так, что при одной мысли об этом делаюсь невыносимо противен сам себе. Нет, нельзя, пройдя всё это, остаться человеком, как был, – тут превращаешься в зомби, мечтающего лишь о мести ИМ; вся твоя душа, всё, что было в тебе человеческого – выжжено дотла беспредельным страданием. Где тот кудрявый мальчик, ничего еще не ведающий о жизни, что смотрит с моих детских фотографий конца 70-х годов? Его уже нет, увы. Он умер в лагере, – м.б., даже не в этом, а еще в прошлом, в Буреполоме. Моя изломанная, исковерканная судьба теперь, уже много лет, заставляет меня, как зомби, мечтать лишь об одном – о мести!..

15-40
Никого и ничего. Тишина. Три дня осталось до первой ступеньки в АД…

17-40
Психолог-газовщик таки приходил сейчас. Опять две минуты через дверь. Видимо, останься я тут хоть до самого конца срока – беседы в кабинете минут хотя бы на 20 я больше уже не удостоился бы ни разу, только через дверь!.. Подтвердил – на мой вопрос – что пятница 6-го января (а по его словам – и ВСЕ вообще дни до 9 января) – выходной. То бишь, магазина не будет, если еще буду здесь – придется сидеть на одной баланде. :((( А на его бодрые вопросы – мол, как дела? – и разговоры про то, что у него и у всех сейчас предновогодняя суета, – мне хотелось ему ответить, что я счастлив был бы эту страну целиком, со всей ее предновогодней суетой, залить сверху горящим напалмом…

23.12.16., 5-31
Два дня осталось… Мне совсем плохо и тошно. Что же будет в сам понедельник, 26-го?!. Лучше бы мне не дожить до этого дня. Я вижу только это АД впереди – и совсем не вижу за ним, где-то там, на горизонте – освобождения, уже не такого и далекого («праздники» пройдут – и всего лишь 149 недель останется). Видимо, это потому, что мне не суждено до него дожить. Я буквально схожу с ума, всё представляю себе этап, камеры, набитые быдлом… Лучше бы я сдох уже давно, чем терпеть всё это. Надо было повеситься, едва только в сентябре зашла первый раз речь о «тюремном режиме». Я трусливое ничтожество, не способное ни на один мужественный, суровый поступок. Значит, мне поделом эти нынешние мучения и страдания, этот истошный вой ужаса и отчаянья, который безмолвно, не непрерывно и неотступно звучит в моей голове… Нет ни прошлого, ни будущего, ничего нет, один вот этот непреходящий тоскливый ужас в настоящем. И, вспоминая порой детство, так и видя перед собой свои детские фотографии, – я недоумеваю: зачем всё это было, ради чего? Зачем меня растили мать и бабушка, кормили, поили, заботились обо мне, учили читать и писать, оберегали мое здоровье? Зачем? Неужели ради того, чтобы я сидел в жуткой камере «ЕПКТ» и ждал этапа в еще больший ужас, в АД??. Неужели всё это так и было предусмотрено заранее?! Жизнь – цепь нелепых случайностей, и однако же в том, как с самого начала шла наперекосяк, мимо счастья, а с 2006, последние десять лет – и вовсе под откос моя жизнь, ничего случайного нет; это не может быть чистой случайностью, чтобы человеку в 42 года практически нечего было вспомнить хорошего из своей жизни, за исключением двух-трех дней. И теперь вот предстоит опускание в такое говно, что вся душа сжимается от тоскливого ужаса при одной мысли об этом. А ведь если бы не перспектива тюрьмы – я безмятежно радовался бы сейчас каждое утро тому, что всё меньше и меньше остается дней, тому, как со свистом пролетают недели… Увы, на воле тоже ничего хорошего меня не ждет. Я ненавижу и проклинаю этот мир, эту страну, населенную нечистью, мразью и быдлом, проклинаю свою неудавшуюся жизнь!!! И уж во всяком случае ясно одно: жить мне незачем и не для кого…

7-51
К моему полному изумлению, белобрысый упырь сегодня погнал меня в баню самого первого, аж в начале седьмого утра! С лета этого не было…
О чем я думаю все эти дни? Мысли крутятся в голове, одни и те же, – нелепые, я знаю, но неотвязные. О том, например, что, если я таки выживу, выберусь из этой ямы, будет у меня свой угол, своё жильё, – в Киеве, или где уж там придется, не знаю, – хорошо бы завести кошку. Такую же, как была у меня Маня в Буреполоме, незабвенная, до сих пор каждый день ее вспоминаю, – породы «сибирская лесная», большую, темно-серую, пушистую, зеленоглазую. И будет она – моей семьей, моей любимицей, единственным близким мне существом на всем белом свете. Вся моя нерастраченная, невостребованная, никому так и не пригодившаяся любовь и нежность, – всё достанется ей! Буду жить ради нее одной, это тоже, в конце концов, не так уж плохо. Но – боюсь, что и на это я не смогу решиться: всё ж таки завести даже кошку – ответственность, и немалая. Ей нужен уход, внимание и забота – а о ком я могу заботиться, не сумев свою собственную жизнь устроить? Боюсь, ей, бедолаге, не будет так хорошо, сытно и тепло со мной, как должно быть. Да и если ехать куда-нибудь надолго, – как с ней быть? Поручать присмотр соседям, как Маглеванная, или везти с собой в специальной пластмассовой корзинке? Впрочем, всё это дело еще весьма отдаленного будущего, но – будущее в образе этой красотки, в густой шубе, с громадными зелеными глазищами, так и стоит перед моим мысленным взором. Неужели даже кошку завести я неспособен, такое уж я ничтожество?!.
И другая мысль неотступно возвращается: что Маню, эту сучку, обманувшую меня со своей «любовью», с 2017-го года я вообще перестану упоминать в разговорах и письмах кому-либо, вычеркну из памяти и из жизни. За исключением лишь того маловероятного случая, если от нее придет письмо, или же какие-то вести, переданные ею через кого-нибудь из общих знакомых, – ту же Маглеванную, к примеру. Но этого не будет, я уже и не жду от нее ничего; а упоминать, просить всех как-то на нее повлиять, уговорить написать мне, – хватит! Хватит унижаться, да еще и бесплодно, безрезультатно, тем паче! Но – воля моя настолько ослабла от всех мучений, здесь пережитых, что почти уверен: и этого обещания, самому себе данного, я не могу сдержать. :(((
Восьмой день, как нет писем. В понедельник будет уже 11 дней. Только бы приехали во вторник ребята!

12-31
Всё хуже и хуже, тошнее и тошнее, день за днем, час за часом… Завхоз притащил список товаров из магазина – опять за прошлую неделю!! Сука… Пришлось стучать в дверь, звать его. Подошел – и сперва пытался уверять меня, что, мол, «всё то же самое» и сейчас в магазине. Я в ответ напомнил ему, как две недели назад он принес мне колбасу, которой не было в его же списке (точнее, в устаревшем списке ее было два вида, а он принес три). Тогда он как бы в некой задумчивости взял у меня через «кормушку» сперва тот, старый список, а потом и бланк лицевого счета – и, ни слова не говоря, ушел. Что он теперь будет делать – неизвестно: то ли, как в два часа откроется магазин, пойдет и напишет новый список, то ли – на этой неделе уже всё, магазина мне не видать! Ничуть не удивлюсь, если и впрямь он больше сегодня не появится. Имея дело с русским быдлом, тем паче – находясь от него в зависимости, надо быть готовым ко всему. Ужин есть на сегодня и еще четыре дня, до вторника (два батона колбасы, еще оставшиеся с октябрьской передачи); есть шоколад (оттуда же). На завтраки, увы, нет совсем ничего. :(
А тем временем кормить каждый день стали капустой – типа, «тушеной», посветлее, или потемнее, – с водой пополам, не слишком-то приятной на вкус. Да и – что это за еда? Там половина объема вода, если не 2/3; и вот это «блюдо» дают уже больше недели, кажись, ежедневно: или на обед, на второе, или же на ужин. На завтрак – какая-нибудь каша, обед или ужин – капуста, картошка, «уха»; в капусте и картошке – традиционные куриные кости и шкура…
Я чувствую, что уже зашкаливает. Нервное напряжение, боль, отчаяние в моей душе – уже сильнее, чем я могу выдержать. У меня не хватает уже сил держаться… Что будет, когда резьбу сорвет окончательно, я не знаю. Не верю в бога, но молюсь: боже, пошли мне смерть поскорее…

14-45
Что делать? Ругаться? Плеваться? Молотить кулаками в ярости? Орать? Биться головой об стену? Что делать?.. Ты зависишь от них – а им плевать на тебя, торжественно и великолепно плевать, и ты ничего, ничего не можешь сделать, чтобы добиться своего, не можешь никого дозваться и достучаться из камеры, и у них у всех свои дела, и им абсолютно не до тебя!.. Этот гондон забрал список, ушел – и его так и нет, а магазин сегодня, скорее всего, работает до пяти, а уже почти три… То ли блатным пошел покупать, то ли черт знает, где его носит, – но во всяком случае понятно, что со мной-то он может не церемониться: я же не блатной, меня он не боится, а у меня нет никаких средств заставить его со мной считаться. Так и пролетит сегодня магазин, это уже ясно, и нечего будет есть; да и деньги, 1750 руб., за которые я уже расписался в ведомости, – поди потом, через этого же гондона докажи там, в магазине, что они были выписаны, но не отоварены, и поэтому их следует отоварить без всяких новых заявлений в следующий раз!.. Да если еще этот ублюдок-завхоз, пользуясь случаем, вот сейчас их уже не отоварил для себя или своих блатных друзей, это тоже вполне возможно…
Так что же все-таки делать, если сделать из камеры ничего нельзя? Смириться? Плюнуть? Я так и хотел, да вот – никак не получается. И так во всем у меня, – ни туда и ни сюда… :(

17-20
Все-таки он принес… Поганое жулье: я написал, что мне нужно, в том числе – конфеты за 85 рублей, а на сдачу выходило три пачки лапши б/п. Он принес всё, кроме этих конфет, а на сдачу – те же три пачки лапши. Т.е. – на 85 рублей купил что-то себе (сигареты, скорее всего, что еще на такие деньги купишь?) – и как ни в чем не бывало принес мне мой листочек с заказом. Гондон… А когда я это обнаружил – он, естественно, уже ушел, и звать его опять, третий раз, у меня уже не было душевных сил…
Ни вафельных тортов, ни даже мини-кексиков нет. Неделю я буду без завтраков, если завтрачная баланда будет такой, как обычно. Колбасы – пять видов по одной штуке, среди которых этот козел и не подумал отдельно упомянуть сосиски – мне не хватит до следующего магазина; хорошо, что еще есть та колбаса с передачи, а если б не было? Майонеза взял много, но – плохого, облегченного; если б знать, что он такой, взял бы пачки маленькие, но 67% жирности. Самое же неприятное – хотя и предсказуемое – что 6 января магазин работать не будет. Минимум неделя на одной баланде…

18-43
Поговорил сейчас с соседом из «пятерки», за стеной (не тем, что был раньше, а вторым; того уже выпустили). Он «порадовал»: в мае сидел в СИЗО с какими-то, которых везли именно на крытую тюрьму, как скоро меня. Так они после первой инстанции были вывезены (!!) на кизеловский централ (Кизел мы проезжали этапом сюда из Перми), а после апелляции их направили на тюрьму… в Минусинск!
Видимо, так будет и со мной. Хоть недалеко, но вывезут, суки; а потом погонят в Минусинск. Больше всего жалею сейчас, что не на чем повеситься и не хватает мужества разбить себе прямо сейчас башку об стену, чтобы избежать такой перспективы!..

24.12.16., 5-32
Опять спал только до полвторого – на сей раз из-за «кизеловского централа», Минусинска и пр. (Да еще несколько минут дремал в районе четырех.) О будь же всё проклято!.. Дикие мысли лезут в голову: хотя до этого Кизела ехать только шесть часов, но лапшу и консервы, что я повезу с собой, нельзя будет просто съесть там на ужины, потому что по дороге в Минусинск в столыпиных тоже надо будет чем-то питаться. А чем же ужинать там? Зато, м.б., в этой кизеловской тюряге можно будет лежать днем… О, какое это счастье, какое наслаждение – лежать!.. Не спать, нет, – просто лежать днем, м.б., закрыв глаза, но главное – вытянув ноги, расслабив все мышцы… Это может оценить только тот, кто год с лишним просидел в камере, где 16 часов в сутки нельзя было лечь. Увы, я ясно чувствую, что начал сдавать, что силы на исходе. С марта, все лето и всю осень – привык было уже сидеть по 16 часов, думал – ничего страшного, досижу и так. Но вот эти последние месяц-два я ясно ощущаю, что без лежания днем мне не обойтись, к отбою я уже полумертвый, совершенно без сил… Но ясно, что на крытой тюрьме порядок на этот счет будет такой же, как здесь – и за лежание днем на полу (если он деревянный, что не факт) – будут сажать в карцер…
Силы мои на исходе… Осталось 1059 дней. За что я мучаюсь, зачем, какой в этом смысл? Увы, абсолютно никакого. Я это ясно почувствую, как только (если) выйду на волю: никакой компенсации этих мук, никакого заслуженного годами неволи отношения со стороны «оппозиции», признания заслуг, – ничего этого не будет, как не было и в тот раз. Всё – зря, вот что обиднее всего…
Послезавтра. Ад начнется утром послезавтра, в 10-00. Первый круг ада – Чусовской «суд»… Тешу себя мыслью, что, м.б., до апелляции еще и не вывезут…
Сейчас, не сомневаюсь, привезут на завтрак серую говнокашку – а завтракать мне нечем, проклятый магазин вчера подвел насчет тортов, мини-кексов и пр. Голод до обеда…

14-01
Девять дней уже нет писем. В понедельник будет уже 11 дней. Но не факт, что их принесут и на следующей, предновогодней неделе. Тогда, значит, только после «праздников», – и тогда 9-го января, в первый рабочий день, будет ни много ни мало – 26 дней без писем! Рекорд, абсолютный рекорд за всё время моего тут пребывания. И – после «праздников», в понедельник 9 января останется ровно 149 недель моего плена. Всего 149 недель…
Суббота. Тишина, спокойствие, даже опергруппы что-то давно не приезжали. :) Самое ужасное – именно вот в этой тишине и спокойствии. В том, что время идет, тихо, неслышно идет своим ходом – и совершается то, чему назначено, само собой оно возникает из ниоткуда, – и ничего с этим нельзя поделать, никак остановить этот ход времени и событий. На войне, по крайней мере, если и затишье, можно атаковать противника, проводить какие-то обходные маневры, еще что-то, – но действовать, ДЕЙСТВОВАТЬ, черт побери, и самому решать свою судьбу! Здесь же от меня не зависит ровно ничего, – я просто знаю, что послезавтра, без чего-то десять утра, загремит щеколда и ключ в замке моей двери – и появившаяся из-за нее косоглазая быдлотатарская мразь (как раз будет их смена) гнусаво скажет мне: «В суд!». И всё. Ну, конечно, я могу отказаться идти в их «суд», и тогда, 17 октября, это неожиданно сыграло-таки положительную роль; но и тогда это дало всего лишь отсрочку на десять дней. А по существу – ничего, абсолютно ничего изменить в своей судьбе, ничего предотвратить из уже назначенного мне – я не могу; и вот это-то полное бессилие убивает больше всего… Ощущение такое, как будто тебя, как в старину, привязали к двум лошадям и разрывают живьем надвое, и ты ровно ничего не можешь сделать… :(( Но – добавлю уж к слову – если когда-нибудь появится такая возможность, то уж возмездие всем, кто это сейчас со мной делает, должно быть: полное безжалостное, тотальное истребление их всех, и всех, кто еще с ними служил в этих структурах, работал в этих «судах» и т.д., причем всех их, до одного, – с женами и детьми!! Вот такой должна быть действительно справедливая месть им за сегодняшнее (со мной и с другими), именно такой, никак не меньше!..
Нестерпимо, невыносимо – вот так вот молча, покорно сидеть и ждать своей судьбы в этой послеобеденной тишине. Но что я могу поделать, что?!! Смириться с тем, что мне назначено, я никак не могу, но и изменить что-то в своей судьбе тоже никак не могу, и эта невозможность, это противоречие всего меня, всю мою душу разрывает на части. Вот уже четыре года в таком состоянии, если не считать еще тех пяти… Вот за эти мои мучения – даст бог, я еще буду разрывать надвое машинами их тела, как они рвали напополам мою душу!..

25.12.16., 17-46
Итак, у них пошло четкое разделение: день – капуста на обед (второе), день – на ужин, а в дни, когда она на обед, на ужин – «уха». Позавчера, сегодня… Так что я опять без ужина.
Соседушке за стеной опять захотелось со мной покалякать. Уточнил у него: тех, в мае, о ком он говорил, везли с 13-й зоны; камеры в Кизеле этом – человек по 8, по 12, но явно не по 2-3; главное же – те, кого туда привозят ждать апелляцию с зон, считаются там транзитными, то бишь – магазином пользоваться не могут. То бишь, месяца два-три – на одной баланде… Можно было бы, конечно, попросить Глеба привезти передачу, но – по-моему, транзитным и передачи не положены (не помню точно), да и – при сидении в восьмиместной камере передачи нет смысла возить, их будет хватать на три дня от силы…
Пришел последний день – и прошел. Ощущение такое, как у приговоренного к смертной казни в его последнюю ночь, когда казнь точно назначена утром. Уже просто нет сил переживать, страдать, думать о чем-то, о судьбе, о своей так быстро и так нелепо прошедшей жизни… Полное внутреннее опустошение, апатия, ступор… Меня ждет ад, по дороге в который я уже не буду ни есть (нечего), ни спать (уголовники не дают спать по ночам), а приехав – подыхать в ледяных карцерах, или стоять на растяжке, или висеть, прицепленный за наручники, как Дадин, или еще что-нибудь в таком духе. И – я знаю, что все эти мучения будут зря, напрасно, что через эти тернии я ни к каким звездам не поднимусь, никакой компенсации от судьбы не получу, всё так и уйдет, как вода в песок, если я и доживу до воли. Ничего не будет, ничего и никого уже в жизни, и даже украинский сборник, обещанный Горильской, так и не выйдет, – помешают вполне объективные обстоятельства… Никого и ничего впереди – только бессмысленные муки и пытки, голод, холод, глумление недочеловеков (в форме и блатных), а дальше, за всем этим – пустота… Таков итог, венец, сухой остаток всей моей жизни.

26.12.16., 5-14
Сегодня АД…
Разбить голову об стену… Других желаний нет.

8-28
А на кизеловском централе – сейчас подумалось – в большой камере наверняка ведь будет и телевизор. Т.е. – без еды, но с телевизором… Доживу ли я до освобождения через эти 1057 дней?

13-03
Всё-таки Рома добился отсрочки, спасибо ему! А я еще в нем сомневался… Просто – мрази из «суда» решили пойти кружным путем чего я и опасался, когда Рома 13-го впервые говорил мне об отсрочке): собраться на свой шабаш и рассмотреть ходатайство Ромы уже только там, вместо того, чтобы решить заочно и просто разослать бумажки с новой датой. Перенесли на 13-е, на 14-30. Что ж, еще целых 18 дней отсрочки, – можно сказать, практически 1% моего срока.:) Плюс – впервые не придется ждать вывода на «суд» одновременно с утренним шмоном и думать о судьбе часов. Четвертый раз уже я пойду, – хорошо, что на третий ничего у них пока не вышло, хотя попытка (в смысле – засылка бумаг в «суд») все равно остается третьей. Не мистик я абсолютно, но вот поди ж ты – третья попытка пока не выгорела, зато четвертая будет – пятница, 13-е! :)) Останется мне тогда всего лишь 1039 дней – № дела в 2000-01 гг.
Обставлено всё было на сей раз слегка иначе, чем прежде. Ботинок своих я, конечно, в каптерке опять не нашел – и косоглазая смена, подумать только, нее возражала, чтобы я пошел в тапочках! В октябре, 17-го, дежурили здесь «мусора» с 35-й, так они были категорически против, а этим – пофигу! На выходе из ШИЗО ждал меня мразь Чертанов, – над же, а я и думать о нем уже забыл!.. :)) Это 17-го октября, в тот первый раз, я всё ждал, что поведет меня кто-то из оперов, – а прислали какого-то рядового, серого «мусора» и 17-го, и 27-го. А теперь вот – на тебе!... Вперевшись вместе со мной в комнатку видеосвязи, чмо плюхнулось в кресло – единственное, которое там есть – и на мой вопрос подтвердило, что собирается присутствовать. Этого еще не хватало!.. Во-первых, мне из-за этой мрази придется стоять, а во-вторых, на … он нужен?! Мне и смотреть-то на него противно… Но, вглядываясь в рожи на экране, я не увидел не только Рому, которого искал, но и длинную мразь Безукладникова. М.б., он не смог поехать – и мразь Чертанов решил отсюда же по видеотрансляции играть роль «представителя администрации»? Это единственное пришедшее мне в голову объяснение, но проверить его из-за краткости всего действа не удалось. Очень надеюсь, что 13-го хотя бы этой поганой хари возле меня не будет. Одно только позабавило меня в этой ситуации: какими изумленными, вытаращенными глазами смотрела на меня эта нечисть, когда в ее присутствии я озвучил туда, в видеотрансляцию, свой обычный текст о непризнании этого «суда», отказе в нем участвовать и политическом характере самого рассматриваемого «дела»!.. :)))))
Да, 18 дней отсрочки опять… Дорого, ох дорого дается мне каждый раз доживание до этих загодя назначенных дат, это вставание роковым последним утром, это ожидание неизбежного… Если б не был уже давно седой – поседел бы наверняка сейчас от этих переживаний и ожиданий. Всё это прекрасно видно по моему дневнику, хотя бы по самой первой сегодняшней записи. Интересно: сколько нервов и душевных сил мне понадобится теперь на следующий заход, перед 13-м января? Столько же? Или еще больше? И на сколько вообще меня хватит…

18-20
Перед ужином опять вышел на связь сосед из-за стенки. Кроме разного прочего, сообщил, что, оказывается, это блатные, живущие в дальнем конце коридора, добились, чтобы здесь не было радио! Охренеть… То ли оно им спать мешало, то ли еще что, но – он говорит, что это с их подачи. Мрази… Плюс – на мое упоминание он неожиданно сообщил, что это именно он 7-го ноября поджег 6-ю камеру, когда было жуткое задымление и всех выводили во двор! Оказывается, он таким способом добивался, чтобы из 6-й (а камеры по той стороне коридора все постоянно ругают, – там холод, сырость, дует из разбитых окон и т.д.) его перевели в камеру поприличнее, – напихал бумаги за решетку ночника, поджег, там загорелись еще и провода, какие-то (пластмассовые, видимо) части самого ночника, и т.д.
Что ж, теперь наконец-то можно уже подводить окончательные итоги года. Не думаю, что приезд ребят завтра или в четверг, 29-го (если они вообще соберутся), сильно изменит и дополнит картину.
Особых потерь, к счастью, этот год не принес. Не знаю, можно ли в графу «потери» записать Маню, от которой было всего одно письмо за весь год и о которой едва ли стоит вообще в будущем думать и вспоминать.
Приобретений тоже особых нет. Заметных было всего два: интервью на радио «Свобода» в начале апреля и неполный киевский сборник тиражом 100 экземпляров в августе. К потерям или же, говоря языком бизнеса, «упущенной выгоде» тут можно отнести явный провал планов издать сборник полный и тиражом побольше, хотя бы тысячи две. Если ребята привезут на днях хорошие новости от Горильской о ее поездке в Милан, о том, что ей таки удалось там пробить хотя бы одну публикацию обо мне – это будет единственным еще возможным изменением итогов года в лучшую сторону. Но я на это абсолютно не надеюсь.
А так, в целом – это был год нервотрепки, год моральных мучений . Сильной нервотрепки – в начале года из-за постоянных ШИЗО и начатой в ответ голодовки, на которую сперва никто вообще не обращал внимания. Слабых нервов и моральных мучений – в июле, из-за стычек с курточником по утрам, в итоге закончившихся в мою пользу. Ну и нервотрепки просто чудовищной, страшной – всю осень и начало зимы, по поводу перевода на тюрьму; сперва – сентябрь-октябрь и сорванная свиданка, просто запредельный градус психоза; потом, после передышки – чуть послабее в ноябре-декабре, до сегодняшнего утра.
Физических страданий, слава богу, в 2016 заметных не было. Я наголодался тут, и той зимой, еще до начала пользования магазином, и летом, и осенью. Духовной пищи было побольше, чем физической, прочел тут кучу интересных книг, преимущественно библиотечных.
Вот, в общем-то, и все итоги года. Ничего особенного. Как и повелось у меня еще с того срока – чётный год всё-таки бывает не таким тяжелым, вот нечётный – ужас… В 2017-м году предстоят этапы – на кизеловский ли централ, или сразу на крытую, – сидение там и там без еды, как минимум первое время, и знакомство с пыточной стороной крытой…

27.12.16., 17-56
Приезжал после обеда Рома – опять один! Глеб, по его словам, только завтра возвращается с заработков – а у Ромы, похоже, и завтра где-то «суд», так что – не дождался. Обещает теперь, что вдвоем они приедут 12-го января, накануне «суда», после визита рано утром в сам «суд» для изучения дела.
Зато привез Рома этого их психолога Халяпина, которого несмотря на решение екб обл«суда», что его должны ко мне пустить, всё равно опять не пустили! Рома собирается обжаловать это снова. Но уже ясно, чего стоят даже и победы в этих их «судах»…
Самое важное, что он мне сообщил, – неожиданно он вспомнил чьи-то еще приговоры о переводе на тюрьму, и там прямо в самом тексте решения фигурировало, что до вступления решения в силу переведенный должен содержаться с СИЗО (и, м.б., даже с указанием конкретного СИЗО). То бишь, по версии Ромы, если она укажет в самом решении, что надо перевести на СИЗО – то переведут, а если нет – то нет. Сперва мне как-то не очень в это верилось, – обычно же вопросы размещения зэков по тюрьмам монопольно решает ФСИН, – но Рома настаивал. Что ж, значит, 13-го надо будет с утроенным вниманием слушать зачтение этой мразью решения, если оно уже будет. По крайней мере, хоть буду точно знать, повезут или нет.
Сообщил он мне еще свежие новости, – о гибели Елизаветы Глинки, знаменитой «доктора Лизы», – черт ее дернул лететь в Сирию на самолете Минобороны, разбившемся где-то у Сочи и рухнувшем в море. Вояк и ансамбль им. Александрова не жалко, а вот ее – очень жаль, она была, несмотря на весь свой ложный (не к тем, к кому надо) гуманизм в духе Санниковой, одной из последних остававшихся в этой стране приличных людей. Рассказал также об убийстве в Турции, чуть ли не в прямом эфире, российского посла. Вот послу туда и дорога, я очень рад! А так – разговор, как и в тот раз, больше шел о смысле жизни и т.п. глобальных вопросах, чем о чем-то юридическом (против Системы юриспруденция эта настолько бессильна, что и говорить-то о ней не стоит). Только на сей раз мелкий косоглазый опер (уже видел не раз, но ни имени, ни фамилии не знаю) по просьбе Ромы не стал сажать меня в клетку, я спокойно сидел на диванчике, где при их общих визитах сидит обычно Глеб.
Вот и всё. Долгожданное событие состоялось. Теперь впереди – только новый год, а потом, после «праздников», – опять Голгофа в виде 13-го числа и дальше АД…
12 дней уже без писем, но эта мразь Безукладников, явившийся в пять вечера меня выводить, на мой вопрос ответил, что, конечно же, их не принес. Шмон был сегодня два часа – с пол-одиннадцатого до полпервого, из-за чего задержали и обед (и к Роме выдернули, едва я кончил обедать).
Рома говорил со мной как настоящий, искренний друг и доброжелатель. Это и впрямь один из лучших людей в этом мире: ему охота не только мотаться ко мне. но и слушать меня и пытаться мне доказать, что не всё так мрачно и безнадежно в жизни, как это видится мне. Но – увы, факты говорят сами за себя. Хотя, по его словам, все (в рассылке, видимо) знали, что он сегодня собирается ко мне, – тем не менее, никаких писем или сообщений для меня ему никто не передал. Той информации, которой я ждал больше всего – от Горильской, про результаты ее поездки в Милан, или хотя бы от Агафонова про украинский сборник – нет и в помине. Что ж, это молчание красноречивее любых слов… А в Минусинск, по его словам, поезд идет где-то около полутора суток, и еще один – столько же до Красноярска, но другого его подзащитного везли из Екб в Красноярск несколько лет назад через тюрьму в Новосибирске, а м. б., и в других областных городах, которые там по дороге.
Хорошо было Буковскому в тюрьмах не ощущать ни холода, ни голода, ни битья, а про бессонницу он вообще не упоминает…
Что ж, вот они, окончательные итоги года. Они нулевые, по сути. Кроме интервью «Свободе» и 100 экз. сборника – ничего, только сплошные нервотрепки весь год…

30.12.16., 5-23
ДВА дня подряд, вчера и позавчера, приносили пачками письма, два дня я практически только и делал, что сидел отвечал на них. Матери, Землинскому, Майсуряну, Маглеванной, Горильской, Крюкову, Мананникову, Кириллу Подрабинеку (плюс – он дал адрес своего брата, написал и тому), Гедройцу из Латвии, Лане Фрик (уже не работающей в ФЕОР, увы), плюс – паре тройке человек, мне совсем незнакомых, но приславших поздравления и теплые слова. Дай бог, чтобы проклятая лагерная цензура отнесла всё это на почту уже сегодня, успело бы всё уйти до Нового года.
Хорошее занятие – писать тут письма, хотя и болит потом рука. День пролетает быстро, ты беседуешь мысленно с адресатом – и не думаешь о том, что жизнь прошла, что впереди ничего нет, кроме ада этапов и пересылок, о том, когда повезут и куда – сразу ли после «суда» 13-го или позже, в Минусинск или во Владимир…
Завтра уже «праздничек», Новый год. Осталось 1053 дня на сегодня, два года и десять с половиной месяцев. Дорога в никуда… От матери и самой Горильской (через Майсуряна приславшей мне из Европы аж три письма) узнал: да, я был прав в своих догадках, ровно никакого результата от ее декабрьской поездки в Италию нет! Обещает действовать теперь каким-то «другим путем», мать пишет, что кто-то ей (Горильской) взялся помогать якобы в Германии… «Слова, слова, слова…» Ничего не будет, это уже ясно. Миша по телефону рассказал матери, что, мол, отвлекается на всякие другие дела, в том числе – уход за древней старухой, у которой живет, так что поэтому-то никак и не закончит мой украинский сборник… Ну да, я и не сомневался, что причины невыхода сборника будут вполне, вполне объективными… :) Прислали мне тут (частью через мать) фотки из своей деревни под Киевом, в том числе – двух еще недостроенных коттеджей на берегу Днепра и – белой, пушистой (длинношерстной) кошки Леси с желтыми глазами, живущей у них (Крюкова и Горильской) там в селе этом. «Она знает всё», – написала мне Горильская про эту кошку. :) Что ж, м.б., еще доведется мне эту Лесю погладить; м.б., в одном из этих домиков я и впрямь буду жить летом 20-го года, если мне удастся перебраться через украинскую границу хотя бы со стороны Беларуси… Любопытно, сидя здесь, увидеть хоть краешком – свое будущее пристанище, свою будущую, уже обещанную жизнь. Крыша над головой и кусок хлеба, надеюсь, всё же у меня там будут, – а уж на большее нечего и рассчитывать… :(((

11-26
Свиньи, подонки, ублюдки… Принесли сейчас заявление на магазин назад: мразь Безукладников его подписал, а ниже – бухгалтерша, сука, написала: лимит на 30.12.16 исчерпан! То бишь – не жрать не одну неделю, до 13 января, а две! А 13-го, м.б., уже увезут, там вообще ничего не будет… Суки, мрази, чтоб вы сдохли…
Пришлось стучать, звать этого ублюдка Безукладникова. Он подошел, посмотрел на заявление, подумал, согласился со мной, что надо сказать бухгалтерше о ее неправоте… но заявление у меня не забрал. То бишь, он ей скажет, но документа нет, отоваривание не состоится. Мрази, суки, будьте вы прокляты!..

11-56
Какая тоска, боже.. Вот и всё, чего ты стоишь в этой жизни: тебя вдруг, в один миг, лишают жратвы на целых две недели, – и ты в ярости и отчаянии стучишь в дверь камеры (до боли в руке), зовешь кого-то, пытаешься что-то отспорить, отстоять свои права… Но ничего ты не отстоишь – и будешь уже 1-го января сидеть без ужина… Ну да, что им, этим мразям, – они вон, несмотря на «судебное» решение, психолога всё равно не пустили, им на всё плевать. На тех, кто с воли к ним приезжает, плевать, – а что же говорить о тех, кто сидит в камерах!..
Убивать, убивать, убивать их, мразей!!! Мочить без всякой жалости!..
Но – никто не собирается их убивать, нет этого ничего и в помине; и некому мне даже сказать обо всем этом, некому… Раздолье: до 9 января теперь можно писать письма, сочинять их хоть как дневник, день за днем, хоть как что угодно. Но – кому? Нет у меня никого. Нет никого… Ни войны, ни любви, ни жизни, ни осуществить свое призвание, ни оказаться нужным кому-то, ни добиться тех, кто нужен был мне… да ничего, ровно ничего не удалось мне в жизни. И вот – итог. Тошно, а сказать некому… Если и выберусь в 2019-м из тюряги, единственное, что меня ждет, – одинокая старость… :(((

20-05
Весь день ждал их проклятую баню – и вот только сейчас эти мрази решили меня туда повести, в восемь вечера, хотя белобрысый ублюдок подходил и обещал, что как там домоются, выведет – еще до ужина, часов в пять вечера. Идти сейчас, в восемь, я решительно отказался, сказал: завтра утром. Белобрысое чмо решительно заявило, что завтра меня не поведет: или сейчас, или никогда! Я послал его подальше и отказался. Надо было бы и побриться, и постирать, но… не под самый же отбой, второпях!
Ни жрать будет в 1 января нечего, ни тряпьё не стирано… веселенький Новый год, короче, будь он проклят!.. Впрочем, мне уже всё равно. Моя жизнь прошла, я не вижу, зачем мне жить дальше. Да, все надежды, что на Горильскую с итальянцами, что на Агафонова со сборником, тоже рухнули и больше не возродятся. Веселенький Новый год!..

31.12.16., 6-32
1052 дня осталось. В следующий Новый год, накануне 2018-го, будет уже 687…
Впрочем, и сокращение срока уже не радует. Даже крошечного, как раньше, душевного подъема не возникает теперь при этой мысли. Всё стало безразлично. Баня, магазин, съедобен ли завтрак, или как вот был сейчас; праздничная капуста на обед; в том году 31 декабря на ужин был винегрет, – посмотрим, что будет сегодня… :)))
Всё – ни к чему, никуда, ни в чём нет смысла. Я мучаюсь зря – и хорошо это знаю. Мне не будет никакой награды, никакого воздаяния за эти муки. Боже, до чего же бессмысленно и бездарно прошла моя жизнь!.. Старался, рвался вперед, лез из кожи…

18-06
Дерьмо!! – на ужин капля винегрета, мизерным добавлением к вареной (водянистой) гречке и кусочку жареной рыбы, – точно такому, как я выбрасываю чуть не каждый день! Гречку тоже последнее время несколько раз давали и в будни, и только винегрет здесь дается раз в год, строго в ужин 31 декабря. Но в том году – хотя бы полная порция, а в этом – капля, чайная ложка! Всё мельчает, даже их «праздники»!..
А с зубами у меня так плохо, что даже разжевать капустные листья в этом винегрете я толком не мог: нечем, а те немногие, что еще остались, – болят. И что с этим делать – неизвестно…
«Праздник», новый год, суббота – но тут паника вот прямо сейчас: опять приехала какая-то «комиссия», ее с ужасом и беготней ждут вот прямо сюда, в ШИЗО, вот прямо сейчас… Суки, ублюдки, чтоб вы сдохли все, совсем уже охренели – под новый год ездить!..

Дальше

На главную страницу