СЕНТЯБРЬ 2016

2.9.16., 7-40
Итак, косоглазая быдлотатарская смена нарушила сейчас недавнюю традицию, возникшую этим летом: не повела меня сегодня в баню первым. Сперва повели кого-то из 16-й, – это ПКТ, и я подумал, что там кто-то не успел помыться вчера, в свой день (четверг). Но вот сейчас – повели хмыря из 20-й, громко прооравшего об этом в коридоре. Это, по всей видимости, уже ЕПКТ. Да еще и – сидит он, уж конечно, не один, но повели его одного, – то бишь, если еще и водить будут по одному, то их мытье займет гораздо больше времени. Опять, видимо, придется ждать минимум до после обеда, а скорее – до вечера… :(((
Эта же косоглазая мразь, при одном взгляде на которую мне так и хочется своими руками перерезать ей горло, в подъем забыла пристегнуть нары в камере, которые я поднял. Так прибежала, сучка, сейчас, уже после завтрака, открыла «кормушку» – и скомандовала мне их поднять. Ну ясно: увидело начальство в видеокамеру, позвонило и указало на непорядок. Если бы только я мог достать до этой камеры руками без риска покалечиться – она и дня не провисела бы тут…

12-50
С магазином опять пролетел. Раз не было до 12-ти – значит, всё (хотя сам-то магазин работает до шести). Никаких объяснений, возврата заявления и т.п. – полная тишина. На ужин сегодня и завтра есть один небольшой батон колбасы, потом – пять дней голодать (жрать только кислый обеденный мякиш на ужин). Завтракать нечем.
В баню тоже так и не водили, активно водят дальний конец коридора. Сегодня, видимо, просто неудачный день. :)))))))))))))) (Сардонический нервный смех.)

15-40
Смешно, но магазин всё-таки состоялся. :))) Принес список и ведомость уже около трех часов какой-то незнакомый парень, – во второй его приход, с едой, на мой вопрос он ответил, что он действительно новый завхоз. Что ж, вот он, пример того, о чем я всегда говорю: уж если будут в жизни сюрпризы, пусть они будут приятные. Даже если это такая мелочь, как лагерный магазин и еда на целую неделю. :)

3.9.16., 19-48
Как глупо: была жизнь – и прошла. Закончилась. Что это было, зачем? Нелепо и бессмысленно всё, и нет ни прошлого, ни будущего. Но я еще живой. Я живой, но жизни уже нет…

4.9.16., 8-15
Я умру – и не останется обо мне памяти. Вот что страшнее всего. Даже одной короткой строки в примечаниях хотя бы к одной книге – не будет обо мне. Спрашивается: зачем же я тогда жил?

5.9.16., 17-35
Полшестого, а мрази только собирают на свои «крестины» зэков с лагеря, сажают в баню. Это вместо ужина… До пяти вообще все было тихо. Ужин, значит, будет вообще неведомо когда, не раньше восьми, думаю. Не должны вроде – но инстинктивно опасаюсь, жду: вдруг дернут и меня. Да и ЕПКТ мое уже за половину перевалило, скоро им волей-неволей придется придумывать и для меня очередное «нарушение» для нового (Е)ПКТ…
В подъем сегодня опять забыли зажечь верхний свет. Читал весь день при свете из окна, еле-еле.

6.9.16., 5-23
То, что я предвидел, случилось. 24-го августа мне ввернули эту верхнюю лампу – а сейчас, в подъем, она сгорела. Косоглазый включил ее – а она сама по себе через несколько секунд погасла. Остался я с крохотным ночничком, при котором невозможно читать (вчера мучился весь день). Теперь передо мной стоит практически невыполнимая задача: как-то уговорить дневального (упыря, не человека!) поставить мне ночник посильнее (он вроде как-то раз мимоходом это пообещал), если он вообще найдет такую же, как у меня была до 24.8., лампочку – газосветную, но посильнее. Или же – мне просто воткнут в потолок опять, опять сгорит, или же воткнут газовую, белую, как была до 15 апреля. В общем, куда ни кинь, везде клин, а говорить с этим животным дневальным – и безнадежно, да его еще надо дозваться, что из камеры почти нереально.

6-35
Подумать только, какая мразь, какое омерзительно подлое русское (и татарское тоже) свинобыдло!.. Вот она, подлая сущность этой проклятой России, страны-мрази! Надо родиться здесь, жизнь прожить здесь, чтобы это понять… Представьте только себе: зэк сидит в камере, стучит в дверь и просит вертухая позвать дневального (тоже зэка), которого сам из камеры дозваться никак не сможет. А вертухай, которому абсолютно наплевать на зэков и на все их проблемы, походя ему отвечает: «Освободится – подойдет!». Но при этом вертухай и не думает пойти и сказать дневальному, куда тому надо подойти, когда он освободится!.. Мрази, суки, ублюдки, живьем в печь вас всех!..

7-00
Еще одна «радостная» новость – сейчас от баландера, собиравшего тарелки. Просто офигеть! В пятницу, говорит, не пиши заявление на магазин, – она в отпуске. То бишь, опять две недели не жрать ничего, как уже было в июне, что ли!.. Когда в отпуск уходит начальник лагеря – назначают и.о., а когда продавщица магазина – магазин просто закрывается на две недели!! Ей-богу, сперва история с лампочкой, теперь еще это, – за одно утро слишком много всего, нервы у меня уже явно начинают сдавать…

7-40
Ну что ж… Выродка дневального удалось выловить, когда он мел коридор около меня. Разумеется, он сказал, что лампочек нет. :))))) Раньше он где-то их брал, когда требовало начальство, – он, разумеется, заявил, что находил их не он, а завхоз. Увидеть завхоза (или хотя бы услышать через дверь) шансов у меня вообще ноль. Остается – или сидеть при крохотном ночнике и слепнуть, читая при свете из окна (а светает с каждым днем все позже), или же – начинать скандалить с «мусорами», в результате чего мне опять ввернут вторую лампочку в потолок; она, скорее всего, опять будет лампой накаливания и через пару недель опять сгорит. В общем, ни туда, ни сюда, полный тупик. Сидеть без света неведомо сколько, без жратвы – ближайшие две недели… Проклинать этих мразей (и тех, кто загнал сюда, и тех, кто здесь) за всё это мало, хоть я и проклинаю их всё время в душе. Нет такой самой лютой казни, самой изощренной пытки, которая для них всех была бы чересчур за все эти мои мучения, за всё их безразличие, оборачивающееся худшим глумлением, чем если бы они даже специально хотели глумиться тут надо мной. Убивать, без всякой жалости убивать, мочить всех этих мразей в погонах – вот мечта!..

7.9.16., 5-36
Опять не спал всю ночь. Ни на секунду не удалось даже задремать… Будь всё проклято; как я устал, задолбался, измучился тут – невозможно описать словами, слов не хватит. Я чувствую себя совершенно измочаленным – за эту бессонную ночь и за эти почти уже четыре года…
Не спал я, конечно же, из-за вчерашнего. О, вчера был грандиозный день, неповторимый, один из самых важных за всю мою «жизнь» здесь. С утра – пароксизм отчаяния по поводу сгоревшей лампочки, полумрака в камере, невозможности читать; по поводу того, что опять две недели не будет магазина из-за отпуска продавщицы. Потом – практически сразу после обеда – приехали наконец ребята. О, какое это было счастье; как я их ждал!.. Не чаял раньше конца сентября и дождаться… Наспорились, наговорились мы всласть, вместо положенных четырех часов просидели почти пять. Рассказывали они и про ужасы дороги сюда: поезд на час сдвинули, вместо четырех утра теперь он прибывает в три, а местная «гостиница» – формально что-то типа лагерного КДС – закрыта на замок, а когда их всё же туда пустили – то еще и выговаривали, что, мол, посторонних вообще не обязаны пускать. Ладно еще осень, а если зима, мороз градусов 30 – и с трех ночи до девяти утра некуда будет деться? Вариант один – выходить из поезда в Горнозаводске, это до Всесвятской, ночевать там, а утром – сюда на такси; но тогда на такси и гостиницу нужны дополнительные деньги.
Вместо чая на этот раз они привезли в термосе кофе. Я его (с традиционными здешними сочниками и шоколадкой) выпил черт знает сколько; давление поднялось, конечно. Вернулся в камеру – весь мокрый, встрепанный, сердце колотится; почти все четыре часа до отбоя ходил по камере, отдыхивался, приходил в себя, повторял куски из разговора, особенно под конец, – больше всего кусков осталось в памяти о Мане, о которой у нас в каждый их приезд заходит с Глебом речь, – а сама Маня даже про д/р мой, похоже, не вспомнила. Ходил, сам себя уговаривал, что надо успокоиться, остыть, пока еще есть до ночи время, а то от этого перевозбуждения, хоть и приятного, опять не буду спать. Вроде и остыл, и успокоился ближе к отбою, и сердце перестало так колотиться, давление вроде уменьшилось – а всё равно опять целую ночь не смог ни на секунду заснуть!.. :(((((
Когда ребята (точнее, Рома, – Глеба опять на входе задержали, т.к. не могли найти его заявление) только зашли – в клетку меня закрывал лично мразь Безукладников. Пользуясь таким удачным случаем, я ему сказал опять про лампочку, что ее надо непременно найти, а то я не могу читать. Он, как и в тот раз, ответил, что есть только стандартные – по 60 ватт, т.е. – такие, как у меня, крохотные. Пришел в камеру – никаких изменений. А в отбой открывается дверь – и вместо курточника та же мразь Безукладников стоит на пороге! Я тут же спросил его опять, не нашел ли он то, что я просил днем. Он опять отвечает, что они все стандартные – но, уже закрыв дверь, слышу, зовет дневального и говорит ему, что тут у меня надо поменять лампочку.
И что же?! Этот ублюдок дневальный, недочеловек с жуткой харей, только утром заявлявший мне, что лампочек нет и что если их кто и находил, то не он, а завхоз, – буквально через пару минут, слышу, лезет в коридоре в ящик для ночника, гасит свет, выкручивает свою крохотную лампочку – и после пары других, неработающих, вкручивает мне точно такую же, как у меня была до 24 августа!! Вот тебе и «нету»!!! Суки, ублюдки, мрази!!! Как начальник скажет – всё тотчас находится, а как я прошу – так даже разговаривать не хотят, отвечают через губу, еле-еле… Но, тем не менее, это была грандиозная победа, просто фантастическая: всё вернулось на круги своя, как было летом, – нормальный ночник и отсутствие лампы в потолке, ура! Теперь хоть можно читать. Дай бог, это положение продержится еще сколько-то месяцев без изменений, как четыре с лишним держалось летом. Я был так поражен этой неожиданной победой, так рад ей, что даже почти забыл грустить том, что предстоят две недели без еды. :) И – мог бы, наверное, заснуть, уже так чисто было в мыслях, так ровно и глубоко дышалось, но – не судьба… :(((

8.9.16., 5-30
Иной раз вроде ничего, а вот вчера после бессонной ночи глаза у меня буквально слипались весь день, книжка порой просто выпадала из рук. А задремывать тут днем даже и на пару минут – очень плохо (и так же было в Буреполоме): очнувшись, долго не можешь понять не только где ты и почему ты здесь, но и вообще – кто ты такой и почему вот это вот чужое, странное, непонятное тело – ты… Эту ночь спал практически всю – и сейчас во время подъема все равно не мог разлепить глаз; в сон сейчас клонит практически так же, как и вчера… А вчера еще и холод был такой, что пришлось уже одеть «тепляк» (верх от нательного белья) – и это в начале сентября! Что же будет дальше?.. Между тем, ребята пересказывали позавчера свои – мимоходом – разговоры с кем-то здесь в гостинице, перед походом ко мне (а лагерь и поселок и в смысле воды, и в смысле отопления представляют собой одно целое) – им кто-то там сказал, что отопление Асламов, мразота, со своей экономией денег может включить и в ноябре…
Ближайшие перспективы тоже очень мрачные. Сегодня четверг; в 11 утра заступят косоглазые быдлотатарские ублюдки – и уже ясно, что завтра утром ЕПКТ-шную баню они начнут не с меня, а с того конца, с блатных. Так же неоспоримо ясно, что заступающие вслед за ними белобрысый упырь с курточником продолжат водить в баню блатных, а до меня очередь дойдет опять в лучшем случае за час до отбоя – хотя мне надо будет завтра бриться и стираться, а на всё это надо не меньше полутора часов. Утешает (хотя и слабо) лишь одно: последний ужин перед двухнедельной – фактически – голодовкой предстоит мне уже сегодня; а пощипать перед сном поганого кислого обеденного мякиша без ничего – можно и после отбоя, даже и в десять вечера, это, увы, много времени не займет, можно плескаться в бане, никуда не спеша…

9.9.16., 7-15
Смена вчера заступила не быдлотатарская, а какая-то неожиданная, – их, видимо, сейчас опять четыре. Но, тем не менее, и эти подонки сейчас начали водить в баню с того конца коридора, – кого-то из 20-й, как сам он проорал в коридоре. То бишь, опять я попаду сегодня в баню не раньше восьми вечера. Мрази, суки, ублюдки!..

11.9.16., 6-25
Лютый, невыносимый, пронизывающий холод в камере. Читать, сидеть, тем более прислонясь к стене – совершенно невозможно. В четырех слоях одежды, в двух парах теплых носков – я буквально околеваю тут… Всё точно так же, как было в мае, когда выключили отопление. Когда его теперь включат – неизвестно…
Грубые макаронные изделия, доверху залитые белой водой, оказывается, в здешнем меню называются «суп молочный»! Это сейчас сказал баландер кому-то из «двойки», недоумевавшему или (справедливо) возмущавшемуся, видимо, таким завтраком. Впрочем, никто даже вид не делает (в отличие от нескольких прошлых раз), что эта вода – молоко. Ни жирности, ни густоты, – так что ее удалось просто вылить, а макароны съесть (сперва-то я думал просто выплеснуть всю тарелку в «дальняк»). На ужин же приходится жевать обеденный серый мякиш – кислый, совершенно омерзительный на вкус. Жую – и думаю о своей горькой судьбе…

12-43
Уже второй день на обед вместо мерзкого белесого пойла дают прозрачное – что-то вроде компота, судя по запаху – которое можно пить. Хоть маленькая, но хорошая новость.
Лагеря и тюрьмы съели мою жизнь. Задумываясь теперь о будущем (моем будущем после лагеря) – я каждый раз отчетливо понимаю, что жизнь кончена.

13.9.16., 5-58
Вчера в обед – еще не успели собрать тарелки – выдергивают меня в «дежурку». Оказалось – там сидит мразь Баяндин с письмами, заказными и обычными. Отдает мне целую пачку; я, наученный горьким опытом, сразу начинаю смотреть майсуряновские письма: отдал ли он те два, №142 и 143. А уже есть новые, до №146. Смотреть, держа это все на коленях, страшно неудобно, всё падает на пол, мразь Баяндин и второй вертухай, бывший там же, злобно ворчат на меня (а мразь Баяндин еще и подчеркивает все время, что, мол, носить мне письма – не его обязанность). В результате – еще там я понял, но ублюдок Баяндин к тому моменту уже ушел: 142-е письмо так и не отдали! В одном из следующих, правда, Майсурян сам упоминает идиотскую историю: эти два письма, №№142 и 143, ему вернули для доплаты, которая на самом деле вовсе и не была нужна; т.е. – они шли явно дольше положенного срока. Но всё равно – шли-то вместе; так что надежды, что и 142-е письмо отдадут, увы, больше нет…
А остальные… Корб, Мкртчян, Йонатан, Гудзенко, Землинский, три письма от матери, и пр. и пр. И никаких хороших новостей в них! Туфта и дерьмо, ровно ничего интересного. :( Правда, в Киеве таки провели на Майдане 24.8. акцию, подписывали мне открытки (их аж 40 штук – но мне их так и не несут!), раздавали книжки, даже стояли Агафонов и Крюков в майках с моим портретом. Но – это и всё хорошее, что есть. А зато Корб в своем письме пишет, что мою просьбу – помочь Лене с набором – он так и не выполнил. Точнее, клич кинул, как я его просил, – но никто не откликнулся. :(( То бишь – воз и ныне там, и, видимо, так будет до тех пор, пока я сам не освобожусь и всё это не набью. Вопрос только в том, кому и зачем тогда все это будет нужно; пока же – эта ситуация полностью и окончательно обессмысливает само мое пребывание здесь.
Осталось мне еще 1161 день. А вот 1611 – уже было! :) Холод в камере по-прежнему страшный.

13-20
Вот и всё. То, чего я боялся, случилось. Перед обедом выдернули в кабинет, там Чертанов и еще два опера. Сообщили мне, что решено меня перевести на тюремный режим, в крытую тюрьму. Как в воду Глеб смотрел, еще в том году…
Написал под диктовку Чертанова заявление, что я хочу присутствовать на «суде» (мразь Чертанов сказал – по видеосвязи из лагеря, а «суд» в Чусовом) и прошу Рому Качанова быть моим защитником.
«Последний градус наказания – крытка», – как писала когда-то Новодворская. Там будет похлеще, чем здесь; эта ледяная «тройка» оттуда еще раем покажется, особенно если посадят не одного, а с кем-то. Ни жратвы, ни передач, одна передача в год, шесть тысяч на магазин в месяц…

18-10
Мечусь весь день по ледяной камере как сумасшедший. (За исключением только часа – или даже больше – беседы с психологом-газовщиком, он как раз приходил.) Что я чувствую сейчас, невозможно даже представить со стороны. Опять острый кризисный момент, опять перелом всей жизни, как было два года назад, перед отъездом в Москву. И нет ни опоры, ни поддержки, ни утешения…
И не то чтобы я цеплялся за эту жизнь, нет. Убить не убьют, но – искалечить могут, если там практикуется битье. С голоду совсем уж не помру, но – три года тоскливого голодного существования на жуткой баланде…

14.9.16., 12-20
Наконец-то в меня полноценно появилась свежая картошка. На обед сейчас были фактически два супа: на первое – из лапши с куриными костями, на второе – из картошки с ними же. Компот продолжают давать приемлемый, можно пить. В камере по-прежнему холод, отопление включать никто и не думает.
Я совершенно убит, уничтожен, раздавлен вчерашним известием, не могу ни о чем другом думать. Читаю – и не понимаю, что читаю… И никакой поддержки, никакой опоры. Никто даже не знает еще. Пока дойдут мои вчерашние письма – неделя, а то и десять дней пройдет. А психолог-газовщик, вчера после обеда тоже приходивший, на мою просьбу: позвоните моим, сообщите эту новость, чтобы быстрее начали шевелиться, – помялся-помялся и сказал: нет, мол, это чревато… Боится, сука… Впрочем, от него я и не ждал, ясно было заранее, что он откажется. И вот сижу теперь, гадаю: куда повезут. В любом случае ясно, что через проклятый ТПП на 29-й, уж его-то не миновать. Долго ли, коротко ли там пробуду – мне жизненно необходимо, чтобы посадили одного, а не с мразями уголовными – и именно там будет сложнее всего этого добиться. Там даже не скажешь этим ублюдкам-операм, что может быть огласка на воле и проблемы для них, – адвокаты на ТПП не приезжают, а пока дойдет письмо – меня уже увезут… Там жутко неприятное место, но если повезут во Владимир или куда-то в центральную часть России (Елец, допустим) – то только через Киров!.. Об этом лучше пока не думать вообще. В принципе, скорее все-таки в Челябинскую область, на эту Т-1, о которой говорил тогда прокурор, – где она там, в Магнитогорске, что ли, никак не могу вспомнить. И там тоже первая же забота – чтобы посадили одного (если там вообще не начнут бить сразу по приезде), а уж потом – шмоны, режим, дежурства (наверняка будут заставлять «дежурить», а за отказы – в карцер), еда, баня, стирка и т.п. Опять с нуля налаживать быт, искореженный и раскуроченный этапами и бесконечными шмонами… От всех этих мыслей и предчувствий я буквально схожу с ума. А посадят все-таки с уголовниками – это будет вообще ад; мне постоянно, как страшный сон, вспоминается медведковская зима 2012/13 годов и маленькая четырехместка, показавшаяся мне сначала такой уютной… Не дай бог пережить все это снова! Да и вообще, сидеть с уголовниками уже будет просто невозможно ни с какими и ни при каких условиях, – притворяться перед ними хотя бы лояльным им у меня просто не хватит уже сил, слишком меня измотали эти четыре года… И подумать только, что я, дурак, всё это последнее время, видя, что ШИЗО не дают с апреля, а особенно после того, как 24.8.16 Света здесь высказала мысль, что меня, скорее всего, никуда не повезут, – я, идиот, расслабился, успокоился и стал думать, что, наверное, и в самом деле не повезут!.. И хотя не на все 100% я в это уверовал, а в лучшем случае на 80, но всё равно – удар вчера был жестокий!.. Я был ошарашен, хотя, по-моему, и смог этого не показать, сохранить хоть какое-то подобие достоинства. Конечно, два года назад было еще хуже: и ехать за добавкой, а не просто на другое место, и сообщили точно за день всего лишь до этапа. Но – пока две недели, узнав эту новость как гипотетическую возможность от Глеба, я был еще тут, – я всей душой надеялся на то, что, м.б., все-таки не повезут, как-нибудь обойдется. А тут – может и два, и даже, дай бог, три месяца пройти (учитывая месяц на апелляцию) – но зато уж тут всё заранее известно, никакой надежды, что намеченное таки не сбудется, нет и быть не может. И нет поддержки, и не с кем даже поделиться, кроме дневника. Маня, сучка, не удостоила даже по случаю д/р обо мне вспомнить, хоть пару строк через кого-то передать или прислать напрямую. Я написал бы ей сам – просто чтобы облегчить душу (да и все равно ведь ближе нее у меня никого нет, какая б она там ни была) – но нет адреса… Тоска, отчаяние, ожидание чего-то ужасного, – как было прошлым летом в Москве…

15.9.16., 5-20
Смена курточника и белобрысого упыря продолжает глумиться надо мной. Вчера в отбой матрас дали мне самому-самому последнему, пройдя весь коридор до того конца и, по-моему, успев даже вернуться и усесться в своей «дежурке» (слышно было, как брякают ключами, кладя их на стол). Только после этого белобрысый упырь пришел и дал мне матрас. Но сейчас. в подъем, курточник явился вовремя, начав с этого конца коридора, – не стал ждать, пока поднимет всех, нет, тут же забрал у меня матрас. Т.е., лег я позже всех, а встал раньше всех. Ублюдки, в печь вас всех живьем!..
На душе черным-черно, от мыслей о тюрьме и предстоящем туда этапе охватывает животный ужас. Не знаю, куда спрятаться, в какую щель забиться, куда убежать от своей страшной судьбы. За что мне всё это, за что? Только за то, что я осмелился высказать мысли, не нравящиеся государству. Сделать ничего не сделал, только сказал… Будь проклято такое государство, сжечь его ядерным огнем на веки вечные!!! Я знаю, что жизнь моя прошла, что будущего нет, – но никак не могу с этим смириться, в это поверить окончательно. А тут еще эта тюрьма!.. Я буквально теряю рассудок, схожу с ума от ужаса… Если даже один, от силы два человека еще будет в камере, не удастся добиться одиночной – это полные вилы, хуже ничего не может быть!.. Не знаю, в чем найти утешение, к чему прилепиться душой. Страшная тоска, отчаяние, полная безнадега… Лучше бы я сдох тогда, в 2006-м, упав из окна… А в камере по-прежнему лютый холод, отопления нет, и единственные минуты блаженства за эти долгие, бесконечные, ледяные сутки – это когда дают матрас, я ложусь, укутываюсь сразу с головой одеялом – и наконец-то ощущаю тепло, могу наконец согреть ледяные весь день ноги…

16.9.16., 6-37
Отопление ночью наконец-то включили, но батарея чуть теплая. В камере, однако же, стало немного потеплей. Пятница; в баню начали водить опять с того, блатного конца коридора. Значит, опять мне ждать до вечера, до семи-восьми часов. :(( Магазин будет только через неделю, жрать нечего совсем, все припасы кончились; вечером доем последний кусочек белого шоколада.
Продолжаю сходить с ума по поводу предстоящего вывоза на тюрьму. Только по дороге, кроме ада ТПП на 29-й, предстоит еще ад тюрьмы или ТПП в Челябинске, или куда там привезут. Дай бог, чтобы хоть поближе и без пересадок дополнительных. Челябинская же «управа» ФСИН славится своей жестокостью на всю страну. В тюрьме же, вероятно, сперва посадят в карантин, и об одиночестве в карантине мечтать нечего; дай бог, чтобы хоть в основной, после карантина, камере оказаться одному, – уже половина проблем будет решена…

18-15
Итак, воду выключили (недавно предупреждал об этом вертухай в коридоре, а сейчас из крана почти уже не течет) – и я, похоже, пролетел на сегодня с баней. Что ж, мне не привыкать…
Мечусь по камере, схожу с ума, не могу читать, не могу ни о чем думать… Перед глазами стоит одна и та же сцена – полная народа этапная (№1?) камера на 29-й, на ТПП, в том году, – я даже уже и не помню, на пути в Москву (тогда это еще 2014-й) или сюда. В Москву все же, по-моему. Скоро это собрание быдла, злобного, тупого и жестокого, ждет меня снова… Попасть одному в камеру на этом ТПП – задача №1, но малореализуемая. Тогда, на пути отсюда в Москву, они меня неожиданно сами закрыли в одиночку; а стану просить – нарочно посадят с быдлом…
Тешу себя несбыточными надеждами: м.б., в этой тюрьме (тюрьмы ведь все-таки бывают в городах) будут электронные письма, как были в Москве? Но в душе – знаю, что не будут, конечно. Носили бы хоть обыкновенные вовремя… Зато, если посадят с кем-то даже вдвоем, не говоря уж о большем, – опять будет открывание зимой окна, возможно – «дороги» по ночам, невозможность ночью спать, наезды по поводу стирки-уборки… А вероятно, что и требования от начальства «дежурить по камере» – чего я, конечно же, делать не стану. В общем-то, один там буду сидеть, не один – уже ясно, что и там не буду вылезать из карцера, как тут – из ШИЗО, особенно первое время. Тут, чтобы прекратить ежемесячные эти ШИЗО, понадобилось 15 дней голодовки и интервью «Свободе». Но дважды такое не повторится. Это будет ад похлеще нынешнего…
Думал весь день – написать письмо Вере про это про всё, – чисто от отчаяния. Излить душу, поделиться… Да, паршиво сложилась жизнь: пятый десяток уже, и ни одного близкого человека нет, если плохо – обратиться не к кому. Маня – черт ее знает, где она и – близкий ли она человек, если судить не по словам, а по делам. О матери нечего и говорить, – всё, с чем она не согласна, она просто не слышит и не воспринимает. Вера, Лена Маглеванная… кто еще? Корб? Люзаков? Глеб? Друзья… но все заняты своими делами – и до моих настоящего дела им нет. Есть, правда, еще один выход – биться башкой об стену, как летом, от отчаяния, безнадеги и безысходности. Да похлеще тех, июльских: тогда ждал лишь возобновления ШИЗО, сейчас – страшного этапа с быдлом и нового уклада в тюрьме…

17.9.16., 6-11
В баню вчера так и не повели – и, похоже, сегодня тоже вести не собираются (а воду вчера через час или два уже включили). Второй раз за год почти в этой камере такая история, – пролёт с баней. Спрашивать у «мусоров» я ничего не стал, – я вообще брезгую с ними разговаривать.
Спал за ночь всего дай бог часа три, а скорее – еще меньше. Написал вчера это идиотское письмо Вере, но не до конца, – сегодня и завтра еще можно дописать его и подумать – отправлять ли… Вообще, с того момента, как мразь Чертанов оглушил меня этой новостью – о переводе на тюрьму, – все вопросы здешнего быта, всё, что меня целый год так волновало: баня, магазин, библиотека, матрас (вчера его опять дали после всех), даже письма, – всё это как-то разом отошло на второй план, потеряло свою актуальность (ну, м.б., действительно кроме писем, – сейчас я очень жду, когда дойдут мои письма про тюрьму, где-то числа 22-23-го уже, по моим прикидкам, должны дойти, и остро жду от всех «друзей» какой-то реакции на это – и в письмах ко мне, и вообще). Наступило другое измерение. Я действительно не знаю, куда мне деться от этого ужаса, – не прочь был бы умереть до этапа, но смерть меня не берет… :((( Четвертый этап предстоит – и четвертый раз это невозможное, непереносимое чувство ужаса перед неизбежным, подступающей смерти…
В баню уже кого-то загнали, там требуют тазик, стучат. М.б., поведут еще и меня. Не все, значит, успели вчера.

12-10
Нет, в баню так и не повели, хотя блатных водили всё утро, трех или четырех. Мне не жалко, что я не попал в баню; я не плачу, а смеюсь над этим. Я дошел до того, что нет больше слез, терять уже нечего – и хочется лишь безудержно смеяться. Подумал на минуту: м.б., эта вчерашняя смена, которой еще недавно тут не было, не знает, что у меня – ЕПКТ; ведь на двери-то написано ПКТ – еще с прошлого года, когда и впрямь было ПКТ. Но – нет, едва ли. Они тут работают, у них есть все данные, они обязаны всё знать. Будет смешно, если не поведут и в следующую пятницу…
Хлеб на завтрак стали давать не только кислый, как лимон, но еще и откровенно черствый, как будто он пролежал неделю. Есть ни мякиш, ни корку просто так, без чего-нибудь (хоть того же майонеза) просто невозможно. Но мне теперь это безразлично, я больше не голодаю тут: последние новости о переезде в тюрьму отбили у меня аппетит…

18-16
Да, стресс отбивает аппетит, но всё же… Утром – овсянка, в ужин – «уха» (опять я угадал!..). Опять еда один раз в день – в обед. Поужинал хрустящей коркой от черняги, – 13-го, с горя от полученного известия, решил вдруг съесть такую корку, а сегодня она оказалась моим единственным ужином…

18.9.16., 5-15
Опять не спал с двух ночи до утра. Впрочем, странно, что спал хотя бы до двух. А вчера вечером каким-то неосторожным движением опять «свернул» себе левый бок – и там началась такая же боль, как была 24-27 августа, только слабее.
Действительно схожу с ума, не могу ни о чем думать, кроме предстоящего этапа (этап даже больше меня страшит, чем сама тюрьма на три года, хотя и ясно, что тюрьма – это ад…). В их «ПВР», которые вчера вечером перечитывал, сказано, что на строгом тюремном режиме чай и кофе запрещены так же, как и в ПКТ/ЕПКТ. То бишь – и камеры тоже без розеток, видимо; и уж наверняка – тоже с подъемом нар утром. От карцера-то они тогда чем отличаются? Только тем, что можно – номинально – жратву в ларьке покупать?
Три года и два месяца сегодня осталось, – вроде бы не так много. Но – и воля не сулит мне ничего хорошего. Лучше всего было бы – сдохнуть, не дожив до этой воли, а главное – до этапа в ноябре. Просто тихо умереть во сне, без мучений, чтобы утром косоглазые нашли меня уже холодным…

19.6.16., 5-45
Опять не спал, кажется, с полвторого. Но зато вечером лег практически в девять. Повезло: мразь курточник на сей раз дал мне матрас первому, как только начал раздавать их с этого конца коридора. А раздавать они начали уже с полдевятого, сперва тот конец, потом и этот, так что мне матрас дали очень рано – минут 35, максимум 40 девятого. Ну, а отвратительный кислый черствый мякиш с обеда – мой единственный ужин в отсутствие магазина – я съел очень быстро, еще до девяти. Спал, значит, за ночь часа четыре. А все эти три с половиной часа, что уже не спал – помимо воли непрерывно прокручивал в голове жуткие кадры прошлых этапов – отсюда и сюда – в ожидании этапа грядущего. :((( Особенно паскудным и унизительным, помню, было – с двумя неподъемными баулами в обеих руках залезать на высокое (несколько ступенек) крыльцо этой проклятой ТПП (пересылки) на 29-й, – баулы тянут назад, когда карабкаешься на ступеньки; потом надо пройти по узенькому, изогнутому углом коридорчику, где те же баулы просто не проходят по ширине его, цепляются за всё и тормозят движение – а мрази стоят и покрикивают на тебя: давай, мол, быстрей!.. Хуже этого, наверное, было только лазить с баулами по лестницам в кировской тюрьме, и я теперь молюсь (хотя и не знаю, кому): господи, только бы не через Киров!.. 29-й-то не избежать в любом случае, все пути отсюда ведут через нее… А лучше всего, конечно, было бы сдохнуть еще до того, как закажут отсюда на этап. Недаром, видно, написал я вчера письмо Мане, как хотел, – глупое, дурацкое, конечно, письмо – и, повинуясь какому-то импульсу, пришедшему уже по ходу писания, попрощался с ней в этом письме на тот случай, если больше не доведется нам свидеться…

20.9.16., 5-28
Опять всё точно так же. И лёг, по-моему, даже чуть раньше девяти, и не спал вторую половину ночи, а последние часа полтора – даже лежать не мог спокойно, всё ворочался с боку на бок от жутких мыслей о предстоящем. Пытался теоретически решить, например, сложную проблему: как везти с собой палку (трость)? Разобрать пополам (она разборная) и сунуть в сумку? Целиком не влезет, будет торчать. Или нести в руках? Но обе руки заняты баулами, держать в одной руке и ручки баула, и палку – неудобно, уже пробовал на тех, прежних этапах. Или же один баул ПОВЕСИТЬ на правую руку, а в ладонь взять палку? Но баул тяжеленный, будет съезжать, долго не провисит, тоже знаю по долгому опыту… Прежними этапами на большом бауле сверху у меня лежала или телогрейка (летом), или одеяло – и параллельно с ними я клал сверху баула и палку, тогда одеяло или телага не давали ей падать. Но сейчас одеяла нет, телага будет на мне, – как быть, непонятно. А без палки лазить по тюремным лестницам будет мне совсем невмоготу.
Или, скажем, важнейшая, первоочередная задача: как заставить мразей уже с 29-й пересылки и дальше сажать меня только одного в камеры? В общем, уже неделя, с 13-го, как жизнь окончательно превратилась в ад, – ад ожидания еще худшего ада. Ни спать не могу, ни думать о чем-либо, кроме этого, как только отрываюсь от книги (вчера, слава богу, весь день читал – и день прошел довольно быстро). Так можно сойти с ума еще до всякого этапа, – и, м.б., это было бы и к лучшему, ведь тогда я перестал бы ощущать весь ужас своего положения, как и отсутствие будущего… 1154 дня осталось, сегодня началась 165-я неделя от конца срока.

21.9.16., 15-20
Медленно схожу с ума, хотя – волей-неволей – постепенно и начал уже привыкать к мысли о предстоящем этапе. Днем еще так-сяк (самому смешно: стараюсь создать этакую защиту для собственной психики, – миф о том, что, мол, не только навстречу ужасам буду ехать в столыпине, но и навстречу освобождению, до которого, мол, за рубежом трех последних лет срока будет с каждым новым днем, пусть даже голодным и холодным, оставаться всё меньше…) , но ночью, последние два-три часа перед подъемом, наступает ад. Мой личный, персональный ад, моя комната 101. Почему-то картины 29-й пересылки ярче всего сияют и активнее всего лезут в голову, заслоняя даже мысль о неизвестных мне пока ужасах самой тюрьмы.
Днем читаю до изнеможения библиотечные книги, пока они есть. Никаких внешних событий не происходит, поэтому писать остается только о происходящем в душе. Психолог-газовщик что-то не идет – а больше на этой неделе ждать мне абсолютно некого. (Он, впрочем, может неделю-другую и пропустить, уже бывало.) Девятый день без писем, между прочим. И – со вчерашнего дня, и с каждым днем всё сильнее, тешу себя надеждой, что, м.б., те мои письма, от 13-го, когда я только узнал про тюрьму, уже дошли. Хоть станет наконец известна и на воле эта моя жуткая новость, сразившая меня тут наповал. Хотя… кто и что там, на воле, сможет сделать, даже и узнав? Ну опубликуют на «Гранях», и что? Сколько народу их читает?..
Да, каждый день приближает к воле, но я еще успею до нее нахлебаться. Следующий год у меня уже весь расписан: 22 февраля – остается 1000 дней: 2 июня – 900 дней; 18 июля – уже 2/3 срока отсижено; 10 сентября – 800 дней; 19 (?) декабря – 100 недель, 700 дней! Какую-то из этих лучезарных дат я буду встречать, лежа голодный на полу карцера в Магнитогорске (или где там еще)?.. Чуть-чуть легче от мысли, что каждый новый день приближает к освобождению, да; и в эйфории этих ожиданий уже не хочется думать о том, что за освобождением не будет, увы, ничего, что никто не ждет (кроме матери, но это совсем другое), что главным испытанием станет, как и в тот раз и как это бывает всегда, не тюрьма, а воля… Не хочется думать об этом – но за глупую эйфорию, за самообман, вполне ясный и намеренный уже сейчас, всё равно ведь придется расплачиваться. Это просто поиски какого-то «сна золотого», по Беранже, чтобы хоть куда-то мое истерзанное сознание могло убежать, хоть в какую-то щель забиться от неизбывного этого ужаса, сообщенного мне мразью Чертановым 13-го сентября. Вроде стало на душе чуть полегче в воскресенье, когда написал и отправил за день перед тем задуманное письмо Мане, – но и это самообман, уже переставший действовать. Едва ли я получу хоть на старом, хоть на новом месте от нее ответ – и едва ли я ей вообще еще интересен, судя по ее упорному молчанию. Не знаю даже, видела ли она мой новый украинский сборник в Киеве, была ли 24.8. на Майдане; да и подписанных там 40 открыток так и нет до сих пор…

22.9.16., 17-20
Десять дней нет писем. Психолог-газовщик так и не приходил (на этой неделе – уже всё). На завтрак – овсянка, на ужин – «уха», т.е. – опять поел только в обед. Да и на обед два дня уже вместо серого хлеба дают чернягу, – приходится, преодолевая отвращение, есть ее с бульонным порошком. Опять целый день читал. Внешних событий никаких. Завтра магазин и баня, – и, весьма вероятно, опять не будет ни того, ни другого. Могут опять забыть отвести в баню – и не найтись кому подписать заявление на магазин. Хоть и не могу думать последние девять дней, с 13-го, ни о чем, кроме предстоящего этапа, – но при этом и не могу не заметить, что я порядком-таки оголодал за эти же дни, сидя на одной баланде. Теперь еще морока с тем, что из еды брать с собой на этап: возьмешь больше – тяжело тащить, меньше – нечего жрать…
Мне осталось 1152 дня, 164 с хвостиком недели. Я так и не могу найти ответ на вопрос: ради чего я терплю все эти мучения? Мысль о том, что теперь каждый день приближает к освобождению, гревшая меня хоть слегка еще вчера-позавчера, сегодня уже не греет…

23.9.16., 13-14
В двух мелочах всё же ошибся, – дай бог почаще так ошибаться хотя бы в мелочах! Магазин состоялся, и даже психолог пришел, – это особенно удивительно, по пятницам он раньше точно не ходил! Я же, идиот, настолько распсиховался последние дни из-за грядущей тюрьмы, что утром выкинул пайку черняги, – забыл, дурак, что может быть днем магазин и надо оставить!.. Так-то ничего страшного, только на два бутерброда меньше будет в ужин – а колбаса, соответственно, толще…
Баню только обещают, но не ведут пока что. Зато сейчас вели из «дежурки» от психолога – и навстречу ехал баландер со своей тележкой-говновозкой (как я последнее время стал ее называть). Тарелки он собрал, обед закончился – а картошки у него в бачке осталось еще довольно прилично! Той самой картошки, которой мне он кладет буквально чуть-чуть, микропорцию, не различимую на дне тарелки простым глазом. М.б., конечно, вертухаям, себе, дневальному он накладывает и после всех, как раз эти остатки, но – как-то сомнительно. Подумал тут: помимо этапа как таскания тяжелых баулов, проблема тюрьмы (да и вообще любого заключения) распадается для меня на две: отсутствие соседей и наличие еды (помимо баланды). Если я один и есть еда – остальное мне в принципе не так уж страшно (из этого остального самое чувствительное – отсутствие вестей с воли, долго идущие и несомые мне письма, уж про телефон я вообще не говорю)…

24.9.16., 5-36
Новая беда! Сейчас в подъем какой-то из приходящих сюда на подъем/отбой «мусоров» полез переключать мне свет – и оказалось, что лампа на потолке работает!.. Тогда, через две недели после 24 августа, как ее вкрутили, она в подъем же и погасла сама по себе, – а сейчас вот, сука, ожила! Хорошо еще, этого вертухая как-то упросил вернуть всё обратно, – погасить ее и оставить ночник. Не дай бог, ее начнут опять включать каждый день, если широко узнают, что она работает, – тогда вся история месячной давности повторится опять: как только понадобится кому-нибудь лампа – у меня заберут ночниковую, потом опять на ее место поставят крохотную, а верхняя вскоре опять сдохнет (временно или уж навсегда) – и я снова останусь при крохотном ночнике, при котором нельзя читать. Хотя мне осталось тут и недолго уже – тем не менее, намучиться и нахлебаться горя со светом я еще вполне могу успеть… :((
Как, кстати, хлебаю его и с их поганой, прогнившей насквозь сантехникой. Вчера, не знаю уж, с чего, вовсю раскочегарилось отопление, батарея вместо чуть теплой стала реально горячей. А с горячим краном в бане – не знаю уж, что произошло, сломался он или нет, но – еще днем я слышал, как какой-то старый блатной хрыч орал, выйдя из бани, что там слишком жарко и надо, мол, что-то сделать. Повели меня, конечно, последним, в начале восьмого уже. Захожу – горячий кран в 20 слоев замотан какими-то веревками, оторванными от мочалок, зафиксирован так, что его нельзя открыть – и течет, естественно, только холодная вода. При этом горячая просачивается через сам вентиль этот замотанный. Пришлось стучать в дверь, звать Шрека, он позвал дневального, но тот вместо того, чтобы взять ножницы и обрезать все эти веревки, просто выключил мне холодную воду – осталось чуть-чуть горячей, которая всё же начала течь благодаря моим попыткам освободить горячий кран (еще до прихода дневального). Мол, добавишь себе холодной – и всё. Что ж, я добавил, конечно. Но уже вскоре она перестала чувствоваться: пошел один сплошной кипяток, а через вентиль горячего крана он начал хлестать вообще фонтаном!! В результате, разумеется, в бане стало душно, как в парилке, я еле домылся. В общем, скотские условия, на что ни взгляни. Проклятая страна, в которой казенное – и при этом не скотское, не оскорбительно-безразличное отношение бывает – даже в смысле самого элементарного быта – разве что к иностранцам…

7-30
Завхоз, кстати, как вчера выяснилось, тут всё тот же – мой бывший (в 2014) сосед за стеной, в 5-й камере. Этот ублюдок не пишет, по-моему, в список и половины того, что реально есть в ларьке. Один раз заменял его кто-то другой – последний раз перед двумя неделями отпуска продавщицы – и написал в списке гораздо больше, в том числе – лапшу б/п. Тогда я еще не знал, что предстоит этап; и вот только обнадежился, что сейчас куплю в дорогу лапши – опять этот хмырь, опять куцый списочек… А говорить с ним, спрашивать о чем-то – бесполезно (да я и брезгую): он скажет, что никакой лапши нет – и поди опровергни, сидя в камере…Сколько-то лапши б/п у меня в бауле еще осталось с прошлого этапа, – по крайней мере, полтора суток до Перми я с голоду не помру, но – что потом? Ведь и дальше придется ехать, да и на самой пересылке тоже хоть раз в день, перед сном, очень желательно чего-то поесть, кроме баланды.
Несчастья накатывают волнами, сменяясь, одно за другим. То с лампочкой. То с голодом, когда закрывается магазин. То с этапом и тремя годами тюрьмы (это, конечно, беда пострашнее, чем все прочие). То вот опять с лампочкой… Нет им числа и конца – этим несчастьям, бытовым, абсолютно ничтожным и непонятным с точки зрения стороннего наблюдателя, вольного человека, отделенного от меня тысячами километров, а тем паче – годами (скажем, читающего этот дневник лет через 20-30). Ничтожные зэковские бытовые несчастья, понятные только самому зэку, острые и мучительные только для него одного… Какой это ад – когда от тебя ровно ничего не зависит, ни освещенность в твоем помещении, ни твое меню, ни то, тепло тебе или холодно, ни то, сможешь ли ты хоть раз в неделю помыться, или нет, и – нормально, комфортно помыться, или же безобразно, под только кипятком или только холодной водой, – какой ад эта жизнь в русской тюрьме, в абсолютно скотских ее бытовых условиях, до какой степени наплевать здесь всем на тебя, на твой комфорт, на твои потребности, – о, этого не понять тому, кто не был здесь сам и не прочувствовал это сполна на себе!.. И не греет, увы, не греет меня эта мысль, – что вот уже всего 1150 дней осталось, и с каждым днем всё меньше, и скоро перевалит за три года, будет уже не «три и два», а «два и 11 с половиной», скажем, – не греет, увы. Когда жрать нечего, или адски холодно, или вокруг лютое, бессмысленное быдло, или же всё это вместе, – то и два месяца тут покажутся адом, а не то что два года…
А что же дальше? Ну, допустим, я силой заставлю себя радоваться и надеяться, считая каждое утро оставшиеся дни, – опять на один меньше. А потом-то что?! Ну да, еда будет получше, интернет, право в любое время выйти из дома и идти/ехать куда хочешь. Но, увы, «нет в жизни большего разочарования, чем освобождение из тюрьмы». Я уеду за границу, чтобы опять не посадили, – но и за границей, как и здесь, не ведется никем никакой настоящей войны со всей этой мразью, с Мордором. Не считать же войной деятельность Ходорковского по поддержке кандидатов на здешних «выборах» и помощи деньгами семьям политзэков. Уже освободившихся и уехавших там тоже немало – но никто из них, как я понимаю, устраивать настоящую, свою собственную (коллективную, конечно) войну с Мордором не хочет, а если и хотели бы – всё равно бы не смогли. Я хочу отомстить этому проклятому государству РФ, в идеале – уничтожить его совсем, расквитаться с ним за то, что оно сломало мою жизнь, – но не смогу, не расквитаюсь, ничего этого не сбудется. Даже трибуну для себя круче собственного фейсбука едва ли найду. То бишь – все вот эти мои тюремные мучения – зря, за них не будет никакой награды, никакой компенсации, нет ни малейшей надежды ни на что хорошее (кроме мелких бытовых радостей) и после освобождения… :(((
Сегодня суббота. Писем нет вот уже 12 дней.

25.9.16., 6-04
Забавно получилось сейчас с подъемом. :)) Видимо, подвела привычка пропускать меня, раздавая матрасы вечером. Вечером-то он лежит под дверью, его видно; а сейчас – они пропустили меня при подъеме, да и забыли обо мне вообще! :)) Подняли всех прочих, ушли в свою «дежурку», брякнули там ключи на стол… Я встал сам, начал делать всё, что обычно делаю утром, думал уж – так и не заберут сегодня матрас… Но нет: прибежал сейчас один из них, дебил, уже без десяти шесть, забрал. То ли из штаба ему позвонили, куда выведена от меня видеокамера, то ли дневальный сказал, что моего матраса нет… Так что – опыт доказал, что нет никакого автоматизма в их работе, да и плевать им на всё: за неполный год дважды забывали водить меня в баню, сейчас вот – про подъем… Про матрас вечером помнят только потому, что его видят; а про баланду – ну, тут скорее баландера заслуга, а весь автоматизм – что дают ее по номерам камер, по порядку их. Впрочем, как-то было и такое, что тарелку после еды у меня забыли забрать.
А вообще – это ад, конечно, сущий АД, – этот последний час (как сегодня), два, три перед подъемом. Сегодня 12 дней, как сказали про перевод на тюрьму, – и я уже совершенно измотан, измочален, близок к безумию, к помешательству от ожидания ждущих впереди ужасов и бедствий. Яснее всего я представляю их себе именно вот в эти часы перед подъемом, когда от страха и тоски настолько некуда деться, – хочется выть, орать, в безумном исступлении яростно биться башкой об стену… Чисто бытовые ужасы, – сидеть с уголовниками, во всех бытовых мелочах зависеть от них, выслушивать их тупые нравоучения… Всё это испытано уже тем сроком, – и лучше умереть, чем опять в это попасть… Потом, после подъема, днем уже, к вечеру, – чуть притупляется этот ужас, эта паника, приходят какие-то глупые мысли о том, что всё проходит, что и эти мучения, этот срок – не навсегда, поеду – и меньше трех лет уже останется, и меньше 1000 дней уже весной; и о том еще, что всё же 45 лет – это еще не старость, еще что-то могу успеть, и потенциал кое-какой еще сохранился, и я готов использовать любые возможности, любые предложения, которые – особенно с помощью Натальи Г. – могут всё же после освобождения появиться… Я знаю точно, что ничего этого не будет, ничего не появится, всё это самообман, гоню эти нелепые надежды прочь, – но всё равно полностью, до самого конца, не могу от них избавиться (dum spiro spero, да). Всё это чуть-чуть заглушает ужас от предстоящих этапа, тюрьмы и трех лет карцеров в ней, но ночь, утро – это АД…

26.9.16., 5-15
Опять не спал с полвторого ночи (даже с 20-ти минут, точнее) до самого подъема, – считай, полночи. А косоглазая смена, ублюдки, поднимает ровно в 5-10. М.б., заснул бы еще, если б дали лежать до семи, скажем, часов, – так нередко бывало дома, что засыпал я только уже под утро…
Но это АД, подлинный АД, который невозможно рассказать тому, кто не ощутил его сам, лично, – ад моих тоскливых мыслей и жутких предчувствий в эти глухие ночные часы!.. Как же я поеду, господи, как поволоку баулы с вещами!.. Если посадят с быдлом, хотя бы на той же 29-й ТПП – а не в Москву едучи, просидеть там можно долго, знаю по опыту, – то ни пожрать, стол вечно занят их играми, ни поспать, – наверняка понадобятся беруши, но от их ночного галдежа и беруши мало помогают… Тоска, невыносимая, давящая, удушающая тоска – и никакой опоры, никакого утешения, никого и ничего, к чему можно было бы прилепиться душой… Как так вышло, что вот дожил я до 42-х лет – и нет у меня в жизни абсолютно никого, ни одного близкого человека?!. Правда, теперь я обычно добавляю, что мне никто и не нужен, но… Никого нет, абсолютно никого, о ком думая, чьи письма перечитывая, я мог бы хоть насколько-то утешиться и приободриться. Мать, конечно, не в счет, – она не понимает мою душу совершенно, как не понимала ее никогда и раньше (ей главное – тело, а не душа), и любовь ее носит сугубо эгоистический характер. Лена Маглеванная так, похоже, и не ответила на мои летние письма, и личные, и деловые (впрочем, м.б., и ответила, не знаю: сегодня ровно две недели, как нет писем. Лена, Маня, Вера, Наталья, Глеб, Феликс… Кому из них я нужен именно как я, как живой, конкретный человек из плоти и крови, а не только символ свободы слова и противостояния Системе? Увы, боюсь, что никому. Утром как-то полегче, чуть-чуть совсем, но всё же полегче становится на душе, но этот ад тоскливых мыслей, одиночества и ужасных предчувствий будущего посреди ночной тишины и бессонницы, – о, как его описать?!.
В «Новой» на днях был репортаж: все-таки открыли в Москве движение по Малому ж/д кольцу, давно собирались – и вот открыли! Одна из обозревательниц «Новой» проехалась по нему, описала впечатления. Нашу линию метро это кольцо пересекает возле метро «Владыкино», теперь там, наверное, сделали переход. Я-то это кольцо и его пересечение знаю с тех пор, как 10 декабря 1992 г. меня носило от «Владыкино» по этому самому кольцу на восток – до самой Белокаменной, точнее, до одноименного шоссе, которое я как-то выискал на карте Москвы – и мне загорелось увидеть его живьем. Молодой и глупый был, в мае 1992 впервые не на автобусе, а пешком дошел от станции Лианозово до дома, убедился, что могу легко проходить большие расстояния – и понеслось! Волна моих пеших путешествий по Москве первой половины 90-х, – кольцо ж/д, речки, МКАД, шоссе… Но не к тому я вспомнил всё это: вспоминается опять покойная бабушка, умершая еще раньше, в ноябре 1988. Я прочел в газете, что пустили по малому ж/д кольцу поезда, но проехаться в таком поезде самому, скорее всего, мне уже не придется: если и доживу до воли, то – надзор, сразу на нелегальное положение, розыск, быстрее бы свалить из этой проклятой страны – и уже вряд ли будет шанс вернуться. А покойная бабушка умерла в 1988-м – и даже не узнала, что в 1994-м у нас в Бибиреве открыли метро; и про этот новый поезд по малому кольцу тоже не узнала; и про то, что в нулевые от «Тимирязевской» до ВДНХ пустили этот поезд над улицей – никак не могу вспомнить его названия! При ее жизни-то даже у Савеловского вокзала еще не было метро, его открыли, по-моему, лишь в 1989-м. Глупо, странно, нелепо – но это, пожалуй, мучает меня сильнее всего (в смысле глобальном, а не как близящийся этап): я сдохну – и тоже не узнаю, что будет в Москве ли, в мире ли в 2080-м году, в 2100-м… Обиднее этого нет ничего, – умереть и не узнать…

18-12
Итак – писем действительно нет уже ровно 14 дней. Их просто не несут… Но – если честно, я и не очень хочу получить эти письма сейчас, на этой неделе (сегодня понедельник). Потому что это будут письма людей, еще ничего не знающих о моей самой главной и трагической новости от 13 сентября. Мрази Безукладникова нет, его трубный голосочек не слышен в коридоре, а значит – письма мне нести некому. Не знаю уж, где это чмо, – м.б., опять в отпуске? Но, думаю, не раньше следующего понедельника успеют дойти уже письма-ответы на те мои четыре, отправленные 13-го, когда я узнал о тюрьме. Хотя бы от матери, как минимум, – больше-то никто (ни Глеб, ни Рома, ни Корб, ни Мкртчян) не напишут, тем паче так быстро. Что ж, подождем… А главной интригой теперь стало для меня – приедут ли Вера с Феликсом 5-го октября, как обещали, или позже, и приедут ли они вообще…

27.9.16., 13-07
Вот и принесли поганую бумажку из Чусовского «суда». (А я-то инстинктивно ждал ее вчера, в понедельник, – и радовался, что не несут!..) «Суд» назначен на 17-е октября, понедельник, в 10 утра (время очень неудобное из-за шмона здесь). Насчет исхода этого «суда» не может быть ни малейших сомнений. Значит, после 17-го – еще месяц, от силы полтора на обжалование, – и в конце ноября или начале декабря меня увезут отсюда. Повезут навстречу бесконечным карцерам, голоду, холоду и наглой муштре уголовников…
Теперь вся надежда – на то, что Вера и Феликс всё же приедут 5-го, в срок, как обещали; а Глеб и Рома, раз уж придется им переться в Чусовой, в течение дня после «суда» заедут и ко мне. Обе эти надежды – из серии «перед смертью не надышишься». Никто не сможет ничего ни предотвратить, ни изменить, и ребята на новое место ко мне уж точно не смогут ездить чаще, чем на старое. Просто для того, чтобы излить им душу, рассказать хотя бы бледно, приблизительно, какой ужас я испытываю перед этим будущим, я буду ждать и тех, и других. Бледно и очень приблизительно – потому что полностью описать это чувство словами я просто не могу. Как описать словами ощущение, что вся душа сжимается от тоскливого ужаса, от предчувствия страшного – и такого, как уже было со мной за последние десять лет, и такого, какого еще не было, но может быть…
Отберут в тюрьме часы – это первая беда, но уж ее-то не избежать. (Днем может быть еще радио, и то не факт, но ночью без часов – беда!) Нитки и иголки тоже едва ли легально пропустят в камеру – а без них носки и прочая одежда сносится гораздо быстрее, если начало рваться – и нечем вовремя зашить. Собственно, о чем я говорю? Будет ад, настоящий ад! – особенно если все-таки посадят вместе с уголовниками!.. И что теперь делать с подпиской, тоже неизвестно, – выписывать прессу на новое место. а адрес неведомо когда еще станет известен… В общем, как я и предполагал, не дали суки мне досидеть срок на одном месте, решили-таки избавиться здесь от меня любой ценой… Как и всегда – я люто ненавижу их и думаю лишь о том, как же все-таки отомстить всей этой мрази, всему этому проклятому государству за все мучения, за мою (и не только мою) поломанную жизнь? Убивать, убивать, убивать их всех, без разбора, всех, кто носит форму и погоны, а их проклятые города – бомбить, взрывать, заливать с воздуха напалмом и ядовитыми газами!!! Другого способа нет.

18-14
Итак – писем нет вот уже 15 дней, с 12-го, хотя, вручая мне сегодня бумажонку из «суда», мразь Безукладников и ответил на мой вопрос, что, мол, письма принесет. Газеты/журнала давно нет тоже.

28.9.16., 5-29
И вот опять случилось то, чего я боялся. Сейчас какие-то новые молодые мрази, пришедшие на подъем, взяли, да и зажгли мне верхний свет, а ночник погасили. Пробовал просить, чтобы выключили верхний, – куда там!.. Только попусту унижаться. Теперь вечером придется просить следующую смену, чтобы выключили – и она завтра утром, зная, что в камере у меня есть верхний свет, сознательно его включит, – и так и пойдет каждый день. И как только куда-нибудь понадобится лампочка – у меня опять выкрутят ночник, как было в августе, опять на его место поставят крохотный… Выход – только если проклятая верхняя лампа опять сдохнет до того, как заберут нынешнюю ночниковую. Впрочем, теперь уже и эта проблема меня не так волнует, как летом: осталось мне сидеть здесь от силы месяца два, а потом – на этап…
Спал опять плохо, около двух проснулся второй раз – и думал, что больше уже не засну. Но потом все-таки задремал еще ненадолго, судя по тому, что снилось что-то. Пересказывать сон не берусь, но мотив знакомый, такие сны у меня бывали и тем сроком еще: во время срока я вдруг, неведомо как, оказываюсь на воле, и мучительно, в панике, обдумываю и прикидываю варианты: каким бы путем сбежать, вместо возвращения в тюрьму, где меня ждут…
В общем-то, я писал об этом уже вчера, да и каждый день пишу, и зачем, казалось бы, тратить бумагу; но я не могу удержаться: такое смятение, такой ужас я испытываю перед предстоящим этапом, настолько мне сейчас тошно и плохо на душе, – я с удовольствием умер бы, отказался бы от любого будущего (которого, тем более, у меня все равно нет), если б можно было умереть, просто того захотев, просто отказавшись жить, выключив свою жизнь нажатием кнопки, как телевизор. Увы, на то, чтобы повеситься (да еще ведь перед тем надо затащить в камеру то, на чем можно повеситься) или вскрыть себе вены, у меня позорно не хватает мужества… Мне предстоит ад – и я не хочу дожить до него…

6-58
Все ноги опять искусаны клопами. То вроде исчезает эта нечисть, то опять, – волнами… Радио по-прежнему нет, вот уже почти два месяца, и о нем никто даже не вспоминает.

19-00
Итак – 16 полных дней без писем!!. И ни журнала, ни газет, ничего… Написал матери письмо сам, – но его из-за жесткости изложенных в нем мыслей не факт, что пропустят. Вообще, сегодня был жуткий, отвратительный, проклятый день, всё сошлось вместе, одно к одному: и грядущий этап, и включенный с утра свет, и вот это отсутствие писем… Такая ярость, такая лютая ненависть душила меня весь день, кипела и клокотала в крови, – своими руками сжег бы, перестрелял, перерезал всю эту мразь, в погонах и без, напалмом горящим залил бы их Чусовой, Пермь, Москву и всё их проклятое государство!..
В пшенку теперь мрази кладут морковку, идиоты! А то – и суп всё лето без морковки был…

29.9.16., 5-43
Беда, беда… Откуда не ждал… Точнее – ждал, догадывался, но – не придавал значения… Сейчас пришли с подъемом – и слышу, за дверью слово «последний» или «последним», – ага, меня оставили напоследок, как часто бывало. Открывается дверь – стоят аж целых три хари, не из смены, конечно, а с лагеря. Один заранее включил регистратор – и понеслось: где доклад? Где бирка? (А я даже не в робе, а в свитере, и они даже не потребовали эту робу одеть). Объяснение будете писать? В общем, точно то самое, что я и думал: к «суду» 17-го – дать новые 15 суток, а то у меня что-то долго их уже нет, с апреля! Ясно, что навесят или завтра, или – скорее – в понедельник. Беда в том, что на той неделе в среду должны приехать Вера и Феликс с передачей и их не пустят, т.к. у меня 15 суток! Что теперь делать – неизвестно, и предупредить я уже никого не успею… Беда, просто настоящая беда, – проездят зря, я их уже и не увижу; а когда отдадут после 15 суток передачу – не успею ее съесть, и бОльшую часть этих 20 кг. придется тащить с собой на этап…

7-12
Как страшно разошлись у меня нервы за эти десять лет, как они истрепаны, как сам я измотан и измочален!.. Весь день еще впереди – но я не уверен, что смогу заснуть этой ночью. Нервы взвинчены этим утренним происшествием, этой подлой провокацией мразей настолько, – впору биться головой об стену, ничем другим это нервное напряжение не снять… М-да, удар тяжел!.. Не только опять не жрать две недели, но и – сорвется свиданка, вот что самое отвратительное. Такого еще ни разу не бывало; два раза – в сентябре 2014 и в апреле этого года – всё висело на волоске, но всё же беды удавалось избежать. А тут… Проездят зря – и когда они после этого смогут приехать снова? Увы, точно обговорить число, как я с лета еще обговаривал со всеми это 5-е октября, уже не получится. Разве что Глеб 17-го уже будет, – если, конечно, приедет сам Глеб… Суки, мрази, выродки е…чие, будьте вы все прокляты!.. За что, за что я страдаю?! За слова, за мысли, за высказанное мнение?! Так надо сжечь дотла эту проклятую страну, где такое практикуется, сжечь ядерным огнем на веки вечные!.. Ублюдки… Я никак не могу успокоиться, просто с ума схожу от обиды, растерянности и бессилия. Написал срочно два коротких письма – Эделеву и Корбу – с рассказом о случившемся, чтобы – главное! – попросили Веру и Феликса приехать еще раз, причем как можно скорее; и чтобы Глеб и Рома 17-го сами непременно заехали ко мне. Отдал эти письма в завтрак, т.е. – скорее всего, сейчас, в девять утра, их заберет цензорша. Но это абсолютно не значит, что они успеют дойти до 5-го числа, тем паче – из Москвы Вера с Феликсом, скорее всего, выезжать будут еще 3-го вечером, как раз когда мне уже выпишут эти 15 суток. Суки, грязные е…ные мрази, выродки, падлы!.. Сорвать свиданку!.. Шок, отчаяние, ситуация полного бессилия, хоть бейся об стену башкой… 1145 дней еще, 3 года и 1,5 мес. Не дождусь, наверное, этого конца срока, да и – зачем? Всё равно там, за ним – пустота… А сегодня предстоит уже 17-й день без писем…
Если Вера и Феликс оставят передачу здесь 5-го – когда еще мне ее отдадут. Могут держать сколько им вздумается. Конечно, на этапе жратва не помешает, это ясно, но – не 20 же кг тащить. А когда отдадут, и сколько займет обжалование – хрен его знает, успею ли я съесть за это время консервы, если они в передаче будут, – ведь именно железные эти банки весят больше всего… А одна из этих трех сегодняшних мразей приходила и вчера на отбой, но – почему-то ни про «доклад», ни про бирку не сказала ни слова. Не могли же им это задание против меня дать только сегодня ночью?.. Был, короче, один бурный период (с моей голодовкой) – с 18 февраля по 18 апреля, два месяца; потом спокойное лето, и вот сейчас – с 24 августа и, видимо, до конца ноября (или когда там меня увезут).

30.9.16., 13-20
Мразь Безукладников таки отдал вчера мне письма – как раз во время визита ко мне психолога-газовщика, перед началом беседы с ним, в кабинете. Четыре от матери, четыре от Землинского, от Йонатана (фотки), от Володимеровой из Голландии и еще от пары недавних знакомых, женщин, менее для меня значительных. Ни одного письма от Майсуряна (142-е так и не отдали!), абсолютно ничего – от Маглеванной. Последнее ее – короткое – письмо ко мне было от 4 августа. И вдруг – сначала не дошло даже, но потом сообразил – оказалось, что из последней порции моих стихов, к ней попавших, Маглеванная повесила в блог только те, что помягче, а пять самых острых, в том числе и посвященное Мане, – проигнорировала! И тут же мать в одном из писем – со слов самой Маглеванной, конечно – пишет, что, мол, Лена «боится тебе повредить»! Ага! Значит, все сказки с апреля о том, что ей некогда набить и повесить мои материалы, были враньем – а просто она вполне сознательно этого не делает, чтобы «не повредить мне»!
И это та Маглеванная, которой я доверял безгранично, как самому себе, на которую чуть ли не единственную так полагался весь этот срок! Ах ты, ….. !.. [Впоследствии, насколько я помню, эти подозрения все-таки не подтвердились. – прим. 2020 г.] Я сделал это открытие, уже окончательно проснувшись где-то после трех ночи, лежа на нарах. Припомнил два отсутствующих стиха, встал, проверил по своей тетради – их оказалось пять! От ярости я уже не мог не только спать, но даже и лежать, – встал в четыре, сел за стол, написал ей резкое письмо о том, что если она эти стихи не повесит, мы с ней поссоримся на всю жизнь, ибо такие попытки меня «спасать», от кого бы они ни исходили, я неизменно считаю подлостью и предательством. Дал ей шанс, короче, – но, видимо, на Маглеванной уже можно ставить крест. Хуже всего то, что заменить ее некем, с Маней вообще теперь нет связи, больше и просить некого, пароли ни от блога, ни от сайта я не помню, а и помнил бы – как их отсюда переслать, не через цензуру же! Полная немота на все эти оставшиеся три года, кляп, заботливо вставленный «друзьями», на которых ни в чем нельзя положиться!..
Психолог-газовщик сказал вчера одну очень важную вещь. По его словам, он спрашивал обо мне того жирного опера, который в августе 2015 встречал меня здесь с этапа [Руслан Пьянков. - прим. 2020 г.], – и тот сообщил ему, что на тюрьму меня увезут в Соликамск, на «Белый лебедь»! То-то он еще в тот раз (газовщик, в смысле), в ту пятницу так уверенно говорил, что, мол, далеко не повезут. Правда, здешний прокурор по надзору в мае четко сказал мне, что на «Белый лебедь» сейчас не возят, тюрьмы там нет, а только лагерь для п/ж; на тюрьму же везут на Челябинск (Магнитогорск?). Конечно, жирному оперу верить так сразу и безоговорочно я опасаюсь, он мог запустить эту дезу сознательно, для проверки газовщика, например. Тут уж что Челябинск, что Соликамск – неизвестно еще, где хуже; на «БЛ», как я тут слышу с 2014, теперь, по крайней мере, не бьют. Мне это было бы лучше главным образом в смысле этапа – Соликамск тут почти рядом, до конца на столыпине поездом Екб-Соликамск. М.б., даже (о счастье!) не придется ехать на 29-ю; да и ребятам в Соликамск тем же самым поездом удобно будет ко мне мотаться. Новость неплохая, если только не деза, – хотя, конечно, сгноить, замордовать по карцерам, заморить голодом/холодом вполне могут и на «Белом лебеде», слава у него соответствующая с давних пор.
И вот опять всё сошлось, как какой-то злобный пазл судьбы: скорый этап, накрывшееся свидание с Верой, предательство Лены… Жуткий день был вчера до прихода газовщика, жуткий он и сегодня с утра. Сижу, жду, будут «крестины» в понедельник или уже сегодня, через час-два? Дернут меня на них или не дернут? На этот-то раз дернут, без сомнения, – но я не пойду! Да еще – вместо положенной вчера косоглазой смены дежурила какая-то абсолютно незнакомая, – и газовщик сказал, что это, оказывается, в порядке «обмена опытом» сюда привезли дежурить «мусоров» с какой-то другой зоны (с 35-й? Других-то пока тут нет, 37-ю вроде развезли). А этих (косоглазых), видимо, туда. :))) Что ж, отлично; хоть в малом повезло: эта чужая смена сегодня повела меня в баню первым, с самого утра!..
Прежний завхоз, видимо, освободился (говорили, что должен уже), теперь за едой в магазин должен идти баландер. В обед он мне сообщил, что еще не ходил, после обеда пойдет. Что ж, сижу, жду сейчас вот. В этом разговоре через «кормушку» я ему шутейным тоном сказал, что, мол, если бы он еще и второго клал бы побольше, цены бы ему не было. :) К моему удивлению, он тут же, без разговоров, наложил мне картошки вдвое против обычного, 2/3 миски, не стал скулить, что кому-то, мол, не хватит из-за меня. Т.е. – может, легко и свободно может класть больше, не такие микропорции, как кладет обычно, если только захочет…

18-37
Итак – магазина не было, а «комиссия» все-таки была! :))) Я на нее не пошел, мразь Безукладников записал мой отказ на видеокамеру, потом принес мне «решение»: 15 суток. Что и требовалось доказать! :))) Итак: свиданка сорвана, жрать нечего до 21 октября (если только, как кончатся 15-го эти 15 суток, мне не отдадут быстро передачу, оставленную здесь Верой). Всё идет по плану, короче!.. :)))) 1144 дня этого маразма осталось…

19-01
Сейчас в ужин баландер объяснил: заявление ему подписал опер, он ходил в магазин в два часа (сразу, как там кончается обед), потом в три часа – никого не было! А я-то думал, что он сунулся к мрази Безукладникову – и тот ему не подписал, т.к. знал, что вечером у меня уже будет ШИЗО. То бишь – если б не проклятое разгильдяйство магазина, то первую неделю этого ШИЗО я мог бы сидеть вполне себе с едой, нормально ужинать…
В качестве маленькой компенсации – сейчас впервые с августа 2014 (по крайней мере, при мне) на ужин была «уха»… из кильки в томате!... :))) Ну, слава богу, ее хоть можно есть, в ней нет костей! (Хотя, по совести, рыбы, крупы и картошки там тоже почти нет, в основном вода.)
Магазин пролетел, свиданка пролетела… да и жизнь пролетела, если быть честным с собой. Скоро ехать в новый ад… Все эти испытания – куда они и зачем? Не говорю «за что?», но зачем? Что лепит из меня судьба, и что вылепит в итоге? Не знаю, что, но уверен, что, когда это определится, я уже буду слишком стар и немощен, чтобы вкусить какие-либо удовольствия в виде плодов богатого и хорошо усвоенного жизненного опыта. Будет уже поздно… :((

Дальше

На главную страницу