ИЮЛЬ 2013

1.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Понедельник. Вот и половина 13-го года прошла. Осталось мне без полутора месяцев десять лет…
На свиданку вчера так и не заказали. Когда же она – в 11? в 12? в час?.. Или завтра? Сегодня повезут в «суд», без всякого сомнения, – но интуиция подсказывает мне, что матери там, конечно же, не будет, и не потому, что она в это время поедет в тюрьму на свиданку. Потом, конечно, скажет, что ей было плохо из-за жары и она не могла приехать… Дай бог, чтобы урод Бородин там же позвонил ей и сказал мне, когда же свиданка… Эта свиданка в субботу была одной из причин, помешавших мне повеситься… :(((
М-да, нелепо всё вышло, и смысла нет ни в чем, абсолютно ни в чем, как я написал в отправленном вчера письме Люзакову. Какой смысл десять лет мучиться, вдали от привычной жизни, от близких людей, будучи засунутым насильно в чужую жизнь, нелепую и ненужную мне?.. Сейчас вот я просыпаюсь тут, в камере, по утрам, и вспоминаю, обдумываю, рефлексирую над произошедшим со мной, над своим прошлым и будущим. Это, должно быть, потому, что рядом – только быдляк, а до него был нарядчик; оба – хоть и ужасное быдло, конечно, но все же не агрессивное, спокойное, да и – один-два человека – это не полная секция злобной мрази на 75 человек, с раннего утра уже носящейся туда-сюда с чайниками, кружками, кипятильниками и зубными щетками…
Как так вышло, что жизнь ушла в подобную вот бессмыслицу – годы в бараке, на зоне, среди быдла и нечисти? Ничего ведь не делал… Ладно бы – действительно какое-то осознанное, намеренное преступление, явное нарушение закона, типа убийства или грабежа… Но – тут жизнь поломали мне чисто за образ мыслей, за мнения об актуальных вопросах, просто за мое внутреннее, духовное состояние. Извините, – а у нас такие «законы»!.. Ловушка, короче… Сделать так, чтобы сажать за сказанное слово, сказанное просто так, как разговаривают люди между собой… Это, оказывается, «призывы» («в форме риторического вопроса»…), «оправдание терроризма» и т.д. Да, суки, я не то что «оправдываю» – они в оправданиях не нуждаются – а считаю абсолютными героями всех, кто тут взрывал ваше метро, поезда, захватывал театры, школы, больницы!.. И правильно взрывали, и еще мало, вас, ублюдков, в вашем метро надо каждый день взрывать – за всё то зло, которое вы творите на Кавказе и во всем мире, за то, что вы сделали за 200 лет с Украиной и не желаете каяться, и норовите захапать ее опять!.. Мочить вас, мразей, без всякой жалости и без всякого разбора, просто по факту гражданства РФ, как организаторов геноцида!.. Мрази! Ненавижу вас!..
В общем, попал… Да, достаточно просто ненавидеть эту мразь и высказать свое отношение вслух, чтобы они тебя посадили… Суки… За одно это ваша проклятая страна должна быть выжжена с неба, божественным огнем или ядерным, всё равно… Тоталитарный подход в чистом виде, – наказание за мыслепреступление, за отношение к ним… Просто за отношение, без всяких активных действий, просто за слова. Жизнь моя пошла под откос, пропала ни за понюх, и даже умереть я не могу, хотя такая жизнь мне совершенно не нужна. Что же мне делать, где взять силы всё это перенести? Написал вчера Мане очередное письмо, на сей раз через Герасимова, но что толку? Она не поможет ничем, да, скорее всего, и не ответит… Надо будет написать еще одно письмо Мише. Эта рефлексия, которую я выражаю в большом, неторопливо пишущемся бумажном письме, худо-бедно заполняет время от проверки до обеда, – пока подумаешь, что писать дальше, пока испишешь три-четыре листа, пока перечитаешь и выправишь несколько раз… Миша, конечно, тоже не поможет ничем, но он хотя бы реагирует, хотя бы старается что-то осмысленное ответить, что-то посоветовать… А жизнь – пропала, да, как ни горько это признать. Вот так вот просыпаешься с утра – и вспоминаешь, что жизнь твоя пропала, ее нет и никогда больше не будет, и ты в неволе, в тюрьме, в клетке, и не властен распоряжаться своей собственной жизнью, но и отказаться продолжать это совершенно бессмысленное существование ты не можешь. Ни туда, ни сюда. Тупик… :(((
Что же мне делать, куда деваться? Как прожить десять лет, если жизни нет? .. Ответа нет…

2.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Нет, вчера опять никуда не возили!.. Уж я-то ждал… тишина! Ни продления, ни свиданки, ни писем, – день прошел глухо, как в танке. Ларьков тоже никаких не приносили. Я терялся в догадках, но тем не менее… Ждем всё то же самое сегодня. Кстати, сегодня и баня, – событие, всё осложняющее, если, допустим, прямо из бани, мокрого, – повезут…
Сосед по камере, тупой быдляк, между тем, достает всё больше и больше, я уже не могу его видеть спокойно. В основном достает он своими бесконечными рассказами про владимирские тюрьмы и зоны, где просидел 20 лет, – ему, похоже, абсолютно всё равно, хочу ли я это слушать, интересно ли мне, и т.д. – да еще, временами, своими абсолютно тупыми, идиотскими быдляцкими суждениями о вещах, в которых ничего не понимает, – вчера понёс о работе СМИ, например, равняя с советскими «СМИ» - видимо, газетой «Правда»… Вообще, вчера выдрыхся днем, перед ужином, часа два дрых, пока я писал очередное письмо Мише Агафонову, – и потом полночи травил свои зоновские байки, не давал мне спокойно поужинать и заткнулся только тогда, когда я явно и очевидно улегся спать…
…Я хочу умереть, но не могу…

8-й час вечера (после ужина)
Нет, и сегодня – ни вывоза, ни свиданки, ни писем!!! В ступоре провел почти весь день, особенно первую половину. Что же это всё значит?!. После обеда принесли заказ, сделанный матерью вчера, 1-го июля – то бишь, она вчера приезжала. М.б., 27-го заказ делала не она, а какая-то ее знакомая в ларьке? Вряд ли, конечно… Идея была моя – оставлять ей деньги, чтобы она среди недели могла что-то заказать из готовых блюд, которых нет в интернете, только заказ на месте, в тюрьме. И я же, дурак, сказал, что пусть, мол, от имени матери заказывает, а то тут спросят, как ее зовут, а я не знаю. Если в четверг это была она, то многое объясняется: мать, видимо, приезжала вчера, в понедельник, и записалась, как обычно, на среду или четверг, остается ждать. Письма – м.б., как сегодня сказал владимирский быдляк, мог опять заболеть или уйти в отпуск цензор; да, сезон отпусков, но тут что, один всего цензор, что ли? И писем не будет, пока он из отпуска не придет?.. Нет, так не годится…
А в новостях вчера сообщили, что пресловутый бывший зам прокурора Подмосковья Игнатенко, выдачи которого из Польши так долго добивалась Русня, вчера же выпущен из «Лефортово» по истечению срока ареста. Ничего себе!.. Как они это допустили?.. Невероятно… и у меня, конечно, сегодня уже начала разыгрываться фантазия, – как было бы здорово, если бы мне тоже сейчас так и не продлили арест до 10-го июля, и 11-го, через девять дней, я торжественно вышел бы утром из этой тюряги – и пошел бы, конечно, отнюдь не домой… Размечтался, как говорится. :)))

5.7.13., 7-й час утра (до завтрака)
Ну что ж, вот всё и разъяснилось, и состоялось. Позавчера возили в «суд» на продление, а вчера в 9 утра была свиданка. Всё, кроме писем.
В «суд» явились и Строганов, и Миша Агафонов (семь месяцев, как я видел его после ареста единственный раз, в ноябре еще); с некоторым опозданием пришла Е.С., так что на сей раз ходатайствовать о допуске ее в качестве защитника не пришлось; ну и мать пришла, и на сей раз сидела в зале, а не в коридоре; от нее же я узнал и про свиданку на следующий день, и про то, что заказ жратвы мне 27-го делала не она, а вот эта ее знакомая здесь, в магазине. Словом, получил большое удовольствие от лицезрения ребят и общения с ними; правда, оказалось, что мой текст про новый 1941-й, отданный ему матерью (вместо Майсуряна), Миша потерял где-то у себя дома и клялся мне найти. Черт бы его побрал, этого разгильдяя – и вчера, в дикой жаре и духоте, мне пришлось переписывать ему этот текст с черновика (еще слава богу, что я сохранил черновики, не поддавшись за эти месяцы несколько раз возникавшему искушению разорвать их и выбросить).
До начала «суда» на пятом этаже, у еще какого-то нового «судьи» (Логинов, кажется), сидели с конвойными «мусорами» на третьем, прямо в коридоре, и я «знакомился» с пятым томом «дела». И туда же, на третий, продолжать это «знакомство», меня увели и после окончания спектакля на пятом. Продлили, кстати, аж на три (!) месяца, до 10-го октября, и «судья», изображая этакую строгость и справедливость, поначалу спрашивал мразь Абоева, зачем это ему продление аж на три месяца, если знакомиться осталось всего с четырьмя томами? – но затем, сам помогши ему состряпать какое-то словесное объяснение, сам же этим объяснением удовлетворился и на три месяца безропотно продлил. Там же, на третьем этаже, перед уходом уже, я стал свидетелем разговора Бородина с мразью Абоевым о будущем продолжении «ознакомления». Мразь Абоев, на которого, по словам Бородина, давит его начальство, хотел всё закончить уже на следующей неделе, и идея, что мы будем по-прежнему читать по одному тому за встречу, его никак не устраивала. Из-за проблем же с конвоем, не могущим ежедневно возить меня к нему, мрази Абоеву было велено через неделю уже начинать ездить ко мне в тюрягу самому каждый день и возить сюда «дело». :))) Ему, естественно, этого не хотелось с самого начала, и он начал опять давить на Бородина, чтобы мы скорее заканчивали; но в мои, да и его (Бородина) планы совершенно не входит «судиться» уже в августе, – крайне желательно было бы оттянуть хотя бы до сентября, так что придется теперь как-то затягивать ознакомление, но как – не очень понятно. В частности, Бородин по их «закону» (УПК) может четыре раза подряд не явиться, т.к. на пятый раз мразь Абоев уже «имеет право» назначить мне для «ознакомления» казенного адвоката. М.б., придется и возвращаться к уже изученным томам, выписывать из них что-то, и т.д.
Поговорили в перерыве, через решетку, и с Мишей Агафоновым. Кроме истории с потерей моего текста, он сказал еще и следующее: мол, определись с тактикой на «суде», чтобы мы знали, как проводить кампанию; вообще, напомнил он мне о возможности устроить большой, громкий политический процесс (насколько, конечно, мне там физически дадут это сделать), а не просто молчать, как я хотел всё это время. Действительно, после того, как они даже без всякой «автороведческой экспертизы» просто нашли мои письма к издателям в почте, где я говорю, что это мои тексты на rko.marsho.net, – никакого смысла отрицать мое авторство, или молчать о нем, уже нет, тогда как признание авторства текстов уже (надеюсь) позволит говорить вслух о наличии/отсутствии там «призывов», «разжигания» и пр. и вообще о правдивости всего там изложенного. Так что, действительно, надо будет, не говоря ни слова об администрировании сайта и издании газеты, поговорить о содержании текстов. На «приговор» это не повлияет, разумеется, но хотя бы, как и в тот раз, принесет мне хоть моральное удовлетворение, хотя бы отчасти. Как только придут письма, и в том числе от Миши (он сказал, что написал мне его еще накануне «суда»), надо будет в ответе написать ему об этом моем решении.
А Маглеванная, оказывается, получила уже на е-mail подтверждение, что ее письмо якобы мне уже вручено – и спрашивала мать по телефону, почему же я ей не отвечаю. Подонки и наглые фальсификаторы, как обычно… Но ЧТО тут можно сделать, у кого узнать насчет пропавшей почты? Разве что у опера, если он сегодня будет на проверке, – но и он может отговориться, что это не по его части и он ничего не знает…
А книги у Миши тогда же, 20-го, что ли, когда он хотел их «по наводке Каретниковой» нести сюда, оказывается, приняли! И – тоже глухо, вот уже две недели их нет. Он спрашивал у Каретниковой – она сказала, что не знает, когда будет здесь, но как будет – типа, разберется.
А мразь Абоев – не только мразь, но и идиот, в пятый том «дела», читанный мною в «суде», как и в два последующих, он включил… только мои тексты, причем отнюдь не за 2011-12, которые навесил мне в «обвинение», а в основном старые, за 2004-05 гг., по которым уже давно прошел срок давности. Зачем? Непонятно. Приятно, конечно, было перечитать себя, свои лучшие тексты за лучшие годы, когда еще были силы и жизнь не казалась такой безнадежно конченной, как сейчас… :) Но какое всё это имеет отношение к нынешнему делу? В конце последнего тома, по его словам в «суде», еще какая-то «экспертиза», а собирать в отдельный том все предыдущие «дела», закрытые, как это сделали в 2006 году, он, видимо, не стал.
И, наконец, важнейшая новость из внешнего мира! Доку Умаров, амир Имарата Кавказ, как я наконец понял вчера из новостей «Русского радио», играющего теперь в камере, опубликовал на КЦ («на одном из экстремистских сайтов», как там сказали :) видеообращение, где призвал моджахедов сорвать путинскую «олимпиаду» в Сочи в 2014 году – и, самое главное, объявил о снятии моратория на боевые операции против Русни на ее территории, введенного им же в самом конце 2011, кажись, в связи с тогдашними «болотными» массовыми выступлениями против Путина. Что ж, давно пора взрывать эту русскую мразь дальше, и я буду страшно рад, если моджахеды ИК (куда входят и Сочи, кстати) таки сорвут это путинское спецмероприятие, хоть и сомневаюсь в этом. Как только стало ясно, что именно произошло и о чем речь – я сел и написал короткое, но энергичное заявление в поддержку отмены моратория и срыва «олимпиады». Как только придет на той неделе Бородин (обещал во вторник-среду, но в понедельник-вторник намечается еще один выезд к мрази Абоеву, там уточним) – надо будет отдать ему это вместе со статьей, потерянной Мишей, и получится очень удачно, если Маня или кто-то еще таки закинут это на КЦ и там оно будет опубликовано, – хоть и с вынужденной задержкой, как это было в августе-сентябре 2008 с моим заявлением по агрессии против Грузии.

6.7.13., 8-й (?) час утра (до завтрака)
Хотел уже было вчера устраивать белобрысому оперу скандал на тему неполучения всю неделю почты, – но его не было на проверке. А зато – еще до проверки открылась «кормушка» – и какой-то незнакомый «мусор» в форме стал класть на нее, откинутую, долгожданные письма!..
На вопрос, почему так долго не несли и почему тут не все – не знал ответа, зато сказал, что он опер «восьмерок». Вот оно что!.. Значит, прав был владимирский быдляк – опять у них, видимо, нет на месте цензора, вот и раздают через оперов. Что ж, хоть что-то: там были письмо от Мани – одинаковое, но сразу в двух экземплярах, под разными номерами, и фотка, где она стоит на недавнем их – разогнанном – ЛГБТ-прайде на Марсовом поле с плакатом с цитатой из меня и портретом-профилем, еще с того срока; эту же фотку приложил к своему письму и Миша Агафонов; и было еще письмо от Ольги Исаевой (Орлеаны Орлицы) из Грузии. Не было зато ничего от Маглеванной (хотя ей уже пришло подтверждение, что мне вручено ее письмо) и от Майсуряна, хотя письмо от 19-го (следующее после 12-го мной уже полученного, он их шлет строго раз в неделю), по моим прикидкам, уже должно тут быть. Но спрашивать бесполезно, – опер «восьмерок» ничего не знает, а больше и спросить было не у кого.
Я написал им вчера уже ответы. Лучше всех, в смысле моральной поддержки, пишет эта вот Орлеана, – коротко, но по делу. Что выезд из этого Мордора, подлинное Освобождение, – разве это не достойная цель, чтобы стараться выжить и всё перенести? Да, достойная, только ей-то легко говорить, она уже там, на воле, а не в русской тюрьме… Ответы можно будет отдать только завтра, в воскресенье, уйдут же они не раньше понедельника. Как всегда, расстроило письмо от Мани, – но что уж поделаешь, не судьба… А бланк ответа на второй экземпляр этого же самого ее письма я оставил про запас – если вдруг понадобится срочно написать ей что-то.
А в остальном… Странно, но, вопреки твердому обыкновению, то горячее питание, что мать обещала заказать после свиданки позавчера, вчера так и не принесли, – курицу-гриль, котлеты по-киевски, слойки и т.д. Ждал после «обеда» – несъедобный борщ из гнилой свеклы и пшенка – хотел пообедать котлеткой, – хрен! Что ж такое, они же эти заказы строго на другой день приносят!.. В результате почти ничего не ел весь день, до 12-го часа вечера. Сидел, читал весь день дурацкие «иронические детективы» Донцовой, принесенные библиотекаршей в последнюю (на днях только) смену книг, – просто чтобы чем-то занять себя, не думать о том, почему я здесь, не разговаривать с соседом-быдляком, который время от времени затевал какие-то разговоры – в основном сводившиеся опять же к его тюремно-лагерным воспоминаниям, – но я отвечал не очень охотно. Кроме всего прочего, он прикармливает хлебом на снятой части окна голубей – и развлекается, глядя, как они влезают прямо сюда, в камеру, к самой внутренней решетке, и дерутся за хлеб…
Тоска, тоска, тоска… Невыносимая, тянущая, мучительная. За что, за что??!! Ничего ведь не делал… Предстоит такой ужас, что и сказать нельзя, – и почему-то мне стало казаться, что на этот раз загонят в такой лагерь, где и связи не будет… :((( Что же делать? Терпеть всё это долгие годы, чтобы только потом, когда-нибудь, постараться всё же вырваться из этого Мордора? Или – завязать петлю на припасенной веревке, залезть на окно, привязать ее к решетке – и вперед?!. Второе надежнее, конечно, но я никак, к сожалению, не могу на это решиться, – хотя никто и ничто меня вроде бы здесь не держит… Поэтому пока что я, как глупый покорный теленок, позволяю этим подонкам (государству) проделывать со мной всё, что им заблагорассудится… :((((( Как я ненавижу в душе это проклятое государство, этих палачей, это быдло, покорное им, населяющее 1/7 часть суши, – это нельзя описать никакими словами…

7.7.13., 4-й час дня (после обеда)
Сечка, перловка, кислая «черняга»; занятые места в столовке; шмоны без вещей и с вещами, вытряхнутые на пол баулы, выдвинутые на середину шконки и тумбочки; выгоны на улицу за полчаса до проверки; уборки генеральные и обычные; вытряхивания на улице одеял, вынос туда же шконок и тумбочек (единственное, что я знаю только с чужих слов); проверки два-три раза в день, по карточкам и так, в мороз и в зной, плановые и внеплановые, днем и среди ночи; зарядка в шесть утра, которую еще и заставляют делать, махать руками-ногами; невозможность зайти в секцию, или вообще в барак, из-за уборки там и просто так; принудительные походы в вонючую столовку, к гнусной баланде, по три раза в день; необходимость натягивать «лепень» или «телагу», как только к бараку приближается отрядник или кто-то еще из начальства; невозможность ничего держать в тумбочке или под шконкой под угрозой, что твои вещи оттуда просто выкинут; наконец, глумления блатных и шнырей, за отказ им что-то дать или просто так, без всякой причины; регулярные собрания в «культяшке» с накручиванием, что надо соблюдать режим, с питьем чифира и поборами на всё – от ремонта до нового телевизора; да, и ежегодные же ремонты с переездами и житьем в тесноте еще, забыл!..
Что из всего этого ужаса прошлого раза (видимо, всё!..) и что нового, в тот раз не испытанного на себе, мне предстоит испытать в этот раз?..

8.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Понедельник. Всё одно и то же, одно и то же… Как же мучительно, невыносимо, чудовищно тоскливо просыпаться здесь по утрам!.. С чем это можно сравнить, с каким ужасом из вольной жизни? Не знаю… Каждое утро, и не сразу, не один час – мне приходится заново вспоминать, осознавать, заново убеждать себя в этих истинах – тех же самых, что и накануне, – что, м.б, все-таки еще есть какое-то будущее, ПОСЛЕ этого срока; что ради того, чтобы пережить всё это и уехать, освободиться не только с малой зоны, но и с большой, м.б., все же стоит остаться в живых, не дарить им так легко свою жизнь (о, если бы это было легко!..); что, м.б., стоит остаться, подождать – чем всё кончится, вдруг какая-то неожиданность, какой-то приятный сюрприз (хотя его можно ждать до конца срока!..), что идет все-таки за меня какая-то борьба, Антоша и, м.б., MFF пытаются там, в свободном мире, что-то сделать, апеллировать к международным правозащитникам… С огромным трудом, по частям, не сразу, за много часов утра – мне худо-бедно удается убедить себя в чем-то подобном, а назавтра – всё надо заново… Ощущение – чувство, не мысль – с которым я просыпаюсь каждое утро здесь, – это какой-то животный ужас и мучительная, смертельная тоска – предчувствие тех унижений, которые, я уже знаю, непременно придется еще пережить в этой неволе…
Вечером вчера, когда уже погасили свет, сцепился опять с соседом-быдляком спорить о «политике». Он помянул Медведева, я – Горби, который, в отличие от Медведева, не обманул надежд на глобальные перемены, он честно признался, что Горби всегда ненавидел. Привел и одну из «причин» - «предательство» Горбачевым «союзника» - Саддама Хусейна в 1991 г.; я сказал, что Хусейн был диктатор и его режим надо было уничтожить еще в 1991, а не ждать до 2003, – и понеслось… Ельцина, до которого дошла речь чуть позже, быдляк тоже, естественно, ненавидит; и вообще – он типичнейший образчик вот этой вот биомассы, которой и населена страна, этого скотского русского быдла (днем с упоением и без тени стыда рассказывал мне, как месяцы подряд воровал в «Ашанах», за что сейчас и сидит по 158 ч.1). Но – как и они все, он остро, тонко чует это мое отношение, – пусть и не к нему лично, но по каким-то моим косвенным намекам, прямо я не говорил, он уже давно почуял, что я это население, все 140 миллионов, считаю быдлом, тупым и непроходимым, и обижается, типа, за них. Спрашивал меня вчера с совершенно первобытным наивным недоумением: как это, мол, ты хочешь, чтобы миллионы людей, которые живут своей частной жизнью, дом, работа, дети и пр. (я не цитирую, просто пересказываю) – ударились все в политику, пошли свергать власть, и т.д.?!. О том, что власть в демократиях (коей объявила себя Россия еще в 1917 году) формируется именно гражданами, что граждане должны контролировать свою власть, не позволять ей совершать преступления от их имени, должны давать укорот кандидатам в диктаторы, и т.д. – он слышал от меня явно впервые в жизни, ему явно ничего подобного никогда не приходило в голову. Очень был возмущен, когда я как правильный, положительный пример привел Египет, где как раз недавно армия убрала от власти не столь давно избранного Мурси: как, ты хочешь, чтобы и у нас так было??!!! Одного президента свергли, другого, завтра не понравится третий – и третьего!.. Ему такая «нестабильность» кажется чем-то страшным и жутким; то, что это и есть нормальное состояние, когда народ не дает власти наглеть и диктаторствовать, нормальная, живая, бурлящая политическая жизнь – тоже не приходит в пустую голову…
Повезут сегодня или не повезут? Скорее всего – да. Принесут, наверное, курицу-гриль и прочее, что мать заказывала еще в четверг, но не принесли почему-то в пятницу, – а меня не будет, я не смогу сразу же съесть свежую котлетку на обед… Письма, конечно, не принесут, – ни от Маглеванной, ни распечатки от Майсуряна, остро мне необходимые… Зато сейчас белобрысая мразь опер опять будет на проверке глумиться и что-то вякать про карцер и пр. за мой отказ расписываться за «дежурство», – этот мой отказ служит для него единственной, но зато постоянной зацепкой, чтобы докапываться до меня…
Невыносимая, мучительная тоска. Зачем я живу до сих пор в неволе? Ради того, чтобы пережить всё и уехать, как пишет мне Орлеана (спасибо ей!)? Но ведь после срока паспорт мне уж точно не дадут, как не дали и до срока, а без паспорта – как и куда ехать?.. Будь всё проклято!..

10-й час вечера
Опера на проверке на было, а вот возить – сегодня действительно возили. Только что вернулся в камеру, просидев на сборке, видимо, больше двух часов, успел даже прочесть там свежий The New Times. Возил бибиревский конвой, только одного меня, только туда и обратно (к мрази Абоеву на ул. Яблочкова) – и, тем не менее, надевал оба раза наручники. Прочел я только 80 страниц (чуть меньше половины) шестого тома, сплошь состоящего из моих старых текстов, с самого еще 1998г. начиная. Тексты хорошие, читать их мне было приятно, и всё подспудно думалось: вот бы издать их все-таки книгой… Не судьба, видимо.
Но действительно подустал я их читать, ожидая вечно опаздывающего Бородина. Остальное дочитаю уже завтра, когда – договаривались при мне – с двух до трех дня мразь Абоев должен приехать сюда, в тюрьму, вместе с Бородиным, естественно. После чтения и отъезда мрази Абоева Бородин должен будет еще остаться для разговора со мной (и писания писем, естественно). Что ж, поговорим. Вручил он мне и копию ответа на запрос в Буреполом о моих медицинских документах, подписанную Макаревичем. :) Краткая выжимка из карты на пол-листочка, и совершенно ясно, что ни российскому «суду», ни даже Европейскому (как надеялся Антоша) она не послужит ни малейшим основанием ни для какого смягчения «приговора» или ускорения рассмотрения….
Тошно, тоскливо, невыносимо… Только там, у мрази Абоева в кабинете, за чтением себя :), я, как обычно, немного забылся, увлекшись и отвлекшись чтением от тоскливых мыслей, одолевавших весь день, с утра. Вот сейчас закатают лет на десять, до 2023 года, ну до 2022, – и привет!.. Как пережить этот ужас, уже знакомый, ясный, заранее понятный и предвидимый?.. Этот раз будет еще хуже и тяжелее, чем тот… Ни малейшего просвета не вижу я в своей судьбе… Если останусь жив – там добьют окончательно здоровье, истреплют все нервы, замотают, замучают, загоняют… Всё это мне уже ясно заранее. Из вчерашнего перечисления всех «прелестей» зоны выпали у меня еще – забыл, хотя как такое можно забыть?.. – еще постоянные, одна за другой, комиссии, в Буреполоме бывшие главной сутью всего тамошнего бытия, и любимый девиз быдла, полушутливый-полусерьезный, в связи с этими комиссиями: «Прячьте всё и прячьтесь сами!»…

9.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Не было печали… Вчера, уже в отбой (и как раз погасили свет), закинули в эту камеру… двух таджиков! Я, если честно, сперва не поверил глазам, увидев, что заходят сразу двое, – был же тогда, в марте, разговор с Хоревым, начальником тюрьмы, и он четко обещал, что сидеть мы будем втроем, а не вчетвером. Впрочем, всё разъяснилось достаточно быстро: таджики объяснили, что они с «девяток», из одной «хаты» оба – в этой «хате», мол, сидит 131-я и 132-я статья (насильники), причем, видимо, все азиаты (в 709, например, по этой же статье сидят русские) – и оказалась она переполнена, шесть человек в четырехместке. Так что кто-то из тамошнего, видимо, мелкого начальства не нашел ничего лучше, как кинуть их сюда, в эту нашу «красную хату». Особенно интересно, что оба они первоходы – с нами, ранее судимыми, их держать точно не должны, тут это деление строго соблюдается, – ведь тогда, в марте, «болотника» Ковязина Хорев потому и отказался посадить со мной, что, мол, он – первоход, а я – уже судимый.
Что ж, остается надеяться, что всё это ненадолго. Один ждет апелляционного рассмотрения, а второй – уже «законку». По идее, их должны убрать отсюда раньше, чем он ее получит, но если не уберут, – кому жаловаться и кого просить их убрать, неизвестно. То ли местному оперу (но это чмо может и не захотеть, из вредности), то ли мать просить пойти к начальнику на прием после ближайшей свиданки (на той неделе, видимо, – вчера мразь Абоев выписал очередное «разрешение»).
Чем они мне мешают? Так-то они не агрессивные, с таджиками вообще не бывает здесь особых проблем, мне так кажется. Чаевничать и «чифирить» они вчера по прибытии сюда не стали, вымыли оба ноги в нашем старом зеленом ведре (о да, азиаты – чистюли!..), один сразу завалился спать (надо мной; пришлось убрать занавешивающую сверху мою шконку простыню – и теперь всю ночь в глаза светит проклятый ночник), а второй еще расстелил коврик и довольно долго молился, пока я ужинал, потом он тоже сразу лег. А раздражают – лично меня – видимо, тем, что их двое, земляков, говорящих между собой по-своему, да еще пришедших из одной камеры, – они как бы вместе, да еще могут через двери, окна и стены искать контактов и общаться с другими таджиками; то бишь – у них, как всегда, землячество; если бы хоть закинули таджика ОДНОГО – он бы не так раздражал, будучи в меньшинстве против нас с быдляком и вынужденный говорить в камере только по-русски. Хотя, конечно, так-то мне все равно, общаться с ними я вовсе не рвусь, – оба молодые, и ЧТО уж они знают из окружающей жизни, кроме ислама, трудно даже представить. Видимо, на уровне животных оба по интеллектуальному развитию и эрудиции; проверить еще не было случая, так что я это только предполагаю, но предполагаю уверенно, по опыту и исходя из общей тенденции, – какое уж там просвещение у таджикских мигрантов-гастарбайтеров в России…
В общем, надо будет всеми силами пытаться убрать их отсюда в ближайшее время, если начальство не сообразит само. А на улице всю ночь, и сейчас, утром – сильнейший ливень, временами даже гром, – гроза. Потоки воды льют с небес; свет в камере не включили – и довольно темно, хотя писать мне света из окна хватает. Не только таджики на верхних шконках, но даже и рано встающий владимирский быдляк дрыхнут до сих пор, под дождичек-то, так что брать им всем завтрак, видимо, опять придется мне…

10.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Сижу один в камере, пишу – и, видимо, просижу один до самого вечера. Быдляка владимирского увезли наконец «судить», – мировым «судом», но забрали на сборку в шесть утра, как в районные «суды».Таджиков уже нет, – всё повернулось самым неожиданным образом; день вчера был бурный, не забыть бы чего… Но главное – в ближайшие лет десять я, видимо, не раз еще вспомню день сегодняшний и пожалею об этой неповторимой упущенной возможности. Сегодня могла бы закончиться моя дурацкая, непутевая жизнь, – шанс уникальный: веревка есть, в камере никого больше нет, мне самому никуда ехать не надо. Но – я боюсь, жалею, никак не могу решиться. «Друзья» таки повлияли на меня своими уговорами и отговорами… Я знаю, что в следующем уже году меня ждет зона – ад, небытие, потустороннее существование, и я пожалею там не раз о том, что выжил и попал туда, – но уже некуда будет деваться… Второй уже раз – после того срока, 2008 года – я не смог, не решился, позорно не использовал даваемый мне судьбой шанс избежать мучений, плюнуть в лицо преследователям, сломать их планы в отношении меня… Горько, мучительно, невыносимо, – теперь уже всегда, до самого конца, придется жить с сознанием того, что я абсолютное ничтожество, трус, живущий на свете только потому, что не хватило храбрости покончить с собой, и где?? – в неволе, где оставаться в живых, соглашаться жить, принимать эту навязанную тебе жизнь, эту клетку, это рабство, – нельзя, нельзя!..
Вот уже и восемь часов, говорит радио…
А вчера… Один из таджиков оказался-таки узбеком, – тот, что молился и читал книги (из тюремной библиотеки, – я взял у него одну посмотреть) про ислам. В основном он говорил мало, больше лежал на шконке, частью спал; сроку ему дали три года и ждет он «законку». Зато второй – 23-хлетний таджик – со сроком аж 11 лет, ждущий апелляции в Мосгор«суде», – всё ходил, болтал, расспрашивал о зоне, о «судах» и пр. быдляка, а частью и меня. И уже к обеду – я даже не думал, что так быстро – вопрос уже дошел до их любимого. Быдляка он стал спрашивать и предлагать решить, «как будем чистить хату», – так этот идиот сформулировал. Уборка, ясное дело, чистюль-таджиков всегда волнует уборка… Быдляк сказал ему, что абсолютно всё равно, – хоть по очереди, хоть как, и что таких вопросов тут вообще возникать не должно. Таджик вроде согласился, но, пока я пил после обеда кофе со сгущенкой, подсел ко мне за стол, спросил, согласен ли я, и – тут же стал разрабатывать планы: давай, мол, сейчас допьешь – и начнем убираться, ты (я, то бишь) подметешь, я помою…
Я чуть не поперхнулся. Спасло только то, что таджикская чума слышала: с двух до трех дня я жду вызова на «следственный» (корпус): должны прийти адвокат и следак – сука Абоев – продолжать читать дело уже здесь, в тюрьме. Накануне, в «следственном комитете», они при мне договаривались, мразь Абоев звонил, видимо, в тюрьму – и сказал, что с двух до трех кабинет будет нас ждать. Правда, пока я пил кофе, как раз пробило уже три – и ни хрена!.. Я в полном недоумении допил, походил, посидел немного, – стучат наконец в дверь и «заказывают»! Одел ботинки, куртку, жду, – открывается «кормушка» и местный «мусор»-кавказец, крохотного росточка (просто смех…), протягивает мне… письмо! Одно!! От Зои Световой!!!
Я, естественно, начинаю тут же спрашивать его, где остальные письма, и объяснять, что их там еще должна быть целая куча. Он говорит, что ничего не знает, обещает, типа, узнать, спросить у опера. А того не было и вчера на проверке, – когда нужна эта тварь, так не дождешься, а вот когда не нужна… Я тут же спрашиваю, здесь ли опер? Да, здесь, говорит, но очень занят. Я прошу этого кавказца передать, чтобы тот меня вызвал (поговорить о таджиках, чтобы он их убрал, а заодно и про пропавшие письма). Через пару минут открывается дверь и меня уводят.
С адвокатом и сукой Абоевым сидели в самом дальнем, последнем кабинете на «следственном» - это оказался, как сказал мне адвокат, кабинет, типа, специально для следователей; к моему изумлению, на столе там стоял огромный допотопный компьютерный монитор, а рядом, на маленьком столике или тумбочке – такой же древний небольшой ксерокс. Поговорили мы с Бородиным очень коротко перед началом «знакомства» с делом, а не после, как я думал, – он объяснил, что из этого следовательского кабинета нас, когда мразь Абоев уйдет, могут просто выгнать. Успел лишь отдать ему всё, что принёс, написать короткие записки матери и Мише Агафонову, да очень коротко объяснить Бородину новую концепцию защиты: я подтверждаю авторство своих текстов и пытаюсь выйти на идеологический спор с «судьёй». Очень озадачен он был моей идеей про присяжных, – опыта участия в таких процессах у него нет.
Шестой том «дела», недочитанный мною в тот раз и привезенный мразью Абоевым, мне хватило бы читать еще раза на три. :) Читать себя было и приятно, и интересно, особенно старые тексты, начала 2000-х и еще аж конца 90-х. Но – время уже шло к пяти, когда начинают просто-напросто выгонять из этих самых кабинетов, – и Бородин, к моему удивлению, сам предложил мрази Абоеву записать в «графике», что, якобы, я прочел шестой том до конца. Записали. В следующий раз вроде бы договорились, что в четверг (завтра) меня опять повезут на Яблочкова, к мрази Абоеву. Больше, чем половину седьмого тома, я там не прочту. :)
Возвращаюсь в камеру – а быдляк сидит один, верхние шконки пустые, таджиков нет! Я глазам не поверил сначала. Быдляк рассказал, что таки сцепился в мое отсутствие с таджиком, – тот уже его хотел припахать убираться. Быдляка, отсидевшего без малого 20 лет, многое повидавшего, аж взорвало, когда этот глупый 23-хлетний первоход сказал ему, что, мол, я сколько «хат» проехал, а такой грязной не видел, – сколько ты проехал-то их?! Две, три, четыре на этой тюрьме, и всё? Быдляк сказал, что хотел его подвести в споре на эту тему к тому, что, мол, с такой статьей – ты и будешь по жизни убираться, это как раз твоё будет постоянно, – но как-то не дошел, видимо, до этого разговор. Короче, таджик тщательно вымыл в камере пол, а на «дальняке» – даже и стены, и когда уже заканчивал, буквально клал тряпку у входной двери, – открылась «кормушка» и их обоих «заказали» с вещами!.. :))))
Быдляк сказал, что, уходя, таджик высказал уверенность, что это я организовал их перевод отсюда (слышал, как я говорил, что хочу поговорить с опером), а самому быдляку советовал съезжать отсюда, с этой грязной «хаты»… :)))

11.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Безумные опять новости... Этой ночью проснулся вдруг – и дикая боль в зубе, но не слева где обычно (последний раз – в мае), а справа, ощущения совершенно непривычные. Спросонья было такое ощущение, что лежал этой щекой на подушке, слишком сильно надавил – и вот, сильная боль. Потом вспомнил, что ведь и правда с этой стороны есть тоже больной зуб, – когда ногтем что-то достаешь из зубов с этой стороны, которой я постоянно ем, – часто ощущаю там боль. Короче, пришлось лезть среди ночи в сумку за лекарствами, – на первый раз обошлось темпалгином. И то прошло не сразу, но потом я все же заснул – до утра.
А владимирский быдляк вчера так и не осудился, – привели его в камеру где-то в начале восьмого вечера и прямо тут же повели в баню, весь этаж уже сводили за день (в среду вместо вторника, т.к. во вторник почему-то весь день не было горячей воды). Спрашиваю по дороге: сколько дали-то? – а он в ответ говорит, что никуда не ездил, весь день просидел на сборке! Я малость охренел, услышав такое. Видимо, опять не было свободного конвоя, – не возили никуда, в шесть повели обратно в камеру, да еще и по дороге – простоял где-то на «шестерках» полчаса…
Сегодня – опять ехать к мрази Абоеву, – вот бы у меня конвоя свободного не оказалось!.. Но это вряд ли, конечно. Дико не хочется опять кататься в наручниках, подскакивать на сиденье и биться об него задом при проклятой тряске… Будь оно всё неладно… Проклятая, непутевая моя жизнь!.. А быдляка, между прочим, повезут теперь опять, еще раз, хотя точно и неизвестно, когда, – еще один шанс для меня…
За что, черт возьми, я сижу???...
Надо будет выписать куда-нибудь из вчерашнего (с утра на проверке «мусор» вручил от него и от Орлеаны) письма Корба то место, где он описывает мои заслуги в борьбе за свободу, как он их понимает…

12.7.13., 4-й час дня (после обеда)
Как же выжгло-то сегодня нервные клетки, как опалило огнем!.. Жуткая нервная встряска, какой не было вот уже четыре месяца (как раз сегодня – четыре месяца, как сижу в этой камере).
Утром, до проверки еще, «заглядывает в «кормушку» «мусор» и говорит мне: мол, соберись с вещами через час пойдешь к начальнику.
Я, естественно, решил, что переводят – обратно на старый корпус, а куда тут еще? – через разговор с начальником, так же, как в марте переводили сюда. И меня затрясло. Вот он, основной смысл «наказания» - жуткая, нечеловеческая трепка нервов, как было и в тот раз. Некоторое время не соображал вообще ничего, только ходил взад-вперед по камере на бешеной скорости. Сосед-быдляк недоумевал: а почему ж его-то не «заказывают», одного же его тут не оставят. Но вещи я собирать заранее не стал, – думаю, м.б., всё же договорюсь как-нибудь. И опер – появился наконец на проверке! – ни слова, только опять вякнул «мусору» с журналом дежурств, чтобы писал на меня рапорт за отказ расписываться.
Наконец, уже в 12-м часу, после проверки, – приходит. Притом не тот, что в «кормушку» заглядывал. Выхожу за дверь, спрашиваю у него, что случилось, почему сказали «с вещами» – он отвечает: потому, мол, что в карцер выводят с вещами.
Уф-ф-ф!!! У меня отлегло от сердца. Значит, не перевод, не на тот корпус, ну и слава богу!.. А в карцер – я был уверен – меня тут не посадят: ко мне и ОНК ходит, и раввин, и в интернете пишут обо мне, тогда, в марте, могло начальство ознакомиться…
Однако, за что же в карцер-то? Оказалось, мне этот случай уже приходил в голову, пока ждал, но как-то странно – подумалось – чтобы из-за этого – и в другую камеру переводили, а про карцер как-то не пришло в голову. Вчера вечером, когда привезли меня очередной раз от мрази Абоева (107 страниц от толстенного седьмого тома – зафиксировали, что прочел), повели на шмон, – «мусор», долговязый, худой, белобрысый и с этаким несколько лошадиным лицом, вдруг стал кому-то – а потом и мне – приказывать: мол, открой рот, подними язык, – и заглядывать аж в рот, чего до сих пор за почти восемь месяцев я тут еще не видел. Да еще ему и не понравилось, как именно я открыл и высунул, он мне еще замечания делать стал. «В жопу еще загляни!» – в сердцах сказал я ему и, одеваясь, добавил, что, мол, ни один нормальный человек на такую собачью работу не пойдет. Он был сильно удивлен, и потом еще, когда вел после шмона на другую сборку, всё спрашивал, что, мол, это я, что у меня случилось и т.д. Но – мне не сказал ничего, а сам тут же, еще вчера, накатал донос («рапорт») начальству, что я, якобы, нецензурно выражался.
Что ж, повели всех, кто в карцер, все уже с вещами и матрасами, кроме меня, – куда-то, как я понял, на следственный корпус, или еще один, вплотную к следственному (точно тут не поймешь), где сидел я ночь, когда только привезли в эту тюрьму, где большая общая баня, и т.д. Закрыли всех на сборку, а меня первого – в соседний кабинет, к начальнику.
Сидело их там, этой нечисти в погонах, много, человек восемь, вокруг какого-то маленького столика, что ли, я даже не понял толком. Говорил в основном один, совершенно незнакомый (первый раз его вообще вижу). Начальник сам прочел сперва рапорт того ублюдка (а сам ублюдок и сегодня был здесь, его я первого и увидел, когда по лестнице спустились на этот этаж). Я сказал, что это неправда, нецензурно я не выражался, и сказал: позовите его. Тот ублюдок вошел, я спросил его, зачем он врет, а он начал выкручиваться, что, мол, я якобы сказал: на эту работу никто, кроме идиотов, не идет (что тоже правда, конечно, но не является уж точно нецензурщиной; впрочем, на воре и шапка горит). Потом он ушел, тот незнакомый, с краю ближе ко мне, стал довольно мягким тоном читать мне нотацию про то, что здесь учреждение , и с этим ублюдком, мол, надо на «вы» (но при этом, по его же словам, чтобы сотрудники со мной разговаривали на «вы» – это в их правилах, оказывается, не прописано), и т.д. Хорев же, начальник, – вдруг заявил, что этими словами, что нормальный человек сюда работать не пойдет, – я, оказывается, задел и его достоинство.
Ах ты мразь, гнида ты мундирная, падаль, отброс человечества, да какое ж у тебя может быть достоинство?!! Охренеть просто!.. Нечисть, мразь, недочеловеки, говорящие куски дерьма – вот вы кто, ребята, – все, кто работает тут, в этой тюрьме, и в других, кто только и способен шмонать зэков, их камеры, мордовать их по-всякому (хотя зэки тоже хороши, разумеется), – выродки, генетически неполноценная шваль, мусорское отродье с явными садистскими комплексами. Мало-мальски нормальный человек, не из племени всех этих хоревых, на такую собачью работу, естественно, никогда не пойдет. И как же я жалею, мрази в погонах, что пока не могу просто выстроить всех вас в вашем же коридоре вдоль стеночки, со скованными сзади руками и черными пакетами на головах – и просто перестрелять всех, выкосить одной длинной автоматной очередью!.. Воздух бы точно в Москве стал чище…
Увы, всё это я не сказал в лицо этой компании унтерменшей в камуфляже во главе с обер-недочеловеком медведковской тюрьмы Хоревым. Не сказал, с каким наслаждением я бы и лично его, эту мундирную гниду, размазал бы по стенке. Если бы случай был более несомненный, если бы карцер был уже на 100% неизбежен, – то я, конечно, не удержался бы. (Хотя – ну если бы даже и сказал, ЧТО бы это изменило? Ничего, ровным счетом; нет, эта страна совершенно безнадежна, ее надо просто напалмом выжечь с воздуха – всю, дотла, до золы, а объяснять в ней что-то кому-то, тратить слова, – совершенно бесполезно.) Но тут – я был уверен, что не посадят они меня, и спросил, чего же они в конце концов хотят, как урегулировать вопрос.
Точно! – Хорев, чмо, предложил мне написать «объяснение», или как оно у них называется, – что, мол, беседа со мной проведена, я режим содержания не нарушал и впредь обязуюсь не нарушать. Я согласился, быстро в соседнем помещении (шмоналке, где шмонали меня в ночь заезда) написал им несколько строк – и меня, предупредив о недопустимости «нервов» и о том, что в следующий раз, мол, не пощадят, отпустили. С час еще где-то сидел там же на сборке, один (изоляция) ждал, пока «окрестят» остальных, – и всё, пошли обратно, сюда, на «пятерки».
Так что – на этот раз без потерь (моральные я не считаю, мне на этих ублюдков плевать, для меня они просто не люди, какие бы бумажки я им ни писал), если только не считать нервов, – перенервничал, конечно, утром просто чудовищно. Кстати, когда рассказывал всё это быдляку, вернувшись назад, и помянул свой план объявить сухую голодовку, если все же засунут в карцер, – быдляк, в отличие от прежнего нарядчика, сказал, что, скорее всего, насильственное кормление здесь тоже применяется, как и в лагерях. Будет ли у меня случай проверить это?..
А вчера – да, ездили опять к мрази Абоеву; сидели, правда, на этот раз не в его кабинете, а в другом. Начали седьмой том. Бородин, ленивое ничтожество, жаловался мне, как его задолбало туда ездить – и высказал намерение, если таки придется мотаться вместе с Абоевым каждый день в СИЗО, заявить ходатайство о раздельном знакомстве с делом. Вот уж редкое дерьмо!.. А на мои слова – как уж МНЕ надоело ездить читать эти тома – заявил, что, мол, каждый сам выбирает свой путь; как-то так, дословно не помню. Мразота тупорылая, а разве ты не сам, не добровольно принимал решение – и в адвокаты пойти, и за мое дело взяться?..
В следующий раз они договорились вроде бы во вторник (а м.б., и в понедельник, мразь Абоев упоминал) тут, в тюрьме. Бородин, правда, высказал еще и намерение, ознакомившись со всеми томами до конца, вернуться еще раз к первым. Мразь же Абоев уже на той неделе (сегодня пятница) высказал намерение «выйти в суд» с тем, чтобы «суд» нам официально ограничил время знакомства с делом, – такая норма действительно есть в их бредовом УПК, в той же статье, где сказано, что время знакомства с делом обвиняемому и защите ограничено быть не может. Так что – исход схватки их пока что не ясен, но все же появилась надежда, что хотя бы до конца июля это ознакомление затянуть все-таки удастся…

P.S. Еще одно унижение, короче. То, из чего и состоит тут вся жизнь, – и в тюрьмах, и на малой зоне, да и на большой тоже. То, что сегодня я выслушивал от этих мразей, не имея возможности им в лицо высказать всё, что я думаю про них, – конечно, гораздо более унизительно, чем то, что вчера я высказал на шмоне этому долговязому ублюдку. Эх, об одном жалею – что пока не могу еще убивать вас своими руками, твари!..

13.7.13., 6-й час вечера (до ужина)
Совершенно неожиданно приходили сейчас из ОНК – Сергей Сорокин, старый, с начала 2000-х лично знакомый мне, активист – в основном – антимилитаристской тусовки, член храмовской Антимилитаристской радикальной ассоциации, всех их съездов, митингов, пикетов, всех собраний и тусовок в музее Сахарова, – я встречал его там и в 2011-12 гг., в те 20 месяцев. Я, надо сказать, понятия не имел, что он тоже состоит в ОНК, и был поначалу приятно удивлен – но только поначалу… С ним была женщина, уже заходившая ко мне зимой, еще на старый корпус, вместе с Каретниковой, – она сказала мне, что Каретникова их и прислала, спросила, что там с книгами (переданными Мишей Агафоновым уже почти месяц назад, но до меня так и не дошедшими) – и, когда я называл книги, про упомянутых Аксенова и Гроссмана сказала, что читала их еще в самиздате. Т.е., в правозащитной тусовке она давно, наверняка и фамилия ее мне знакома – но спрашивать было неудобно. [Примечание 2020 г.: это была Людмила Альперн.]
Книги записывал в блокнот тот самый «мусор» в фуражке, что больше всех читал мне нотации вчера у начальника, мразота. Записал и, типа, обещал разобраться, – что ж, ждем-с! Спросили они (ОНК) про письма, – я сказал, что и письма не доходят (от Лены Маглеванной так и нет ничего уже месяц, от Майсуряна его писем с распечатками – тоже, без них я особенно страдаю). Тоже записал – а что толку? Наконец, спросил я и по поводу доверенностей Глебу Эделеву и Корбу, – и это же чмо в фуражке заявило (скорее даже Сорокину, чем мне), что, мол, по какой-то там статье УПК (или чего там?) на оформление гражданско-правовой доверенности, даже для не материального характера действий (без права получения денег, как там в самой же доверенности написано) нужно разрешение следователя или «судьи». И мне: мол, оформите, когда приговор вступит в законную силу. Ах ты, мразь иезуитская! – я тогда могу просто не успеть, ибо после получения «законки» увезти могут уже на следующий день, а без «законки» вы можете и не поверить, что он вступил в «законную силу». Короче, и здесь, как везде, эти мрази в погонах выстроили тоже непробиваемую стену – и во всем ссылаются на свои «законы», а «законы» они пишут для себя сами и трактуют так, как им выгодно, и ничего нельзя сделать, ничего от них добиться, ничем эту стену пробить… Кроме АКМ и гранатомета, разумеется. Ах, мрази в погонах, ублюдки, недочеловеки, русские мундирные свиньи, с каким остервенелым наслаждением я мочил бы вас, связанных, скованных, взятых в плен, расстреливал бы из автомата очередями, резал бы ножом, кромсал бы вашу плоть, заливая весь пол вашей дымящейся теплой кровью, перерезАл бы вам горло… Вот уже второй срок я мечтаю об этом всякий раз, как вижу вас вблизи, но – увы – пока что исполнения этой главной мечты моей жизни не просматривается на горизонте…
А «правозащитнички» тоже оказались дерьмом еще тем. Сорокин спросил вначале, в какой стадии у меня дело, какие статьи, к чему я «призывал» - и его спутница записала номера статей и грозящий срок. Потом пошел разговор о быте, о книгах, о доверенности, а когда они уже собирались уходить – спросил я опять, что всё-таки они думают о моем деле и могут ли именно в этом смысле помочь. И что же? – она, кажись, сказала мне, что вот, мол, Ходорковский уже десять лет сидит, а Сорокин – что вот, мол, когда начнется «суд», то мои друзья, журналисты и пр. будут приходить туда, давать информацию и меня защищать. Как-то так по смыслу, не помню дословно. О том, что журналистов надо информировать и тормошить уже сейчас, и что реально этим сейчас просто некому заниматься, – они как будто бы не в курсе, или не понимают этого. Но это, конечно, просто банальное лицемерие: всё они прекрасно понимают, только делать для меня ничего не хотят. Как ОНК – да, еще что-то делают, приходят, спрашивают; но за пределами функций ОНК, на воле, от себя самих как правозащитников – не хотят. Вроде и ахают, когда я про десять лет говорю, – а защищать, бороться за меня – не хотят…
Что ж, это страна мрази, нечисти, дерьма, как я уже давно понял – и с каждым днем убеждаюсь в этом всё больше и больше. Все, все вокруг, от соседей по дому до известных правозащитников, – кругом, сплошь, одна мразь. Лицемеры, трусы, лжецы, стукачи, подонки… Нет, отсюда надо будет уезжать, жить здесь я больше и не смогу, и не хочу, среди этой нечисти, – если только я переживу этот срок. Дурак, что не уехал еще в 11-м году, не слушал Антошу, когда он меня уговаривал, спорил с ним… Впрочем, паспорта у меня не было и тогда. Что ж, вот и определился вектор, направление на весь конец жизни…

14.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Ужасно, невыносимо, страшно… Под вечер, видимо, я просто устаю – и этот ужас как-то притупляется, а с утра – опять… Как же мне тошно… Некому сказать об этом, да и кто поймет? Никто, даже мать… :(( Конец срока – май 23-го года, видимо, не раньше. На раньше не стоит надеяться. Уже не десять лет, уже девять и десять месяцев осталось… Десять лет ужаса, всякой мрази вокруг, бессонных, коротких, мигом пролетающих ночей (сегодня вот проснулся – не было еще четырех утра, и не мог больше заснуть), лютых уральских (дай бог, не сибирских!..) зим, болезней, простуд, кашля, риска остаться без вещей или и правда оставания без них, за десять-то лет много придется потерять и нажить заново… В общем, увы, но жизнь кончена, и вправду кончена, хотя еще нет даже 39-ти, а вот это, то, что сейчас, то, что вокруг, – это не жизнь… Зарядки в шесть утра, зимой, на лютом морозе, – нет, нет, это не жизнь! Это то, от чего не жалко уйти и на тот свет, только бы не жить в таком вот ежедневном ужасе и унижении, – да только вот не получается никак умереть, не берет меня смерть… :((( В общем, полный тупик. Уехать? – да, только этой мечтой и остается жить эти десять лет ада, – уехать вырваться, хоть когда-нибудь, хоть за 50 уже, хоть остаток жизни – прожить в нормальных, человеческих условиях, которых на родине, будь она проклята, не было никогда… Десять лет болезней, разлуки с близкими, недоходящих фатально писем, запрещенных телефонов (есть и такие зоны, где их реально нет, – боятся тянуть…), десять лет одиночества и неизвестности… Во имя чего все это? Зачем? За что? Да ни за что, и ни во имя чего-то, – просто само собой как-то так получилось, – и ничего нельзя сделать… Просто это государство карает за мыслепреступления, за сам образ мыслей, если хоть где-то ты имел неосторожность высказать его вслух. Так здесь было всегда, и при Сталине, в 30-е, тоже давали десять лет, – всё повторяется… Дождется ли мать? Останется ли кто-то из друзей, к кому хоть за чем-то можно будет обратиться, если я доживу до конца срока, до 23-го года, да и раньше тоже; сможет ли хоть кто-то приезжать хоть иногда? Увы, лучше не надеяться ни на кого, – дабы не обманываться; а всё, что там есть – это сечка, перловка да таблетка анальгина от всех болезней, – если еще сможешь за этой таблеткой попасть, пробиться в санчасть… Какого же черта?! Какого черта, почему я не могу умереть? Вот прямо сейчас, пока сосед дрыхнет, достать веревку, сделать петлю – и повеситься? Что меня держит? Зачем я обречен терпеть все эти страдания еще столько лет? За что мне это? Я не могу понять, и не могу ничего сделать, – могу только проклинать, в очередной, бессчетный уже раз и эту страну, где выпало несчастье родиться, и эту жизнь, и этот мир, и себя, и всё человечество, и тот проклятый, несчастный день, когда я родился. Будь всё проклято!!! Будь всё проклято!!!.... Будь проклято!!!....

16.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Вторник. Середина лета. Утро. Дикая тоска. Невыносимо, совершенно невыносимо… Конец срока – 2023-й год… Десять лет – за что??!! Без друзей, без информации, без связи (её там не будет, я уверен), – мытарства, мытарства души… Без еды, без лекарств, вечером, перед сном – пустой кипяток и пайка кислой «черняги», как тот дятел в Буреполоме, на восьмом бараке, уже в 2011-м году (если еще позволят хоть пайку брать с собой из столовки…). Хоть бы сдохнуть там, и поскорее, – повеситься еще здесь, в камере, что было бы самым лучшим выходом, я, как выяснилось, не могу, а там – уже не на чем будет, да и – толпы быдла вокруг…
Ужасно, короче. Вот и кончилась жизнь… Да, и в 50 лет, м.б., что-то еще не поздно, еще можно жить – если ты кому-то нужен, если тебя кто-то поддерживает, приглашает куда-то, интересуется тобой, помогает… Но у меня-то этого не будет, я буду один, – ну, в лучшем случае, если уеду, там будет сосед по комнате, пока буду ждать убежища. А если здесь – то совсем никого и ничего. Пустота. Одиночество. Доживание. И – покупать их, такой вот пустой конец жизни, надо сейчас – ценой десяти лет лишений и унижений… Куда же деваться, черт возьми?.. Не берет смерть, а просыпаться здесь, в тюрьме, не говоря уже о лагерном бараке, столько лет, – невыносимо, невыносимо!.. Увы, это я уже проходил, знаю по опыту. Каждый день, еще глаз не разлепив, утро начиналось с того, сколько дней еще осталось, – очень много, хотя и на один меньше, чем вчера. И так же будет на этот раз, только дней будет гораздо больше, – конца им совсем не видно…
Вторник, но – ни книг, ни писем, хотя эта фуражечная мразь в субботу и записывала всё про них в блокнотик. Тишина… Сегодня вроде бы должна приехать сюда мразь Абоев с очередным томом «дела», – дай бог, чтобы именно сюда, а не меня туда везти, к нему. Мать должна была вчера приехать записаться на свиданку, – но когда она будет, опять неизвестно. Если принесут сегодня жратву, – значит, приезжала, иначе это никак не узнать. Эх, был бы телефон!.. – но его нет с марта, и взять негде… :(((
Бессмыслица, пустота, тоска. «Звездное лето», «звездное лето» – долбят по «Русскому радио» между песнями, – как будто нарочно дразнят. Пол-лета уже прошло, – всё его я проведу в тюрьме, а следующее – на зоне, и еще много, много лет… Господи, хоть бы не дожить!.. Сдохнуть во сне, безболезненно и тихо, раз не могу я сам… Никаких перспектив нет, жить дальше мне совершенно незачем, впереди – одно сплошное дерьмо…

8-й час вечера (после ужина)
Мрази опера не было сегодня на проверке (как раз я «дежурный» :), зато он приперся вскоре после нее и выдернул к себе быдляка. Расспрашивал его там обо мне, о том, есть ли телефон, «дорога», общаемся ли с другими «хатами», есть ли какие-нибудь «запреты», и т.д. Сообщил потрясающую новость: скоро к нам в «хату» заедет… бывший нарядчик, тот самый идиот, что освобождался отсюда только 21-го июня! По словам опера, сейчас он тут, на тюрьме, в лазарете (неизвестно, с чем), – прогулял на воле всего неделю или полторы, украл велосипед, сейчас у него опять 158 ч.1 – и вот он опять здесь…
Так-то не жалко, пусть опять заезжает, – но вдвоем с быдляком они начнут с удвоенной силой требовать себе у опера и всего прочего начальства телевизор. Я хорошо помню, как за считанные дни до освобождения нарядчик говорил быдляку: мол, останься я тут подольше – я бы пробил телевизор обязательно. Мне это неприемлемо (а быдляк, по его собственным словам, просил и сегодня), – я об этом и хотел сказать оперу, когда он привел быдляка назад, попросить, чтобы вызвал и меня. Но он, стоя в открытой двери, сразу сказал мне: я знаю, что ты письма не получаешь (быдляк ему и это сказал), у меня скопились (!) твои письма, я тебя вызову вечером, а то они сейчас не у меня в кабинете (а где же тогда они «скопились»?..).
Нервничал я всё оставшееся время, аж трясло, – и не зря. А тут еще –хотел кофе (пакетики 3 в 1, заказанные этой знакомой матери в магазине) попить, – чайник не работает! Оказалось – выбило по всей нашей стороне коридора розетки, это сообщила вскоре сестра-хозяйка, раздавая белье. Проверили моим новым кипятильником, – да, холодный тоже, так что не в чайнике дело. Но нервов это мне добавило всё равно. Одно только оказалось хорошо – второй день уже на этой неделе не появляется мразь Абоев со своим «делом». Жаль, что, значит, и Бородина нет, ни узнать я ничего не могу, ни записки передать Мише Агафонову, – но, тем не менее, как ни странно, жду, что вызовут в три часа, после обеда, на следственный (корпус) – не вызвали.
Уже часа в четыре где-то, когда повели в баню, открыли дверь, – тут-то залетает опер! С пачкой писем в руке. Дает мне два электронных письма (от Орлеаны – и от Лены Маглеванной, то самое, датированное 16-м июня, – ровно месяц держали, суки!..) – и я вижу в его пачке знакомый большой конверт от Майсуряна.
И тут-то эта тварь мне говорит: мол, вызову тебя (на «ты»!!) завтра, поговорим поподробнее, это письмо завтра отдам (или он не сказал «отдам»? Не помню…), начальник вообще говорит тебе его не отдавать, – в нем, мол, «лозунги»!..
Ах ты, ё… !.... Суки какие, совсем они сбрендили, что ли? Я успел, когда опер уже вышел, взять из его рук, достать само письмо и посмотреть номер, – №20. Не поручусь, что там не было еще одного такого же конверта, но эта тварь сказала, что остальные письма в другие камеры. В общем, то, чего я боялся еще в мае, кажется, таки случилось: не только цензор, как все эти месяцы, но опера и начальство увидели вдруг эти распечатки – и, конечно же, не хотят их пропускать, перестраховываются, боятся «крамолы», сами не знают чего, но – боятся. Твари!.. Я, можно сказать, жил тут этими распечатками…
Короче, фиг его знает, вызовет завтра эта тварь или нет, и во сколько. Бороться как-то с грядущим телевизором – и выцарапывать майсуряновское письмо, – вот основные задачи на этот грядущий разговор. Мне почему-то кажется, что раз уж показал – то и отдаст, но тешить себя надеждой, конечно, не стоит. В общем, подумал я и решил: если упрется и не отдаст – прямо там же, у него в кабинете, пишу ему (начальнику, точнее) заявление о начале сухой голодовки с требованием отдать это письмо, – и пусть как хотят. Требование вполне выполнимое, так что пусть думают. Лене Маглеванной написал обо всей этой ситуации и попросил закинуть в рассылку, чтобы Майсурян знал. «Лозунги», мать их!..
Мать действительно приезжала вчера, – принесли после обеда от нее заказ, курицу-гриль и пр. Свиданка, значит, должна быть на этой неделе, но когда – неизвестно…

17.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Быдляка вчера вечером «заказали» и сейчас, в седьмом часу утра, увели, – опять поедет в «суд». Сижу один до вечера. Хочу повеситься, очень хочу умереть, но не могу. Почему? Как отвратительно чувствовать себя трусливым ничтожеством… Тошно до безумия… И жизни нет, и смерть не берет…
Задача на сегодня – не то что даже выцарапать майсуряновское письмо у мрази опера, а – попасть к этой мрази на прием! Это, я думаю, задача куда труднее, чем что-то получить от него. К тому же – опять нависает надо мной призрак телевизора, этого галдежа целый день и еще по ночам, – как же, фильмы, «кино», эти идиоты недоразвитые млеют от одного слова «кино»!.. Никогда не забуду, как нарядчик, идиот, таращился на экран, буквально рот раскрыв, когда тот, прежний их телевизор еще работал, а потом (не после, а по ходу фильмов) обсуждал увиденное с наркоманом, – меня выворачивало от их глупых быдляцких «оценок» и разговоров. Не дай бог всё это снова…
Будь всё проклято!.. Как же я хочу умереть!!!...

2-й час дня (до обеда)
Вызвал. Отдал-таки, тварь. Пугал карцером за то, что я не расписываюсь за «дежурство» (хотя, мне кажется, моя угроза сухой голодовкой его несколько напугала; да и не эта мразь решает, кого в карцер, а начальник). В письме же, в распечатках – кроме поста Горбаневской с моей подачи, ничего интересного не оказалось, а само письмо Майсуряна, с его вечным ехидством и передергиванием, тоже особого удовольствия не доставило. Что ж, завершилось всё так, как я и думал. Расписываться я не буду всё равно, – он же сам сказал, что за каждый отказ – рапорт и замечание, а для карцера этого мало.

9-й час вечера (после ужина)
Приходил после обеда мразь Абоев, приволок мне дочитывать седьмой том «дела», и сидели мы с ним как раз на «семерках», в тамошнем «следственном помещении», или как оно называется. А тварь Бородин – не пришел!» Зато – охренеть! – через мразь Абоева передал мне, что мать придет на свиданку завтра в девять утра, – и, когда уже шел в камеру, местный дежурный « мусор» сказал, что завтра выведут в восемь утра.
Кстати, а что оказалось «призывами» в письме Майсуряна, знаете? Это просто хохот… Я спрашивал у него как-то о том, где и как именно участвовала Е.Г. Боннэр в моей защите прошлым сроком, как написал Майсурян в Википедии. И он в ответ в этом 20-м письме приводит – в самом своем письме – довольно длинный документ 2007 года, обращенный к главам западных государств и подписанный ВСЕМИ правозащитниками, Боннэр в том числе. Так вот, ближе к концу документа есть абзац, начинающийся словами: «Мы призываем добиваться освобождения политзаключенных…», в числе коих упомянута и моя фамилия, – именно эта фраза 2007 года испугала тюремное начальство и была сочтена «призывами»!.. :))))))))) Идиоты, тупые, трусливые, безмозглые идиоты и перестраховщики!..
Вечером, после ужина, открыл «кормушку» тот мразоид-«мусор», что написал на меня недавно, в прошлый четверг, донос, из-за которого меня «заказывали» с вещами, и сообщив, что за утренний отказ расписаться за «дежурство» на меня опять составлен очередной «рапорт», спросил, буду ли я писать объяснение. Я отказался. А ублюдок-опер, кстати, приведя меня обратно с «беседы» утром и сам зайдя в камеру, пошарившись по ней с минуту, вдруг этак задумчиво сказал: мол, не перевести ли тебя в другую камеру?.. Я категорически отказался, конечно, но – тревожно уже то, что нездоровая эта мысль вдруг пришла в его тупую башку. Я-то как раз радовался, что хоть не нервничаю здесь, как на проклятом том корпусе зимой, не жду постоянного перекидывания, сбора и перетаскивания всего бесчисленного барахла…

19.7.13., 7-й час утра (до завтрака)
Бурный был вчера день… С утра, в девять – свиданка. Много приятных эмоций доставило фото, показанное мне матерью сразу, как она пришла (а ей врученное Майсуряном): 14-го июля был какой-то митинг, видимо, в Питере, перед Казанским собором – и на фоне толпы кто-то держит здоровенный длинный черный транспарант с надписью белыми буквами: «Свободу Борису Стомахину!». Все-таки не совсем еще забыли меня там, на воле, не всем еще наплевать, – и, м.б. – приходит мысль – не все еще так плохо?..
Зато – что-то непонятное сообщил Майсурян насчет Низовкиной и Стецуры. Только накануне в этом его 20-м письме, с трудом выцарапанном мною у опера, Майсурян писал, что от них нет абсолютно никаких вестей с марта, когда они из Крымска через Москву уехали к себе в Улан-Удэ, и когда в июне, в среду, с собрания на Онежской ребята пытались им дозвониться на мобильники – «этот вид связи недоступен для абонента». А вчера – мать пересказала продиктованное им сообщение, что, оказывается, 6-го мая, когда на Болотной был митинг по поводу годовщины прошлогоднего побоища, на Манежной тоже кто-то что-то пытался провести – несанкционированно, вестимо – и за это собираются арестовать сколько-то участников, в том числе Низовкину и Стецуру, когда найдут, видимо!.. То бишь, они в это время были в Москве неведомо ни для кого из своих друзей, что ли? А кроме того – кто же это заранее предупреждает об арестах, интересно? Или это утечка информации?..
После обеда вызвали к мрази Абоеву, читать дело, – опять повели в следственные кабинеты на «семерках» и опять он был там один, без Бородина! Сказал, что Бородин якобы опять не смог приехать, занят где-то в «суде», – типа, на той неделе, в понедельник или вторник приедут. Сперва я пришел в ярость, конечно, – второй раз уже притаскиваю туда письмо Мише Агафонову со стихами и не могу отдать, – но потом подумал, что, м.б., он специально это делает, чтобы затянуть время, типа – он не ознакомился еще до сих пор с несколькими томами, не перефотографировал их, да еще после конца ознакомления и к первым томам хотел вернуться, – не всё же это за один день! То бишь, сегодня уже пятница, – и следующая неделя, видимо, всё равно вся будет занята – если не моим ознакомлением с материалами дела, так его! Ну что ж, пускай… Мразь Абоев тем временем поразил меня сообщением, что он намерен явиться в тюрьму и в субботу! Правда, я сразу, как услышал, усомнился, что это у него получится, что его сюда пустят в выходной, – но посмотрим.
Дал он мне восьмой том «дела» - и я обалдел от изумления! Он, идиот, включил туда все материалы, что висели на странице с моими текстами внизу – не мои, а просто важные материалы, которые я специально повесил. Статья Маркса «Разоблачения дипломатической истории XVIII века» (с главой о российской истории со времен монгольского ига), брошюра Якунина, которую я сам набивал с бумаги в 2002 году, отрывки из книг Буковского и Айдара Халима, аудиозапись фильма о взрывах домов в Москве в 1999 г., «Прощайте» Герцена, «Беларуска-расейская вайна» Зянона Пазьняка, и чего только там еще нет, – всё я уже и сам не помню. «Мусор» пришел, сказал мрази Абоеву, что, мол, ориентируйтесь на пять часов (вечера), в пять мы их (зэков) разводим, а что накануне просидели до полшестого – так за это получили п…лей от начальника. А выдернули меня из камеры – быдляк успел сказать, пока я собирался – полчетвертого где-то. Так что я сидел спокойненько – и очень углубленно и внимательно читал статью Маркса, не перечитываемую с тех самых пор, как, много лет назад, я ее туда повесил, – и просидел за этим увлекательным чтением до шести, когда пришел уже другой «мусор», сперва предупредил, что уже без четверти шесть – и мы с мразью Абоевым остались в этих кабинетах одни, все остальные следователи и зэки уже разошлись – а потом пришел еще раз и увел меня. Я читал очень внимательно – и, хотя несколько страниц все же пропустил как совсем уж малоинтересные – но все равно к шести вечера дочитал только до 63-й страницы (что мразь Абоев и зафиксировал в своем графике, конечно) – а их в томе больше 240-ка! Я просто получал удовольствие, перечитывая для себя важнейшие – для понимания русской истории и современности – материалы, которые в ближайшие десять лет едва ли смогу еще раз прочитать, – и этого внимательного чтения мне хватит и на субботу, если мразь Абоев всё же придет, и на следующую неделю, так что до конца июля дело едва ли будет закрыто. :) К тому же, обещавший в мой последний приезд к нему на Яблочкова, что, мол, на следующей (то есть как раз на нынешней) неделе он «выйдет в суд» на тему ограничения нам времени знакомства с делом, – все эти свои приезды сюда, в тюрьму, мразь Абоев об этом не сказал ни слова. Из чего я заключаю, что, видимо, он этого не сделал. Всё равно, увы, осталось уже недолго, в сентябре, видимо, меня уже закатает на десять лет их мразотный, ублюдочный лже-«суд», и деваться мне будет некуда, – но впереди у меня еще отдых целый месяц, полностью свободный август в ожидании присылки «обвинения» и начала «суда»…
Ну и, конечно, главное событие вчерашнего дня – приговор Навальному в Кирове к пяти годам реального заключения. Признаться, я не ожидал, – думал, что ему дадут условно, не посмеют закрыть. И сразу же – еще до вечера даже – уже в Москве несанкционированные митинги на Манежной, «народные сходы», разгоны, аресты, все площади центра Москвы, оцепленные ОМОН-ом, митинги и разгоны по другим городам… Прокуратура (!!), опротестовывающая арест Навального в зале «суда» на том основании, что приговор, дескать, еще не вступил в законную силу, – а как же они не обжалуют это всякий раз, когда простых зэков, уголовников, вот точно так же с подписки берут под арест в зале «суда», хотя их приговоры тоже еще только через десять дней вступят в силу, а то и вообще будут обжалованы?!. В общем-то, ясна и очевидна прямая связь: как только при известии об аресте поднялась волна возмущения, пошли несанкционированные митинги, разгоны, уличная эта активность, координируемая интернетом, – так тотчас же выступила и прокуратура! А по поводу моего ареста была и есть глухая тишина! – и вот я сижу, и мне скоро впаяют десять лет, и ничего нельзя сделать… Прямая, очевидная зависимость! – и обиднее всего то, что за Навального, которого Боровой прямо, недвусмысленно и вполне заслуженно именует «нацист Навальный», да который, к тому же, еще и стукач, – за эту вот мразь на улицу пошли сотни людей, если не тысячи. Интересно, конечно, кто что думает по этому поводу из знаковых фигур и сайтов (КЦ и MFF, например), – но, в принципе, всё и так ясно, и обидно донельзя. За меня – КТО пойдет? – а вот за этого нацистского стукача пошла ведь масса приличных, интеллигентных людей. Достаточно вспомнить, как его интервьюировал Акунин – и предупреждал потом, что, мол, арест Навального станет переходом некой роковой черты, на что ему кто-то возражал (в майсуряновских распечатках), что, мол, Стомахин-то уже давно сидит; как его облизывала стареющая Альбац в своей программе на «Эхе Газпрома» (как его правильно именует КЦ), как перед ним лебезила Новодворская… Один только Боровой не поддался обаянию этого стукача, надо отдать ему должное. И вот теперь – очередной виток пиара: Навальный – политзаключенный (хорошо еще, что хоть не узник совести!..), – без этой необходимой детали биографии ему было бы гораздо труднее претендовать на звание «вождя оппозиции» и на власть в этой стране вместо Путина. Хотя его нынешний срок, пять лет, – это мой прошлый, уже отсиженный, и на меня все плевали после этого, никто знать не хотел, – а Навальный, я уверен, просидит от этих пяти лет совсем немного, для строчки в биографии только, – и выйдет триумфатором, со званием – теперь уже – бывшего политзаключенного, еще больше повышающим градус его поддержки среди глупенькой и наивной либеральной интеллигенции…

20.7.13., 10-й час вечера (до отбоя)
Мразь Абоев, конечно же, сегодня не пришел, – да я и не ждал особо, не веря в это с самого начала. Пустые, никчемные дни. Прочел библиотечную «Повесть о настоящем человеке» Полевого, памятную еще по школьным хрестоматиям первой половины 80-х. Гнусная, неправдоподобная в куче деталей пропагандистская писанина, если читать ее сегодняшним, свежим взглядом. Для меня, кстати, оказалось неожиданностью, что она написана еще в 1946-м, – я думал, позже. Но, очень вероятно, после 1956 г. переделывалась, подчищалась в связи с новой «генеральной линией».
Восемь месяцев я уже в тюрьме. Девять лет и десять месяцев осталось?

21.7.13., 3-й час дня (после обеда)
Холодные, сырые, дождливые дни. С утра лило, сейчас перестало. С окна, где отсутствуют две форточки, несет холодом. Пустота, скука, тоска, бессмыслица… Быдляк начал сегодня, наконец-то, писать апелляцию на свой приговор – год и пять месяцев. Мне бы такой…
Как же это всё-таки так всё вышло? Я всё время об этом думаю, я в полной растерянности, в недоумении, – но понять не могу. Ясно только, что жизнь кончена, сломана окончательно, и если даже я выживу в лагере, – это будет стоить таких унижений, столько мучений и нервов, что эта жизнь совершенно теряет свою ценность. Но и прервать ее я не могу – элементарно не хватает мужества… :( Тупик. Стена. Жить десять лагерных лет (или сколько там? – всё равно слишком много…) только одной целью, одной мечтой: дожить и уехать, освободиться не только с малой зоны, но и с большой? Заманчиво, конечно; спасибо Ольге Исаевой (Орлеане Орлице), да и Лене Маглеванной, зажегшим и поддерживающим во мне эту искорку надежды. Только вот – удастся ли уехать-то, не только с новой судимостью, но и с надзором? Кто мне паспорт-то даст? Или опять – пешком по шпалам в Украину? Кой черт принес меня тогда оттуда, в 2004 году?..
В общем, тупик, стена. Жизни нет. Тюрьма, потом этап, потом зона. Уголовники – и «мусора», по речам и повадкам неотличимые от уголовников… Карантин, проверки, столовки, обеды, ужины, зарядки, шмоны, тоска, скука, убожество быта, мерзкие эти «дальняки» вместо унитазов… Суки!.. Будьте вы прокляты! – и те, кто опять загнал во всё это, и те, кто уже ждет там, в бараке, чтобы начать глумиться и вымогать!.. Как же нелепо всё это вышло, господи… За что? За что??? Нет ответа…

25.7.13., 9-й час вечера (после ужина)
Прошло немногим больше суток – и вот всё это уже кажется каким-то незначительным эпизодом. А ведь сколько я потратил на это нервов, к чему только ни готовился, – к переезду обратно на старый корпус, к тасканию в двух руках вещей, к лежанию на полу в карцере, чуть ли не к смерти…
Два дня подряд – 22-го и 23-го – опер приносил пустые письма от Майсуряна. Точнее, в конвертах были сами письма – №22 и 23, – а вот а вот распечатки из интернета, по 19 листов оба раза, специально упомянутые и перечисленные в самом тексте письма – отсутствовали. Ну да, опер же мне уже сказал, когда отдавал письмо №20 у себя в кабинете, что, мол, решено больше распечатки мне не пропускать…
Получил пустое 22-е – и сразу же хотел в ответ объявить сухую голодовку, чтобы отдали. Сосед-быдляк посоветовал сперва написать заявление о вызове к начальнику на беседу, и уже там, если он упрется и не захочет отдать, – вручить ему заранее заготовленное заявление о голодовке. Я так и сделал, заранее написал в заявлении про пустое письмо №23 и чтобы отдали остальные, – но не вызвали! Напрасно ждал всё утро, но потом, когда днем вместе с мразью Абоевым (приходящим теперь ежедневно) появился и Бородин, я успел черкнуть о предполагаемой голодовке пару строчек Мише Агафонову и матери. Бородин обещал прийти и назавтра – и я хотел через него сообщить об уже начавшейся голодовке как о факте, чтобы попало в СМИ (на «Грани.ру» хотя бы, уже неплохо).
Короче, 23-го не вызвали к начальнику, как я ждал, а вместо этого принесли еще одно пустое письмо – №22. Увидев это, я отбросил все пустые надежды на пустые разговоры с начальством и тут же написал заявление о голодовке, начинаемой с 24-го числа, чтобы отдать вечером 23-го. И вот именно про это 23-го же сказал Бородину и написал Мише.
Короче, 24-го, сразу после проверки (ранней на сей раз, – не было еще и десяти часов утра) открывается дверь и незнакомый молодой «мусор» говорит: пойдем, мол. Я спрашиваю, куда, и он, со второго раза, нехотя, но подтверждает мое предположение, что идем к начальнику.
Эти мрази заставили меня прождать на ногах в коридорчике, ведущем из следственных помещений вглубь здания, где я разговаривал с Хоревым (нач. тюрьмы) первый раз, в марте, больше двух часов! Почти сразу, как я пришел – оттуда стали выходить опера, видимо, после утреннего совещания с начальством, и среди них «наш», который тут же стал мне громко пенять, что, мол, еще за дурацкая голодовка!.. – из чего я заключил, что мое заявление о голодовке до них дошло и что я вызван именно по этому поводу.
После двух часов ожидания – наконец дверь открылась и меня пригласил внутрь тот самый хмырь, что больше всех песочил меня, сидя со всеми замами и Хоревым 12-го, когда на меня написали лживый донос, что я «нецензурно выражался», а потом он же приходил 13-го вместе с ОНК (Сорокиным). Он представился наконец-то, – оказалось, что он зам начальника по оперативной работе, а вовсе не по воспитательной, как я было предполагал.
Не две, а все три пачки распечаток (т.е. и из 21-го письма, которое само я так и не видел) я сразу же заметил лежащими у него на столе. Он тут же мягким, почти отеческим :) тоном начал со мной беседу. Сперва сказал, что это кто-то из сотрудников перестарался, проявил излишнюю бдительность, не отдав мне распечатки, и сразу обозначил, видимо, главную их болевую точку: чтобы эта история не вышла за пределы тюрьмы. Но голодовка политзаключенного – повод все-таки серьезный, и я честно сказал ему, что если я сейчас скажу адвокату, когда он придет, то вечером эта новость уже будет широко растиражирована в интернете, – и если он мне не отдаст распечатки, я это сделаю. Он отложил их в сторону и стал задавать мне вопросы. Сперва – сколько я уже сижу и как намерен строить отношения с руководством СИЗО (глупейший вопрос, – как будто это от меня зависит!..), потом – какие еще у меня есть претензии по быту. Я сказал ему и про так и не отданные мне книги, про которые он записывал, еще будучи у меня вместе с ОНК 11 дней назад, и про так и не отданные с 18-го числа (и до сих пор, до вечера 25-го!!!) лекарства, и про странную угрозу нашего опера – мимоходом – что, мол, меня могут закинуть обратно на старый корпус, – но по последней теме он ничего не знал.
Короче, он отдал мне распечатки и согласился, чтобы впредь их отдавали беспрепятственно. То бишь, я остался в рамках своей голодовки без завтрака (и то – мог бы поесть сыру, за мной ведь никто не следил, но просто не лезло ничего, настолько мне было тошно и настолько я нервничал от ожидания мрачных перспектив), но к обеду вопрос уже разрешился. :) А тварь Бородин в этот день не пришел, – продолжай я голодовку, так не смог бы никак сообщить о ней на волю, попросить поддержки. Не знаю уж, насколько всерьез восприняла мое намерение мать, но, во всяком случае, как я тут и ЧТО со мной, ей пока что тоже не у кого, – представляю, как она нервничает, если успела узнать об этом моем намерении… Но, признаюсь честно, столь легкой победы в важном для меня вопросе я не ожидал, – и приятное ощущение, этакий триумф победителя в душе, не покидал меня не только весь день вчера, но даже и сегодня днем…
А так… всё по-прежнему. Та же камера, тот же сосед, те же деревья за окном. Та же мразь Абоев приходит теперь каждый будний день, приносит тома «дела». Сегодня он приволок уже последний том, девятый, начинающийся опять с моих текстов 2012 г., которые фигурируют в «обвинении». С каким наслаждением я перечитывал их – уже со спокойной душой, без позавчерашнего страха и нервов! – до самых пяти часов, когда «мусор» пришел и увел меня. Дальше – пролистал – там идут всякие справки, протоколы, справки из паспортных столов, из ПНД, мой старый приговор 2006 г., характеристика с места жительства и т.д. – куча подобных же вздорных бумаг. Думаю, чтение далеко не закончится и завтра, а займет еще как минимум понедельник-вторник следующей недели, последние дни июля, – особенно с учетом того, что мразь Абоев приходит далеко не с утра, приводят меня к нему еще позже, полчетвертого где-то, а завтра у «мусоров» тут вообще короткий день… :) И надо будет еще же поговорить с Бородиным, – он, сука, и не подумал прийти и сегодня, но, по словам мрази Абоева, обещал всё же прийти завтра…
«Суд», видимо, начнется в сентябре, и – думает сосед-быдляк – м.б., не раньше второй половины сентября.

27.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Вот и опять утро. Суббота. Никуда сегодня не вызовут, не повезут, слава богу. Опять на душе тоска, опять я почти не сплю ночью, – часа два-три, и всё, задолго до шести утра уже не могу заснуть. Не осталось уже никакого этого радостного подъема от этой моей недавней «победы», опять дикая тоска, особенно по утрам. Вели вчера к мрази Абоеву, на «следственный» (на самом деле административный) корпус – встретил нашего опера, выходившего из своего кабинета. Тот – на мой вопрос – сказал, что новые электронные письма мне, конечно же, есть, но они, мол, сегодня «регистрируются», так что он их мне принесет только в понедельник. Надеюсь, ответить на них до ужина понедельника я успею, но все равно – я бы их перечитывал все выходные. Наверняка – там письма от Маглеванной и от Ольги Исаевой (Орлеаны) из Грузии, которые пишут мне регулярно; а вот от Мани и от Миши Агафонова – едва ли, хотя от них я жду уже давно и гораздо сильнее. ЧТО там может мне опять написать Маня про свой новоявленный средний род, и не на даче ли она вообще, как обычно в это время года и лета? Честно говоря, думаю о ней – и иногда мне опять, как зимой, хочется убить ее, эту тварь…
Тоска, тоска, тоска… Никому не нужен, кроме матери… Е.С. так и не пишет мне этим сроком, всего два, кажись, письма за восемь месяцев было от нее, и то одно – короткая записка, переданная через Бородина. Всё бессмысленно и пусто; какие-либо усилия в мою защиту предпринимать, очевидно, настолько бессмысленно и бесполезно, что никто их и не предпринимает. А из всех впечатлений 20-ти месяцев на воле, и из всех поездок за это время – к Мане в Питер, больше я ведь никуда и не ездил – вспоминается почему-то чаще всего поездка в конце августа, в сентябре 2011 года, как хмурым, тихим, безлюдным воскресным питерским утром я тащился к ней, уже по ее тогдашнему району (Лахте), изнемогая под тяжестью сумки с газетами (которые мне теперь и вменяют)… Тоскливо это теперь вспоминать, но это хотя бы было; а вот на озеро Нарочь, в беларусский санаторий, как хотела мать, мы с ней так и не поехали – ни летом 12-го, когда я искал эти санатории в интернете, ни летом 13-го… И теперь я уже вряд ли когда-нибудь туда попаду…
Да, кончена жизнь. Кончена, как я ни пытаюсь себя убеждать (под влиянием Орлеаны и Маглеванной как раз), что и в 50 лет может быть еще какая-то жизнь, и даже не такая плохая, если удастся уехать и получить убежище; и что уехать из этого Мордора хоть когда-нибудь, хоть и через десять лет – это вполне себе цель, ради которой можно жить в лагерном аду эти десять лет и терпеть там всё – шмоны, зарядки, проверки, глумление уголовников… Убеждаю себя, но получается это, увы, плохо, поверить в эту радужную перспективу отъезда – я никак не могу, – слишком уж нескоро это будет, если будет вообще, и слишком нереально это выглядит даже тогда – кто мне даст паспорт? Кто пропустит через границу?..
Да, вот чем всё кончилось, увы… В 20 лет я предполагал, что кончится жизнь плохо, но не ожидал, что ТАК, – лучше бы уж умереть, пусть и страшной смертью, чем сидеть в таких условиях столько лет. А близкие, мой круг, мое сообщество – без которого, по словам Майсуряна, человек не может жить, и это правда, – где оно? Частью уже там, за кордоном, а из тех, кто остался здесь – единицы, те, кто в рассылке, относятся как к своему, к другу, а остальные… Шехтман тот же, например… Да и Нестеренко… Мразь…
Прошла жизнь, прошла, увы… Только мучения, глумления, унижения впереди, долгие, бесконечные, – то ли десять лет, то ли восемь, но на мой век хватит. Плачет душа… Лучше бы я сдох тогда, упав с окна, в 2006-м, раз, как выяснилось, даже покончить с собой, даже имея для этого все условия, я не способен… Тоска. Отчаяние. Будь я проклят…

28.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Опять утро, опять тюрьма. Воскресенье… Дикая, невыносимая тоска – просыпаться здесь, в тюрьме, каждое утро… 3582 дня осталось – да, я опять начал считать дни – до 19 мая 2023 года, исходя из десяти с половиной лет срока. Надеюсь, в реальности дадут хоть немного поменьше. Доживу ли я когда-нибудь до того, чтобы вот так же просыпаться – в шесть, семь, восемь утра, в эти же первые осмысленные часы будущего дня – уже не в тюрьме, а на воле? Пусть в самых плохих условиях, пусть всё у меня там будет ужасно, но – один, на воле, чтобы мог делать, что хочу и идти, куда хочу? Доживу ли я?.. Да, жить только будущим, как пишет мне Ольга Исаева (Орлеана), как и сама жила она здесь… Выжить, чтобы уехать, – вот и всё, на что мне тут остаётся надеяться, о чем мечтать… Пропускать мимо, не замечая, все издевательства солагерников и начальства, не видеть и не слышать ничего, плевать на их угрозы, стараться только, по возможности, сохранить хоть остатки здоровья, ну и саму жизнь, конечно, – и дожить, и свалить отсюда!.. Будь она проклята, эта страна ублюдков!.. Может быть, суждено мне еще дожить хоть остаток жизни в комфортных, человеческих условиях, – как компенсация, как воздаяние за всё пережитое, и даже найти там еще какой-то смысл жизни, заняться опять любимым делом – войной против этой проклятой империи… Может быть… Просыпаешься здесь – и такая тоска, и полная безнадёга; только радио долбит и долбит: «всё будет хорошо», «звёздное лето» и т.д. Как будто нарочно, чтобы подразнить, чтобы нагнать посильнее тоску… И каждое утро, проснувшись, полежав, встав, я напоминаю себе всё вот это: дожить, чтобы уехать, – вот цель, вот твоя перспектива. Тем сроком у меня такого, настолько ясной и четкой цели не было, – я лишь вспоминал, сколько дней осталось, и с тоской думал, что должно же это всё когда-нибудь кончиться… Теперь есть более четкая, осмысленная цель, есть уже приличный опыт жизни здесь, в этой стране, – и я понимаю, почему старик Дрюбин, видимо, так ненавидел ее в душе, никому это не высказывая. Долгий опыт жизни в России приводит только к лютой, не выразимой словами ненависти к этой стране ублюдков, мрази и быдла, стране, в которой жизнь приличного человека во все времена – это в самом лучшем случае мучения и унижения, а в худшем – вот как у меня. Быдло счастливо, довольно, пьяно и «любит Россию»; приличный человек к середине жизни уже не может ее не ненавидеть, эту страну мрази и унижений, и – порой, увы, поздно, как я – осознаёт, что из нее надо уезжать, что жалко тратить свою единственную жизнь на выживание, на борьбу за всё то, что в нормальных странах не вызывает ни малейших затруднений…

30.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
Всё ужасно, всё отвратительно. 3580 дней осталось, если исходить из максимального срока – десять с половиной лет… Ублюдок опер так и не принес вчера письма, обещанные еще в пятницу (вчера был уже понедельник). Зато – пришел адвокат Бородин, пробыл не больше получаса (даже меньше, наверное), под самый конец, когда уже часа полтора я сидел и читал «дело», девятый том, в последнем, как всегда, кабинете «следственного»; принес письмо от Миши Агафонова. Миша написал, что Маня, оказывается, тоже получала на какие-то свои электронные письма (когда и сколько – он не написал, к сожалению) отчеты, что письмо мне доставлено, – а потом, из моих писем другим, видимо, понимала, что письмо до меня не дошло.
Как бы к Мане ни относиться – но это стало для меня ударом, причем весьма чувствительным. И, главное, совершенно непонятно, что же делать, как с этим явлением бороться, кому жаловаться, у кого требовать. Паша Люзаков тоже передал в этом мишином письме (тот прямо его процитировал), что его письмо до меня не дошло, – значит, видимо, он посылал сам, не знаю только, электронное или бумажное, – и совершенно непонятно, дошел ли до него мой ответ, пересланный через Онежскую, чтобы Майсурян отсканировал и отправил ему по электронной почте. Непонятно, что делать, как с этим бороться, – даже голодовку можно объявить, если ты точно знаешь, что что-то пришло и тебе официально отказались отдавать. А тут - я знаю всё только со слов Миши, официальная же тюремная мразь в камуфляже – хранит на этот счет глухое молчание. Если опер или кто-то другой не принесут хотя бы от Маглеванной и Ольги Исаевой электронные письма – придется начать опять писать ему с сегодняшнего вечера заявления о вызове…
Миша, правда, написал еще, что мое заявление в поддержку отмены Докой Умаровым моратория на атаки на территории Русни и срыва сочинской олимпиады на КЦ таки было опубликовано, – уже хорошо! Но – как-то странно опубликовано: хотя по моей просьбе им скидывался полный текст, они опубликовали только часть со ссылкой на мой блог на LJR, – мол, полный текст можно прочитать там. Боятся подстав и провокаций, что ли? Не доверяют людям, которые им это скидывают? Конечно, со ссылкой, что, мол, это выложено в сеть, публиковать легче, ответственности меньше. Тем паче, что им в 2012 г. уже тыкали в лицо, что, мол, я с моим атеизмом, либертарианством и поддержкой ЛГБТ стал фактическим идеологом КЦ. :)))) Ну что ж, хоть так, – но тогда на все будущие годы, получается, в своих публикациях там я завишу от попадания материалов сперва в мой блог, от Мани, от ребят…
Пришел с чтения «дела» – а тут, оказалось, таки поменяли наконец библиотечные книги! Событие, черт возьми, – эти суки меняют их фактически не чаще раза в месяц, хотя официально считается, что раз в две недели. И – о чудо! – попались мне в этой новой партии «Поющие в терновнике», которых давно хотел прочесть, да никак не мог добраться. 600 страниц, – надеюсь, что на ближайшие дни занятие на весь день и спасение от тоски и грустных мыслей обеспечено.
Хреново еще, что постоянно болит зуб – уже с другой стороны, справа сверху, как раз один из тех, которыми я постоянно ем. Особенно расходится к вечеру, как обычно. Вчера не болел с утра, но потом начал; даже читая «дело», я чувствовал его временами; вечером, за книгами и новостями о КЦ и пр. – совсем не болел, но вот сегодня, будто наверстывая упущенное, заныл практически с первых же минут, как я проснулся. Я всё жду, оттягиваю, чтобы принять две таблетки кеторола только тогда, когда боль станет уж совсем невыносимой. Надеюсь, что две таблетки кеторола убьют эту боль сразу и надолго, как было в мае. А уж если нет, если боль разыграется всерьез и надолго – я просто не знаю, что делать…
Что ж, «знакомство с делом» подходит к концу. Сегодня, по всей вероятности, я дочитаю, последний, девятый том, мразь Абоев должен опять принести его после обеда. В четверг, 1-го августа – опять ехать к нему (надеюсь, что уж точно последний раз), смотреть «вещдоки» и подписывать «217-ю» (статью УПК). Всё, дело будет закрыто, отправлено прокурорам, а потом – в «суд». Почти два месяца, с четвертого июня, когда эта мразота настаивала, чтобы мы всё подписали, а потом бы уже знакомились, удалось протянуть. Август, очень надеюсь, пройдет спокойно, а потом, в сентябре, начнется «суд». Закатают если и не на десять лет, то наверняка на восемь, не меньше; на семь я уже не надеюсь, а считать дни предпочитаю, исходя из максимума – десять с половиной…
Вчера, оказалось, был последний понедельник месяца, когда закрыт тюремный ларек. Так что мать не вчера, как я думал, а сегодня (по словам Бородина) поедет записываться на свиданку. Что ж, это даже и лучше: на следующий день в два-три часа дня, когда принесут всё «горячее», готовящееся прямо здесь, – я буду на месте, не надо будет бежать к мрази Абоеву, как вчера и сегодня, так что хоть удастся спокойно и со вкусом поесть…

9-й час вечера (после ужина)
Ну что ж… Утром, на проверке, приперся-таки ублюдок опер, отдал мне письма – от Майсуряна №21 С РАСПЕЧАТКАМИ!!! (а что же тогда мне отдали в третьей пачке распечаток без письма, 24-го июля?!!); письма электронные – от Лены Маглеванной, написанное всего лишь 28-го, в воскресенье, и от Ольги Исаевой, где она извиняется за поздний ответ. Видимо, в пятницу не было здесь еще этих писем, было что-то другое, когда опер мне сказал, что письма есть, – видимо, вот это прошлое 21-е письмо от Майсуряна. Хотя нет, на его штемпеле местной почты стоит: 10.07.13.
Ну да ладно. Мразь Абоев приперся – еще и двух не было, меня выдернули еще до обеда (а сосед сказал потом, что щи, которые он мне, с моего разрешения, брать не стал, были вполне съедобны). Дочитал я его девятый том, теперь только съездить к нему на Яблочкова в четверг, первого августа, в последний раз – и всё, «дело» закрыто, остаётся ждать «суда»…
Пришел оттуда – был всего лишь пятый час вечера, как потом оказалось, – и тут вдруг открывается дверь и входит… Каретникова с «мусорами»! Я, честно говоря, раньше середины августа ее не ждал, вроде и обрадовался – хорошо, что не забывает, заходит, это обеспечено мне моим статусом политзэка, – но в то же время, а что толку-то с нее? Защищать по сути моего дела она меня не желает, а по условиям содержания в СИЗО, – для меня это не главное. Напомнила она мне наконец-то (давно хотела, знаю по майсуряновским распечаткам из ее ЖЖ), как я в интернете, в своем ЖЖ, отзывался нехорошо про нее саму и ее щенка-дружка Гуковского (юную мразь), – это когда они, особенно Гуковский, в твиттере писали, что я псих и что они требуют снять меня с выборов в «КС оппозиции», а потом радостно присоединялись к решению о снятии. И совсем уж она изменилась в лице, когда я сказал, что хотел бы сказать и всем ее коллегам и единомышленникам, носящимся, как дурак с писаной торбой, с той цитатой из некролога Масхадову 2005 года: что, думал, они умнее, а ума-то им, видимо, не хватает (а м.б., и совести, но, увы, этого я ей не сказал); и вообще, у меня довольно много написано и после 2005 г., а сейчас инкриминируются только тексты 2011-12 гг., почитали хотя бы их, что ли. Сказала в ответ, что много меня читала… но и всё, так эта тема про мое публицистическое наследие и осталась нераскрытой. Еще, правда, на мое упоминание о Корбе сказала она, что, мол, Корб считает, что за слова вообще сажать нельзя, потому и взялся меня так активно защищать, а она, Каретникова, мол, считает, что за слова сажать можно… Дерьмо, короче; и я жалею, что так расхвалил ее весной в открытом письме в их КС. Самое же главное – я высказал ей то, что хотел сказать еще в прошлый ее приход, 14-го июня, да не дошла речь: фактически, они – их «оппозиция» и «правозащита» - принесли меня в жертву. И видел, как она нервно дернулась, услышав это…
Каретникова, Холмогорова, Шехтман, Нестеренко… Спасибо Майсуряну за мою осведомленность здесь, в узилище, об их интернет-дискуссиях по поводу меня (холя Майсурян и сам не ангел, конечно, как явствует из его 21-го письма). Была не раз у меня мысль – написать им всем, всей их кодле, вечно цитирующим одну и ту же цитату из некролога Масхадову, как-то обратиться к ним ко всем сразу, посоветовать, опять же, быть поумнее, полюбопытнее, почитать у меня еще хоть что-нибудь… Нестеренко, конечно, несмотря на сходство его мнения обо мне с каретниковыми и шехтманами, для меня стоит совершенно отдельно от них всех, от этой имперской «оппозиции». Но, поразмыслив, твердо решил я не писать никому и ничего. Не стоит унижаться перед дерьмом, метать бисер перед свиньями. Мне не в чем оправдываться перед этими тварями, генетическими холопами (прежде всего – холопами своих предрассудков и всей своей рабской наследственности), мечтающими отправить Путина «в отставку» (а не в могилу) и устроить тут, в империи, «демократию», причем, конечно же, только для себя, ибо привычную тут борьбу с «терроризмом», «экстремизмом» и «сепаратизмом» они отменять вовсе не собираются. В чем, собственно, их разногласия с Путиным, понять очень трудно, кроме одного: им просто очень хочется занять его место. Эти ублюдки останутся навеки тут, по сю сторону черты, которую я перешел уже давным-давно, лет 15 назад, и о таких «правозащитниках», сохраняющих глухое молчание по поводу дел типа моего, еще в первые дни после моего ареста точнее всех написал на своих «Контурах» Николай Храмов: это не правозащитники, а «мелкие гошефтмахеры околополитического свойства». Точнее и не скажешь. Много чести, чтобы я, один из самых последовательных врагов этой империи, каялся или в чем-то оправдывался перед ее фактическими холуями.
Еще из вопросов Каретниковой выяснилось, что, увы, Зоя Светова не получила мой ответ на ее июньское письмо, который я так усердно и с таким чувством писал тут 10-го июля, сидя один, когда быдляк ездил первый раз на «суд» и в результате весь день просидел на сборке. Так старался, подбирал выражения, обдумывал каждую фразу… :( Но, по крайней мере, Светова хоть узнает, что я ей отвечал, – хотя, естественно, ни в какую ее помощь и участие в моем деле, о чем и просил я ее в конце этого пропавшего ответа, я не верю ни на грамм, независимо от того, доходят письма или нет…
Что ж, судьба моя решена и подписана, выхода и выбора нет никакого. Закатают сейчас на десять лет, ну на восемь… По словам Буковского, читавшего кучу документов ЦК КПСС, судьбы всех известных диссидентов всегда решало политбюро на своих заседаниях, – т.е., уровень принятия решений был самый наивысший в стране. А тут… Мою судьбу решили на уровне СВАО, – сперва центр «Э», окружной, на улице Вешних Вод, там же, где и УВД СВАО; а потом (и до сих пор) – «Бутырский МРСО», чтоб он сгорел!.. В этой вот ничтожности, заурядности, низости уровня принятия решений – залог моего проигрыша, мистическое, если хотите, объяснение всего этого казуса, происшедшего со мной. Еще можно как-то сорваться, если твою судьбу решают высшие в государстве силы; да и, черт возьми, это просто почетнее и гораздо более лестно, чем когда тебя отправляет на долгие годы в лагерь какая-то мелкая сошка, типа мрази Абоева, которой чужды любые материи из области высокой политики, а знает она лишь только то, на что ее натаскивали: хватать, тащить и не пущать, – да еще «законы», от сих до сих, как их напринимала эта советско-фашистская дума за 13 последних лет, и по которым просто высказать вслух свое мнение, да еще об их государстве, да еще сугубо отрицательное, – это страшнейшее преступление… Так что – увы, деваться некуда, и на ближайшие лет десять всё существование (жизнью это не назвать) сведется, видимо, лишь к одной неотступной мысли: выжить, пережить этот кошмар – и уехать, вырваться хоть когда-нибудь из этого ада, с этой большой зоны…

31.7.13., 8-й час утра (до завтрака)
И еще одна мелочь, которую забыл вчера. Пока я говорил с Каретниковой, это чмо Горбачев, зам. начальника тюрьмы, опять припершийся вместе с ОНК, подошел с какими-то разговорами к владимирскому быдляку, моему до сих пор единственному сокамерничку. И, как тот потом рассказал мне, он задал Горбачеву вопрос и насчет моих книг, так до сих пор мне и не принесенных, уже второй месяц, после того, как их передал Миша Агафонов. И Горбачев сказал ему то, чего почему-то упорно не говорил мне: оказывается, эти книги «по ошибке» отдали куда-то в другую камеру. Но – якобы – они, начальство тюрьмы, мне собираются не то вернуть, не то как-то «компенсировать» эти книги, – неясно, правда, как. Разве что сами, за свой счет, купят такие же…
И вот – опять утро, опять тюрьма, опять дикая тоска… Свет пока не горит, слава богу. Закатали меня на десять лет… 3579 дней осталось… за что? За что?!!... Я понимаю, что не меня одного, что в этой проклятой стране просто восстановилось в полном объеме то, что всегда здесь было, что опять тут «срок не укор, а доблесть», как написала мне Орлеана из Грузии… Но всё равно тошно, невыносимо тошно. Пропала жизнь, и никуда не деться, и теперь на много лет только одно дерьмо впереди, никакого просвета…
Господи, дай мне сдохнуть – тут, в этой тюрьме, просто заснуть – и не проснуться…

Дальше

На главную страницу