ОКТЯБРЬ 2017

1.10.17., 7-05
Новый финт! Всё у этих тварей вот так, в этой проклятой стране, – через жопу!.. Еще шести часов не было, только прошел подъем, – слышу, сука дневальный почти под самой моей дверью говорит вертухаю: мол, бани сегодня не будет, так как нет вообще горячей воды, и стирки тоже не будет. А я как раз по подъему отдал в стирку наволочку (кинул на матрас, как обычно) и собирался в бане и бриться, и стирать… И вот, на тебе!.. Суки… Потом кто-то, слышу, открыл дверь ближней бани, вода течет – и говорят, что она, мол, чуть теплая. И действительно, вот уже восьмой час утра – в баню не водят, дверью ее не шарахают, как обычно по утрам…
Вот и 1-е октября. Прошло уже три четверти года. Этого страшного года, унесшего мать…
Насмотришься (еще в детстве) фильмов, начитаешься книжек – и наивно пытаешься жить по ним, по вбитым ими наивным представлениям. И каждый раз обламывает тебя жизнь. Впрочем, я уже и не огорчаюсь особо. Ну подумаешь, не ответил мне Светозарский, – ну и что? Я ведь и не думал всерьез, что он ответит… Больно ему надо, через 30-то лет, тем паче – стоит только в Википедии прочесть обо мне, что я противник РПЦ, которой он – верный слуга, да плюс еще пару сочных из меня цитат… :)) Ну не ответил – и черт с ним, пусть он горит в аду (раз он во всё это верит). А про этого Бабкина, моего так называемого троюродного братца – Феликс, которого я просил найти его в «Контакте», пишет в последнем письме, что это оказалось не так-то легко, т.к. слишком много там таких, с этим именем и фамилией, а отчество, оказывается, теперь вообще не пишут; хотя я дал Феликсу и точную дату рождения – не знаю, найдет он или нет, будет ли вообще дальше искать. А самое забавное – если и найдет, будет ли этот братец со мной общаться, нужно ли ему вообще это будет – знаться с таким опасным родственничком, сидящим уже десять лет по тюрьмам и лагерям. :))) 99,99%, что нет, это ясно заранее.

17-13
Баня все-таки состоялась – после обеда, когда таки дали горячую воду. Но у этих свиней – всё как обычно: напор горячей воды – слабенький, а холодной – вообще еле-еле течет. В результате пришлось мыться фактически кипятком, отрегулировать краны так, чтобы на это количество холодной воды приходилось бы такое же количество горячей, никак не получалось.
На обед – сухая перловка с, типа, мясом; на ужин – картофельное пюре и – впервые за долгий уже срок – добавка кильки в томате. Да еще радость – два дня подряд на ужины дают наконец-то настоящий чай – достаточно крепкий, достаточно сладкий, имеющий вкус настоящего чая, а не какой-нибудь отвратительный привкус, как эта обычно даваемая тут под видом чая слабенькая, чуть подкрашенная, полусладкая, чуть теплая бурда. Так уже, помню, тут было: два-три раза дадут на ужины нормальный чай, а потом – опять эта бурда. На завтрак же бурда как была, так и есть. Да, вот чему приходится тут радоваться, каким житейским мелочам, – радости мизерные, в основном гастрономические, ничтожные, а горе – такое, как смерть матери…
Подумал сейчас: чеченец, говорят, некий, или кто уж там, смонтировал на YouTube два ролика обо мне, которые вроде бы опубликовал «Кавказ-Центр», я с 23 августа слышал об этом от нескольких людей – Светы, Натальи, Феликса. Что же там, в этих роликах, интересно? Говорят, что я там представлен прямо-таки героем, мать была счастлива, успев незадолго до смерти их посмотреть. Но – я не сомневаюсь, что «героизм» мой там подразумевается лишь в том, что я уже столько лет сижу – и при этом не каюсь, продолжаю придерживаться прежних взглядов. Только и всего. Овца, которую тащат на бойню, тоже упирается героически – но от нее, увы, ее судьба не зависит, как и моя – от меня. А о том, что составляет действительно мою настоящую заслугу – о тех некоторых мыслях и выводах, которые я ПЕРВЫМ сформулировал за всю историю общественной мысли и общественных дискуссий в России, – об этом, я не сомневаюсь, никто из моих воспевателей не говорит и не скажет никогда.

2.10.17., 5-33
Да, действительно: баня вчера была, а вот казенной стирки – не было! Наволочку, которую я утром положил на матрас, это чмо дневальный засунуло мне внутрь матраса (вместо того, чтобы тоже положить вечером сверху, как кладут стиранные) – и ясно видно, что ее никто не стирал, за две недели она с одной стороны уже почти черная. Теперь – только в следующий стирочный день ПКТ, через две недели , т.е. 15-го октября – но не факт, что я до того времени еще буду здесь.
Ночью приветственных криков в коридоре не было (а я опять с трех не спал, до этого проснулся в час ночи). То бишь, м.б., сегодня не будет и обратного этапа (хотя ведь не каждым этапом и сюда приезжает кто-то из камерных и СУС-овских сидельцев, которых в карантин сажают сюда же, в ШИЗО, – м.б., этап и был, просто именно сюда, в ШИЗО, из него никого не привели). Между прочим, до сих пор я еще не получил поганую бумажонку из пермского «суда» о 21.9.17. с их «решением» обо мне. Черт его знает – надеюсь, что и лагерное начальство, значит, тоже ее не получило – и не могло, значит, еще послать в Москву бумаги обо мне для распределения меня уже на крытую тюрьму… Но – предчувствие подсказывает мне, что сегодня или завтра мне эту бумагу принесут. Посмотрим.
На мое заявление о выдаче казенных ботинок и свитера, отданное еще 5-го сентября, разумеется, ответа так и нет. Хотел сегодня отдать еще одно – №2 – но с вечера вчера забыл его написать. Впрочем, ясно, что и на №2 реакция будет такая же. Мадам Петухова, здешний «психолог», которую я просил узнать о судьбе первого заявления, не появляется с 15 сентября! Вот так вот у них поставлена «психологическая «работа» с зэками! – а вольного психолога они упорно не хотели пускать… Хуже всего другое – что ребята, Глеб и Рома, вполне успели бы еще приехать ко мне – но, видимо, не собираются. :((

3.10., 17., 5-26
Вчера около пяти вечера были «крестины», перед ними принесли две новых газеты. Всё как я и думал. Ни ребята ни едут, ни мадам Петухова не появляется, ни бумажонку из «суда» не несут. Тоска, пустота, одиночество… Вчера весь день у мразей опять была какая-то «серость», опять ждали какое-то начальство – но шмон ко мне, слава богу, не зашел. Теперь это у них уже беспрерывно; на шмон надо всё, что можно, прятать, и это страшно напрягает (после шмона дернут куда-нибудь – и не успеешь выложить, если только это не в выходные). Печенье овсяное вчера кончилось, ел его десять дней, – и сегодня завтракать, увы, нечем (а уже сейчас хочу есть, – придется терпеть до 11-ти, до обеда). Календарь ФЕОР-овский тоже кончился с концом сентября – и без него в камере стало еще тоскливее. А новый не получить никак: новый если и послали мне, то бандероль с ним и чем там еще (новогоднюю) 100% отправят (-или) назад: до января мне тут бандероль «не положена». Сегодня хоть не ждать этапа: вторник. Если мое пребывание тут затянется, а ребята так и не приедут, боясь меня не застать, кончится подписка на газету (она осталась только на октябрь), да еще и писем не будет, все будут выжидать, пока узнается мой новый адрес, – я просто сойду тут с ума от одиночества и тоски. Между прочим, Горильская еще 6 сентября написала мне, что послала пять (!) открыток – видимо, из Монако, где она была в то время . То бишь, послала еще до 6-го, в самом, видимо, начале сентября, если не в августе. Сегодня пятый день, как приносили письма, новых, м.б., еще и не набралось много, но открыток этих, похоже, нет; уже прошел месяц, они вполне могли дойти. И узнать не у кого…
Осталось 776 дней. Невыносимо долго еще… Будь всё проклято, вся моя жизнь!..

14-45
Появилась-таки мадам Петухова. Выводить к ней пришло косоглазое быдлотатарское чмо – то самое, что дежурило тут раньше, до лета. Да еще и мразь Чертанов, как оказалось, караулил за дверью. Я даже сдуру поздоровался с этим ублюдком, точнее – ответил, когда поздоровался он. Но – оказалось, что надо еще и представиться этим тварям, а я не представился. :))) И тут же был спрошен, буду ли я писать объяснение по данному поводу. То бишь – присутствие мрази Чертанова не позволяет считать всю эту историю случайностью, это явно новые 15 суток ШИЗО завтра или через день-два. Но зачем? Похоже, не так еще быстро собираются они меня отправлять на этап, иначе – не было бы и смысла давать новое ШИЗО. Суки, мразь, своими руками давил бы этих ублюдков, расстреливал бы!.. А мадам Петухова добила меня окончательно: явилась в форме! Оказывается, у них прошла переаттестация, теперь она лейтенант ФСИН! Тьфу, мерзость!..
В ближайшие же «крестины» надо готовиться, что за мной опять придут!.. :))))

17-57
Ну что ж, вот и бумажонка из «суда» прибыла! Тот же узкоглазый ублюдок-вертухай к той же мрази Чертанову в «дежурку» меня за ней и выдернул. И месяца не прошло!.. :)) Если предположить, что и свой экземпляр они получили сегодня, а не только мой – то, значит, вот только сейчас, завтра они смогут послать в Москву запрос обо мне. Пока дойдет, пока там решат, куда меня слать, пока придет ответ – уж две-то недели точно пройдет, если не больше. Так что 15 суток получить и отсидеть я еще прекрасно успею. :)))
Отдал мне ублюдок Чертанов и письмо (невскрытое) от Бабушкина. Причем письмо не мне, а – копия его, Бабушкина, обращения к главе СПЧ Федотову (путинской подстилке – тьфу! – имеющей у упыря статус советника) с просьбой, чтобы СПЧ обратилось во ФСИН на тему: поместить меня на крытой в одиночную камеру и не искать специальных поводов для отправки в карцер. Так Бабушкин ответил на вопрос в моем июльском письме: сможет ли СПЧ пробить, чтобы меня посадили в тюрьме одного и не прессовали специально? – и тогда я как-нибудь уж досижу и там, что поделать. Бабушкин на это мое письмо (называя его «обращением») и ссылается. Что ж, не знаю уж, захочет ли Федотов от СПЧ обращаться во ФСИН; но если и захочет – огромный вопрос, послушает ли его ФСИН, можно ли будет добиться от них хотя бы такой малости…

4.10.17., 5-35
Проснулся десять минут третьего – и больше уже не спал; разве что задремывал минут на десять около полпятого. (И опять снилось, что я сижу на общем бараке.) Узкоглазая быдлотатарская мразь подняла, как всегда, – еще и десяти минут шестого не было…
Не спал, лежал – и поневоле думал о вчерашнем. Как удар кнута, как ожог… только не тела, а души. Хладнокровно подготовленная заранее и хладнокровно осуществленная провокация прямо на ровном месте, «с доставкой на дом», в камеру, как обычно. А я-то, дурак, по наивности думал, что уж это-то время, до этапа, когда уже не нужно ни перед кем изображать меня «злостным нарушителем» и т.п. – они оставят меня наконец в покое. Нет, – с июня, по-моему, не трогали, и вот сейчас, когда не нужно уже ни для чего, – опять! Если за эти 15 суток хоть один шмон припрется ко мне в камеру – они заберут всю еду, я буду опять сидеть голодный, на одной их говнобаланде; а если «крестины» будут не сегодня, а завтра – то кончится эта «пятнашка» как раз 20-го, в пятницу под вечер – и я, скорее всего, и 20-го не смогу купить ничего в магазине, придется голодать еще неделю до 27-го (если до тех пор не увезут, конечно. Если они вынесут всю мою бумагу, конверты и папку с документами – я не смогу ни написать письмо, ни ответить, если вдруг мне принесут письма; а прятать их под бак, как я делал раньше, – опасно, эти мрази на последнем шмоне, 28-го сентября, ведь просто унесли весь бак, увидев, что в нем лежит еда. Остается только сложить тетрадь вдоль, вложить туда конверты – и, если шмон, пихать под брюки спереди и выносить с собой из камеры – и уж стоять за них насмерть, не отдавать ни за что, если и обнаружат… Вот какие мысли одолевали меня полночи, да и сейчас тоже; а иголки я, как встал, воткнул обратно в нитки: до этапа они еще не раз понадобятся, а папку с документами и ручками ведь при ШИЗО тоже любой шмон заберет, она же тоже «не положена» в камере…
Господи, за что же я так мучаюсь, за что?!! Десять лет я ищу ответ на этот вопрос – и не нахожу; но этим сроком тоскливые эти размышления стали еще горше, чем были в Буреполоме. Тогда я считал, что у меня есть перспектива, и неплохая. Сейчас ее нет. За что же все муки и для чего? Для того, чтобы потом прозябать на воле, будучи никем? Сознавать и там, в Киеве, или уж куда меня занесет, свое полное бессилие, невозможность отомстить всей этой мрази?!...
Вонючая овсянка на завтрак, потом ждать баню (среда), после обеда, часам к четырем-пяти – «крестин»…

5.10.17., 5-38
«Крестины» были вчера вечером, как я и думал, – после ужина, в шесть часов. Но, вопреки ожиданию, меня не тронули, не пытались туда выдернуть. Хотя – не исключено, что, зная по опыту, что я на их «крестины» не хожу и никаких их бумажек не подписываю, они могли вынести мне 15 суток и заочно и даже с постановлением не ознакомить, как уже не раз не знакомили. Тогда это узнается только завтра, в пятницу, когда (если) они меня погонят в баню, т.к. в пятницу моется ШИЗО.
А перед самыми «крестинами» местный демон дневальный постучал вдруг мне в дверь и сказал, что если я собираюсь отовариваться в магазине, то заявление надо написать и отдать на день раньше (т.е. уже сегодня, в четверг), т.к. теперь – как я понял с его слов – заявление надо подписывать лично у начальника, так что предусмотрительнее подать его на день раньше. Пользуясь случаем, я попытался у него узнать, есть ли я в списке на «крестины», а он, не поняв, сказал сперва, что меня нет в списке на этап ( тоже хорошо!), а когда понял – сказал, что сейчас спросит и мне скажет, – и больше уже не подходил, козел! Так что пришлось мне ждать, прислушиваясь к хлопанью двери бани, пока не раздались, как обычно, крики: «Кича, БУР, здорово были!..» – свидетельствующие о том, что процедура кончена и «окрещенных» выводят из бани.
Что ж, временно, хотя бы до конца недели, я надеюсь, можно слегка расслабиться: нет ни ШИЗО, ни этапа. Вот еще купить бы еды завтра – и знать, что шмон не придет опять и не будет ее выносить вместе с баком… Иголки надо будет убрать обратно, на «этапный вариант»; а тем временем – опять продрался сзади, справа, мой «тепляк» от нижнего белья, носимый с 2014 г., с «Медведкова» еще, – продрался в том самом месте, где я постоянно правой рукой одергиваю его и свитер вниз (слева пока еще не рвется, хотя и там ткань истончилась, конечно). Самый худший вариант: зашиваешь, а оно через пару дней опять рвется; значит – вещь пора выбрасывать, отслужила, а – где взять другую?.. Предчувствую, что по прибытии на крытую оба моих вольных свитера и теплую спортивную куртку («олимпийку», как говорят уголовники) заберут и положат на «вольный склад»; а драный казенный свитер, если тут (усилиями мадам Петуховой) не выдадут мне новый, я хочу оставить тут, ехать в вольном, – и, значит, этот уже драный «тепляк» останется единственной у меня теплой вещью. Если до лета меня уже начнут там засовывать в карцер (что несомненно) и если в карцере будет, особенно при уже выключенном весной отоплении, такой же холод, какой бывает здесь (что более чем вероятно) – не представляю, как я это выдержу… Если ребята быстро приедут, можно будет попросить Глеба купить теплое нижнее белье (он по таким вещам специалист) и послать в Москву, чтобы мне привезли его с передачей. Но – приедут ли они?..
Вчера с овсянкой на завтрак я угадал; несомненно, что и сейчас будет это же дерьмо. Счастье еще, что днем вчера давали картошку, на ужин макароны с килькой, – хоть не голодаю, как летом! Осталось мне 110 с половиной недель, 774 дня. Вроде немного уже, но срок кажется бесконечным; нервы страшно, нечеловечески измотаны ожиданиями то «крестин», то шмона, то этапа в АД; «а прошлое кажется сном»…

6-40
Нет, на завтрак сегодня оказались пшенка и яйцо. Обалдеть!!! Им опять завезли пшенку! Ну наконец-то!..
А ровно год тому назад в этот день они сорвали мне свиданку с Верой и Феликсом, дав за несколько дней до этого очередное ШИЗО под очередным целиком сфальсифицированным предлогом («не доложил» во время подъема). Это было одно из самых сильных моих переживаний 2016 года, да и всего второго срока...

12-57
Вот дерьмо!.. Сейчас, после обеда, прошлась тут по ШИЗО-шным камерам тетка из ОНК; слышны были сперва грубые окрики Колобка про «форму одежды», а потом женский голос: «…наблюдательная комиссия Пермского…». Не хотел сначала, но, подумав, я даже достучался в дверь до проходившего мимо вертухая и попросил его сказать этой тетке, чтобы подошла и ко мне. Думал попросить ее позвонить Глебу или Роме, сказать им, чтобы обязательно приехали до моего этапа, время еще есть, можно успеть. И что же? – так никто и не подошел. :)) :((((
Первая мысль: вот что значит нет матери. Она постоянно всех дергала, тормошила, просила – и в результате сразу же, как я приехал сюда в 2014, из ОЕК приехал их глава Исаев с персональной просьбой поговорить со мной (хотя в итоге так и не поговорил, но Глеб сказал мне тогда при встрече, что просил его об этом). А теперь вот – не только по своей инициативе, но и по моей просьбе никто и не думает подойти, вызвать, спросить, не надо ли мне чего, как у меня дела и т.д. Ребятам тоже, по большому счету, всё равно, – я у них всего лишь один из многих их подзащитных, несмотря на долгое знакомство с Глебом, первый случай перевода в крытку и т.д. Сбывается, видимо, мое грустное предвидение мая 2013 г.: постепенно обо мне все забудут, приезжать будут дай бог раз в год, останусь я на всем казенном, буду голодать… Несмотря на заманчивые обещания Натальи – видимо, последние два года срока так и будет…

6.10.17., 11-23
Завезли горох. С год, наверное, его не было, если не больше. Так сейчас на второе эта мразь баландер, старое чмо, положил мне даже не половину тарелки, а треть. Едва прикрыл донышко, короче. Сука, что получше – горох ли, или свежую картошку – кладет чуть-чуть, и добавки не остается (якобы); а вот черную, жуткую сухую картошку с водой – он накладывал мне целыми тарелками! Впрочем, добавки гороха я даже просить не буду: и всё равно не даст, и унизительно, да и не такое уж это лакомство, чтобы его просить. «Уха» из кильки (каждый день, уже недели две), с добавлением прямо туда вбитого яйца на этот раз, и вот эта капля гороха на второе, – что обедал, что не обедал…
Заступила смена мрази Стекольщика – и по собственной уже инициативе принялась крутить радио, даже без просьб моего соседа-стукача. Несколько раз переключили, сейчас вроде по радио играет что-то мелодичное, даже порой со словами, а не то отвратительное «танцевальное» бряканье, что было в прошлые разы (переключения). Но ни времени, ни новостей, скорее всего, опять до завтрашнего шмона (когда они переключают обратно на «Милицейскую волну») не будет.
Опять тоскливое, безнадежное ожидание магазина. Сегодня пятница; заявление отдал еще вчера в подъем, как сказал мне ублюдок и жулик дневальный (тихо присвоивший 25 тысяч рублей, посланные еще матерью мне «на лекарства»); спросил потом его через дверь – он подтвердил, что видел мое заявление. И вот – ждем-с. С 12 до 2-х там обед, так что – не раньше трех пока он сходит туда после обеда, перепишет на бумажку товар, возьмет у бухгалтерши лицевой счет… Останется два часа до закрытия (там до пяти вечера, а иногда и раньше). Будет? Не будет? Черт его знает; но – по моему грустному двухлетнему почти опыту – скорее нет, чем да. Есть еще шпроты на ужины и конфеты, с голоду еще неделю (если пробуду ее тут) не помру, но, право же, шпроты с хлебом на ужин – это совсем не сытно, да и на завтраки хотелось бы чего-нибудь…
Между прочим, сегодня уже восемь дней без писем. Проклятые свиньи, мразь, ублюдки, недочеловеки, засадили меня на столько лет ни за что!.. Будь она проклята, эта страна, чтоб ей сдохнуть!!!

17-22
Магазин состоялся, да. Опять «обули» меня на более чем приличную сумму, где-то рублей 280, не меньше. Ублюдок дневальный принес список за прошлую неделю (о чем сам мне и сказал), исправив его сегодня после обеда, – и всё равно половины жратвы в нем не оказалось! Из того, что я написал – не оказалось сливочного масла (кончилось), вафель (м.б., их и не было), а всё данное взамен – оказалось совсем не на ту сумму, как отсутствующее. Вот где-то рублей 280 и вышла разница, – этим уродцам на сигареты, как раз по пачке каждому. Плюс – сегодня же смена ублюдка Стекольщика, а в тот раз, 28 сентября, когда утром на шмоне мразь курточник вынес у меня бак с едой, – именно Стекольщик заступал и возвращал мне этот бак пустым. Так что сейчас, отдавая мне всё купленное через открытую (!) дверь, он сразу грозно заявил, что, мол, в отбой унесешь половину в каптерку! Не знаю уж, он ли будет проводить отбой, или его напарник, не забудут ли они вообще обо мне, но на всякий случай я собрал всё то, что мне тут не нужно, да и хранить (от мышей) особо негде, ибо бак опять забит овсяным печеньем: часть шпрот, сгущенку, еще три пачки лапши б/п, сегодня купленные, батончики «Марс» и «Баунти», часть конфет и майонеза. Опять предстоит питаться овсяным печеньем – и слава богу еще, что была колбаса (причем не та, что написал этот урод в списке а – ветчина по 239 р., которую он вычеркнул как отсутствующую. И – пока я говорил с ним через «кормушку» про этот список, он успел сказать, что документы на меня уже готовятся, осталось две-три недели до этапа).

7.10.17., 5-33
Мразь Стекольщик так и не повел меня выносить еду в каптерку, – ни вчера в отбой, ни сейчас в подъем я его вообще не видел, приходил оба раза его лысый напарник. Вечером они начали отбой рано, минут в 35 девятого, – пришлось даже лечь и ждать, пока они всех «отобьют» и уйдут, а уж потом садиться ужинать: уж больно не хотелось, чтобы эта нечисть приперлась прямо во время еды со своими глумливыми шуточками-прибауточками. Но нет. Забыла, видимо. Вот оно, их служебное-то рвение!.. :))) Что ж, перед шмоном разберу обратно этот собранный вчера на вынос пакет. Кое-что – обратно в тумбочку; плохо, что кое-что действительно дня два-три, пока в баке не станет посвободнее, придется держать наверху, никуда оно толком не влезет. Опять эти уроды купили мне пачку халвы, которую я не люблю и никогда не беру. Три пакета лапши б/п, да пакет с «Марсами», их уже довольно много, штук девять или десять. Собственно, лапша б/п, консервы (хорошо бы, все же часть шпрот осталась) да эти вот батончики «Марс» – и есть мой главный запас пищи в дорогу, то, что можно есть в «столыпине» вместо их отвратительного казенного сухпайка.
После всей нервотрепки вчерашнего дня никак не мог заснуть, долго ворочался, думал уж, что опять не усну до утра, что пропала ночь, как это было в прошлом декабре две ночи подряд, 1-го и 2-го. Но нет, потом всё же уснул – не раньше 11-ти, я думаю, и проснулся ровно в три часа ночи. Если по опыту я знаю, что сплю за ночь не больше четырех часов, то, значит, заснул не раньше 11-ти, скорее даже позже.
Часто вспоминаю по ходу раздумий – и до сих пор не могу поверить, что матери больше нет…

12-05
Уже хотел опять написать много нехороших слов про этого баландера: на второе у него каждый раз ДВА черпака картошки составляют меньше полтарелки, из которых больше половины – жижа, сами кусочки картошки по пальцам можно сосчитать. Хотя, конечно, виноват не только он, но и те, кто ее так готовит, что в бачке, похоже, 2/3 жидкости, если не больше. Абсолютно без всякой надежды, чисто для проформы решил все же не обратном его пути спросить, не осталось ли картошки. Вероятность – 1%, да нередко он, скотина, даже ответом не удостаивает на этот вопрос, просто захлопывает «кормушку» – и всё!
И тут вдруг оказалось, что немного картошки все же осталось – и он мне начерпал еще полную тарелку! :))) Вот бы всегда так ошибаться!.. :))) Попутно я сказал, как бы между делом, что, мол, нафига ее так готовить, с одной водой, – и баландер этот, работавший, как я слышал, тут раньше в столовой, стал мне популярно объяснять, что это не вода, а соус, что его и должно быть больше, чем самой картошки, и т.д. – но закончил все равно тем, что картошки у начальничков на складах мало (потому, ясное дело, ее и разбавляют водой так жидко). :)))
С ужасом думаю: чем, какими пустяками, вздором, мелочами занято мое сознание , о чем я думаю и пишу, что вчера, что сегодня, – а между тем, предстоит что-то страшное, ужасное, под названием «этап», и уже совсем скоро; и жизнь прошла, и мать умерла, и впереди – пустота…

19-35
Около двух часов, уже после библиотекаря – вдруг начал отключаться свет во всем здании. Один раз, другой, третий… Дебилы в «дежурке» (уж не знаю, кто еще там был, кроме двух быдлотатарских вертухаев) поняли, что это оттого, что они там, в «дежурке», включают чайник. Не выдерживает сеть, видимо. Сразу после этого откуда-то появились зэки-электрики, стали менять провода, – свет оставили только в коридоре а в камерах его не было до пяти, три часа!!! Если б не ужин – м.б., так и возились бы до сих пор. Я, бродя по темной камере, вспоминал буреполомские сидения без света – то весь день, то аж полтора суток, блуждания по темному бараку…
О чем я всё время думаю? Скоро ехать в АД… Там будет еще хуже, чем здесь. И как быстро я успокоился, привык, что нет больше матери!.. Каждый день я с ужасом вспоминаю об этом… Написал Эделеву, хотя и понимаю, что это бесполезно, они не приедут (дай бог, чтобы хоть на новое место приехали!). Всё более остро встает перед моим сознанием вопрос, для чего я, собственно, живу.

8.10.17., 5-20
Узкоглазая вертухайская гнида явилась и подняла меня аж в семь минут шестого. Так бы и исполосовал всю эту мразь ножом, прострелил бы автоматными очередями в сотне мест, чтобы одни лохмотья от этой поганой тушки остались!.. Впрочем, семь минут – это еще не рекорд, у этих быдлотатарских ублюдков бывали за два года подъемы и в пять минут шестого, и вообще в пять часов ровно…
Опять ждать проклятую баню – а эти мрази 100% всегда начинают водить с дальнего конца коридора! Так что опять нависает шмон – и вынос всей жратвы, пока я буду там. Три с половиной месяца не стригся уже – вот и пусть вызывают мне парикмахера сперва, если надумают, как обычно, вести в баню перед самым шмоном!..
Зашивал опять «тепляк» от белья вчера вечером, там около уже прежде зашитого опять возникла маленькая дырочка. Но только зашил, одел, стал, как обычно, оправлять, оттягивать сзади вниз – бац! – и опять там же продралось, опять большая дыра! Это уже не зашить, за годы (с 2014, с Медведкова еще ношу этот «тепляк») ткань на этом месте сзади истончилась от моих оправлений и оттягиваний до предела, надо выбрасывать. В этом вот вчерашнем письме Глебу написал, чтобы он купил мне новое нижнее белье, он знает какое-то хорошее, теплое, сам носит такое; но – купит ли, нет ли – неизвестно, а ведь передач на крытой всего одна в год. Пропустят, забудут что-то – и жди еще год, обходись как хочешь.
Спал эту ночь опять мало, проснулся, по-моему, без четверти два –и уже больше не спал. Раньше от этого ночного недосыпа глаза у меня сами собой начинали тут слипаться после обеда, где-то в час, в два часа дня; а теперь уже и до обеда, пока сижу и жду его – уже засыпаю, перестаю соображать что-либо, слышать радио и т.д.
Опять ужасные мысли: как же я поеду, как потащу баулы, как буду сидеть с уголовниками на пересылке… Но теперь я уже меньше думаю об этом, чем год назад : появилось чувство тупой обреченности, неизбежности, неотвратимости всего этого ужаса… :(((

11-45
Баня опять, как и в прошлый раз, сразу после шмона, в 10-10. Быдлотатарская смена верна себе. Заодно унес конфеты и майонез в каптерку, положил в баул, а самое главное, что надо было туда положить – пакет с «Марсами», чтобы есть их в столыпине, – забыл, идиот! Выложил зачем-то вчера в тумбочку из общего пакета с конфетами и пр. – и сегодня, разумеется, забыл сунуть обратно!.. :(
Добавки картошки на второе сегодня, конечно же, не оказалось. Хорошенького понемножку. :) Сегодня этот гондон баландер положил ее чуть-чуть побольше, самую малость так что уровень воды оказался чуть выше полтарелки. Но – пока он мне ее накладывал, я, нагнувшись, увидел в «кормушку», КАК именно он накладывает. Вот уж действительно гондон: да, он вроде кладет два черпака, но второй – только вода, он специально зачерпывает из бака и вливает в тарелку. Понятно, что если он будет класть хоть по полтарелки одной картошки – ему и на половину камер ее не хватит, в бачке быстренько останется одна вода. Под стать второму, кстати, был и суп: опять килечный, но кильки попался мне уж совсем крохотный кусочек, по которому я едва определил, что за бурду я ем; плавало там еще чуть-чуть картошки и – довольно много белых лохмотьев от вбиваемых прямо в горячую кастрюлю супа сырых яиц (здесь такая странная манера готовить, в еду просто вбивать яйца!). Твердое содержимое этого супа составляло, я думаю, максимум 10% от объема воды в нем, – короче, не суп, а практически одна вода! Вот чем эти мрази кормят за казенный счет в своих казенных домах. В целом обед был похож просто на издевательство, на глумление.
Пока мылся в бане, вспомнил почему-то Бяльон, старинную коллегу и приятельницу матери, на десять лет ее моложе. Они были знакомы еще с начала 80-х, с 655-й школы, Бяльон еще помнила (мать пересказывала мне с ее слов), как бабушка приходила туда за мной в 1-2 классах. С матерью они последние годы были в ссоре (мать, как всегда, разобиделась, что та позвонила поздравить ее с д/р на пару дней позже, – и порвала все отношения). Найти бы ее сейчас, сообщить, что мать умерла… но как? Вряд ли у нее в ее 64 года есть аккаунты в соцсетях, а по-другому, по одним ФИО и году рождения – где искать? Написал я об этом Глебу, чтобы он переслал эту просьбу Феликсу, а уж тот поискал, но – едва ли найдет. К тому же, еще году в 2005 мать что-то говорила, что Бяльон поменяла фамилию (эта-то у нее по мужу, который уехал в Израиль).

9.10.17., 5-40
Вчера, собирая тарелки с ужина, эта старая очкастая дылда – баландер (по кличке, как недавно тут выяснилось, Малыш, – ну да, всякий амбал, дылда и громила у уголовников обязательно Малыш!) вдруг сама спросила меня, почему это я не интересуюсь у него про остатки кильки. Давали третий (!) день подряд пшенку с этой килькой – нелепейшее сочетание! – и я не стал спрашивать, т.к. до отбоя мне этого вполне хватало, а после отбоя меня ждала ветчина и ДВА яйца с завтрака. Но он спросил – т.е., у него там осталась килька, и еще удивился: мол, когда не остается, я спрашиваю, когда остается – не спрашиваю… Что ж, упускать такой случай не стоило, в другой раз не предложит, а может понадобиться. У него этой кильки с томатной жижей оказалась полная тарелка еще, – что ж, съел я и эту дрянь. За три часа до отбоя – ничего, нормально, она как раз успела перевариться. :) То густо, то пусто. Не будь ветчины, я, конечно, оставил бы эту тарелку кильки на ужин после отбоя. Боюсь, на крытой не раз еще, особенно в карцере, доведется мне вспомнить с грустью это неожиданное изобилие…
Грустные, грустные даты… Сегодня ровно два года, как я в этой камере. Ровно 40 дней, как умерла мать. Как сказала мне в последний приезд Света, сегодня они зароют на Ваганькове урну с ее прахом. Феликс, Вера, Санникова, не знаю, кто будет еще, и сама Света выкроит ли время, совсем не факт. Не знаю, удалось ли им дозвониться до Лени Эмдина, единственного ученика матери, все последние годы к ней ходившего и помогавшего ей, – телефон я вспомнил и дал Свете в последний ее приезд, она обещала найти и позвать его. 40 дней… а кажется, что год уже прошел. А эпизоды 80-х годов с участием матери, которые я вспоминаю все эти 40 дней – кажется, что были только вчера…
Ровно 770 дней, 110 недель мне осталось. Каждое утро, до подъема еще, я испытываю мучительный, леденящий, неописуемый ужас от предстоящего этапа, который всё ближе и ближе. Неописуемый, тягостный, тоскливый ужас, каждое утро, изо дня в день, без исключений. Перетаскивание неподъемных баулов, шмоны и сидение с уголовниками (дай бог, чтобы только на пересылках, а не на самой крытой!) – вот что вызывает этот ужас. Потом, в течение дня, особенно к вечеру, становится чуть полегче на душе, приходит ощущение тупой покорности судьбе, – всё равно же деваться некуда, так что ЧТО об этом и думать! – а с утра, как проснусь, всё начинается с начала…

10.10.17., 5-35
Вчера в обед отдали наконец-то письма (а потом, перед «крестинами», как обычно, принесли еще и две газеты). Три письма от Землинского, остальные – по одному: Кондрахина, Эфрос, Санникова, Лана Фрик и – неожиданно – открытка от Шесткова из Берлина! Так и нет, разумеется, ни слова от Мани, нет ответов ни от Светозарского, ни от Миши Рахманова, – что ж, я и не ждал особо, – а от Рудыка, м.б., нет потому, что ему я писал только 28-го сентября, м.б., ответ еще не успел до меня дойти.
Самое противное – не оказалось в конверте той книжки, которую мне послала Кондрахина! То ли брошюра, как было уже недавно, то ли распечатка, – она даже не написала. Зато написала, что автор – узник еще сталинских лагерей, так что вряд ли его книга затрагивать Путина и вообще современность. Есть еще вариант, что, м.б., просто забыли ее вложить обратно в конверт, когда цензурировали письмо, – но это как-то странно и не очень все-таки вероятно. Что ж, напишем Лене, что ее книжка не дошла, м.б., на новое место пошлет ее еще раз.
Эфрос поразила меня тем, что она, оказывается, дочь писательницы Нины Катерли (которую я не читал, но много слышал); описала еще, как в свои лучшие годы работал питерский ДС, где она состояла (вечные проблемы с кворумом на собраниях). Шестков пишет, что на его слова я реагирую «воспаленно» :)), – это, видимо, про мой ответ на прошлую его открытку, полученную, по-моему, еще в марте. Страстно агитирует меня после освобождения уехать из этой страны – с таким напором, как будто я яростно возражаю! Еще по его комментариям на «»Гранях» два-три года назад я понял: он воображает меня этаким фанатиком «выхода на площадь» и вообще политической борьбы тут, внутри, не понимающим, что она тут безнадежна. Как его в этом разубедить, пока я еще физически здесь – я не знаю, хотя и пытаюсь в каждом письме. А о том, КАК уехать, не имея загранпаспорта – он не пишет, для него этой технической стороны эмиграции не существует вообще, – видимо, судит по себе и своему 1990 году отъезда.
Ну и наконец эта Лана Фрик, мне практически чужая и малознакомая – с упоением пишет на трех страницах о своих четырех детях, об их учебе, лечении, кружках, секциях, о своей работе и ночных поездках с нее домой – и ухитрилась ни единым словом не упомянуть о Йонатане Гордоне, который меня с ней заочно и познакомил, – хотя в прошлом письме я ее спрашивал, куда он пропал, почему с зимы уже не пишет.
И вот я сидел, как обычно, до вечера, но всем им успел вчера ответить, ура! :) Да, еще забыл: наконец-то принесли все пять открыток, посланных мне Горильской из Монако, о которых она уже давно в одном из писем упоминала, что она посланы.
Старый этот баландер вчера в ужин спросил вдруг у меня большой (А-4) конверт, – ему , оказывается, нужен «для приговора», чтобы послать его «на поселок». То бишь, собирается подавать на перережим, чтобы вместо лагеря выпустили его на поселок. Три года ему осталось, насколько я знаю, 16 уже просидел (всё время эту цифру упоминает). Не сомневаюсь, что его и выпустят, – он же не «злостный нарушитель», как я! :)) Меня увезут, а вскоре не станет тут и его, – м.б., оно и к лучшему, что меня увезут, а то все равно без него кто мне давал бы тут добавок кильки или картошки? :) Пришлось бы сидеть на одной тощей порции. Хотя – на крытой придется сидеть на ней всё равно…

11.10.17., 18-40
Всё-таки они пришли за мной!.. Уж думал, не закажут ли сегодня на этап; прошли «крестины», отхлопала дверь бани – и вдруг… Открывается моя дверь – и узкоглазый ублюдок вертухай командует: «К начальнику!». Я, разумеется, всё понял – и не пошел, повернулся к этой мрази спиной, а она продиктовала в регистратор: «…отказался выйти на дисциплинарную комиссию». То бишь – опять 15 суток! :)) И за что же? Кроме той провокации мрази Чертанова 3 октября, когда я «не представился» этому же узкоглазому, больше никаких провокаций не было; а о той – я, дурак, уже забыл, расслабился, а десять дней-то еще не прошли! И они все-таки решили использовать эту домашнюю заготовку.

19-00
Прервали на ужин (горох с килькой, бред!..). Для чего ж они, суки, это делают, дают еще сутки, когда уже пора на этап? Единственное, что я могу придумать – м.б., уже и новое, даже не объявленное мне формально, ПКТ у меня кончается? Оно где-то с апреля или с мая, я даже не знаю точно. Видимо, не приходит никак еще из Москвы бумага, куда меня везти, на какую тюрьму, вот они и продлевают мне это ПКТ за счет ШИЗО, – не выпускать же меня из камеры! Никакой другой версии просто не могу придумать, – этап на носу, все «суды» уже давно прошли – а они опять за старое; почти четыре месяца ведь не было у меня ШИЗО, с июня месяца…
Значит, магазин послезавтра пролетает – и будет только 27-го, если, конечно, я еще буду здесь. Наверняка выгребут всё, что осталось от прошлого магазина, – теперь они по утрам заходят шмонать всех, у кого бывает ШИЗО, и по этой стороне коридора, – и 5-ю, и 7-ю… Если только добавки кильки на ужин, ими спасаться… Тошно, невыносимо, просто не могу… Всегда пакость случается тогда, когда ее не ждешь, – а тогда, назавтра после провокации, когда я ждал вызова на «крестины», был на 100% уверен, – вот тогда как раз и не случилось ничего… Суки, суки, суки! Убивал бы своими руками!.. Опять не жрать ничего, ждать шмона-погрома по утрам…

12.10.17., 5-40
Лег вчера только в десять вечера, окончательно проснулся в 2-10 ночи – и больше не спал…
В отбой вчера, как я и думал, узкоглазая быдлотатарская мразь по фамилии Мазитов повела меня «знакомиться» с постановлением. Ну да, всё точно так, как и планировалось: 3-го во столько-то времени не представился вот этой самой гниде Мазитову, «отказался». Хотя гнида Мазитов меня не просила представиться, а – уже когда я надел робу и собирался выходить (к психологу мадам Петуховой), вдруг спросила: «почему не представились?». Хотя и раньше, с самого 2014, я ему никогда не представлялся – и он никогда этого не требовал. То бишь, в чистом виде подлавливание, самое подлое и циничное, какое только бывает. В любой момент можно подловить: «не представился», «не доложил» и т.п. – и пожалуйста, 15 суток ШИЗО как с куста!..
Лютое, нечеловеческое желание убивать их, лично, своими руками всех их мочить – и тюремщиков, и гэбню, и ментов, и всё это их поганое государство, всех, кто ему служит!!! Они совершенно неисправимы, эта нация подонков, – и жить на свете они не должны! Ядерную бомбу сбросить на их Россию – мало, мало! Одной бомбы – мало, надо на каждый их крупный город по бомбе, на каждый ж/д узел! Надо их выжечь, всю эту мразь, как клопов, как тараканов! – ибо они, конечно, не люди…
С тоской думаю, как пережить 15 утренних шмонов. Еду, писчую бумагу, конверты, блокнот – они заберут всё, всё, если только зайдут сюда. В ШИЗО ведь низ-з-зя ничего…
Сидел, размышлял… Да, очевидно, это ШИЗО – только для того, чтобы продлить мне сидение в камере, другой причины быть не может. Если учесть, что провокация была 3-го, «крестины» – на следующий день, 4-го, но тогда меня не дернули; с тех пор было еще несколько «крестин», вот только в понедельник, 9-го; вчера были уже вторые «крестины» на этой неделе, а третьих – завтра, в пятницу, когда истекают положенные десять дней со дня провокации, – может и не быть. То бишь, протянули еще неделю, плюс – две недели после ПКТ за счет этого ШИЗО. Видимо, и впрямь, 3-го они получили, как и я, решение «суда» – и две-три недели им нужно, как и сказал мне 6-го сука дневальный, две-три недели на то, чтобы Москва получила их запрос и прислала им ответ. А ПКТ у меня, видимо, кончается, – я же о нем узнал в апреле, уже полгода прошло; и после конца ЕПКТ в апреле, видимо, они не прежнее, с 2015, ПКТ посадили меня досиживать, как я думал, а сразу же выписали новое, на все полгода – и даже, суки, об этом не сказали ни слова! И вот теперь оно кончается (я ж не знаю точно, с какого оно числа), а запрос на этапирование еще не пришел. Вот эти ублюдки, конкретно мразь Чертанов, и явились 3-го с провокацией, отложили ее по максимуму, на восемь дней из десяти, а вчера – использовали! И из-за их технических нужд во времени я должен буду сидеть голодным, а м.б. – вообще в голой камере, без ручек, бумаги, блокнота…
Есть ли в мире хоть что-нибудь, что было бы для этой Системы и этой проклятой страны чересчур, слишком, «перебор», как говорила Новодворская? Нет, нет и нет! Их не жалко, они не люди, они никогда, НИКОГДА не будут жить нормально, цивилизованно, без этой государственной подлости и цинизма. Их не только можно – их НУЖНО убивать и только убивать!!! Сбросить ядерные бомбы на все их города, или выжечь напалмом, или залить им отраву в водопровод, чтобы они дохли тысячами, или взорвать плотину под Москвой, чтобы ее затопило, и т.д. и т.п., и взрывы их метро, поездов, самолетов в воздухе – ничто, ничто не будет против этой русской мрази слишком, ничто не будет чересчур! Как сформулировал в свое время Буковский, тоже от них хлебнувший: «Нет больше в этой войне запрещенных приемов!».

18-05
Как ни удивительно, но – шмона не было вообще! Сегодня – шмонный день по всей зоне, четверг: наверное, шмонали бараки и так были заняты, что не успели вышмонать ШИЗО, и так шмонаемое каждый день! :) После десяти утра какая-то толпа вроде бы приходила, и даже был чей-то крик: «Поехали!» – но шмона так и не было. Зато уж завтра… страшно (и противно) даже представить… И шмон, и баня ШИЗО – всё предстоит завтра.
Перед обедом открыл вдруг дверь помощник белобрысого упыря Лезгина, только что заступивший: мол, там мне что-то принесли из спецчасти, бумаги какие-то. Иду в их «дежурку». Там сидит за столом девица с бумагами, а около нее – первое, на что падает взгляд – лежит пачка писем мне.
Я хочу их взять – и тут вдруг этот же вертухай, что ходил за мной – хватает их и говорит: мол, у вас сейчас ШИЗО. Три года тут сижу – всегда отдавали и в ШИЗО, и вдруг!.. Хватает – и перекладывает от меня подальше; пытаюсь подойти и взять – эта мразь меня не пускает! И спрашивает, сколько суток мне дали, – типа, до конца ШИЗО не дадут, будут валяться у них (и на пятый день пропадут, ага!..).
Сажусь на табуретку, думаю, что делать (отказаться получать бумаги из спецчасти – это первое!). Не помню уж, что сказал мне этот вертухай, но я, сидя на табуретке, ему резко сказал: мол, я сейчас лягу на пол, да и всё! (Я же так однажды сделал, в начале 2000 г., когда два мента в штатском, вызвонив по контактному телефону, хотели арестовать меня в метро за антипутинские листовки, которые мы клеили тогда, перед «выборами», по вагонам и которые назвала тогда «гениальными» Новодворская!)
Короче, говорю, что лягу на пол, он отвечает: мол, ложись. Недолго думая, я с табуретки брякаюсь на пол, на спину, руки под голову, ногами к выходу. Лежу. Вертухай этот стоит возле меня; смотрю – потихоньку начинает брать и рассматривать мои письма. Одно, другое… Ну, думаю, хороший знак. :) Девица сидит и занимается пока не моими бумагами. Тут входит белобрысый упырь, обалдевает от такого зрелища – и начинает грубо, на «ты», хамски мне угрожать. Мол, я тебя сейчас за ногу утащу, и т.д. Тащи! – говорю. . Ему девица тоже что-то объясняет про чьи-то бумаги, он уходит.
Помощник его пытается мне командовать: мол, встаньте и идите в камеру! :) Пытается обмануть: мол, пойдете в камеру – тогда вам дадут письма. :) Нет, говорю: вот когда отдадите, тогда пойду!
Видимо, подействовало на него, когда девица из спецчасти сказала: ну, я тогда пойду, мне некогда ждать (меня, имелось в виду :) . И этот урод сразу отдал мне письма, я встал (минут десять, наверное, всего пролежал), получил бумаги: это оказался возврат мне жалобы от моего имени, написанной Ромой на решение Чусовского «суда» по поводу моих ШИЗО еще 31-го июля, когда Рома и на заседании-то не был. Жалобу эту ему и писать-то не стоило; кстати, в бумагах сказано, что на его официальный адрес в Екб, на Латвийской ул., это всё высылалось заказным письмом, но он не получил, письмо вернулось в «суд». Куда же он делся, что и письмо не получил, и ко мне они с Глебом, похоже, так и не думают ехать7..
Пришел в камеру, посмотрел письма. Два – от Землинского, с новостями; одно – от какой-то незнакомой женщины, которая пишет, что обо мне узнала от Феликса; с одной стороны, выражает мне сочувствие, с другой – прочла, видимо, из меня только те цитаты из некролога Масхадову, что висят в Википедии, ужасается и спрашивает, неужели я и в самом деле так думаю?! :) И вот почти до ужина сидел отвечал им обоим: сперва ей, а потом и Землинскому, хотя там особо и не на что было отвечать.
На ужин опять горох с добавлением кильки, – идиотское сочетание! А пшенка сегодня была она завтрак. Подвезли, значит, наконец им продуктов. Тепляк мой старый начинает уже рваться и слева сзади, где я три года оттягиваю его вниз; а справа сзади – уже большая дыра, хотя я два раза, если не три, зашивал там… А новое белье взять негде, если Глеб, получив мое письмо, не купит и не вложит в передачу на крытку…
Писать полдня письма было так классно: в это время забываешь и о ШИЗО, и о завтрашнем шмоне, и о близком этапе… А когда вспоминаешь, как и утром, в четыре часа, – ад, ад в душе, немыслимая, невыносимая тоска и бессмыслица.
Ради чего я мучаюсь, РАДИ ЧЕГО??? Нет ответа… А жизнь прошла… Осталось мне сидеть 767 дней.

13.10.17., 18-38
Рабочая неделя прошла – а ко мне так никто и не приехал. Хотя – по всем расчетам Корб уже должен был получить мое письмо от 3 октября, сразу же после провокации, где я просил его передать ребятам, что жду их. Похоже, здесь, на старом месте, я уже не дождусь их – и когда-когда еще дождусь на новом!.. (Если дождусь вообще.) Рахманов, Светозарский, Маня и, похоже, Рудык – так и не откликнулись. Никому я на ….. не нужен. Подумал еще: сколько есть народу из моих бывших «друзей», кто знал мою мать, мог бы вполне прийти на ее похороны – и не пришел. Михась этот, давно и ею, и мной забытый, аж из Минска автостопом приехал, а эти… Тарасов, Фрумкин, Гиляров, Евстифеева, Люзаков, Акименков…
Шмон утром был, но ко мне не зашел (как и в 5-ю, где, похоже, до сих пор тоже ШИЗО). Дай бог, чтобы оставшиеся 13 шмонов тоже ко мне не зашли!!! В баню повели десять минут третьего, после обеда (и полной добавочной тарелки картошки :) , – в дальнюю баню, ибо ближняя была опять занята «крещаемыми». Суки, третий раз за неделю, через день «крестят»!..

16.10.17., 5-33
Поразительно, но два дня – выходные – было не о чем писать. То по странице в день, а то… Приходил в субботу библиотекарь – вот и все события. Шмоны были, но ко мне, к счастью, не заходили (да и вообще шмонали не ШИЗО). Я и сейчас-то взялся за перо в основном затем, чтобы отметить эти даты и факты – вдруг сегодня эти мрази зайдут и заберут у меня ВСЁ – бумагу, конверты, блокнот, папку с документами и дневником, остатки еды… Четыре шмона пройдено, но 11 еще осталось, до конца этого проклятого ШИЗО.
А до конца срока мне осталось 763 дня, ровно 109 недель, два года и месяц. Дни уходят, уходят потихонечку недели, но – это не радует. Мучительные, тоскливые размышления каждое утро, без исключения, на нарах, перед подъемом. Жизнь прошла, это уже ясно, и впереди нет ничего. Стоит ли длить ее, такую жизнь, состоящую из одних лишь мучений?..

10-11
Быдлотатарский ублюдок Мазитов – тот самый, что устроил мне провокацию 3-го октября – явился-таки без трех минут девять: «В баню!». Пришлось сказать, что я плохо себя чувствую и не могу сейчас, – это уже второй раз приходится так отсрочивать баню перед шмоном, первый был 31-го мая. Ничего хорошего в этом нет, разумеется, – тем более, что утром пятницы, когда следующая баня, опять будет дежурить эта же мразь. Но уж лучше так, чем, как было 13 марта, я буду сходить там, в бане, с ума от беспокойства: зашли эти ублюдки шмонобанда ко мне или нет, вынесли всё или не вынесли… Слава богу, сегодня обошлось, не зашли, – это уже 1/3 ШИЗО пройдено, пять шмонов из 15-ти. Но как дико выматывает нервы это ожидание, это напряженное прислушивание, это рассчитывание по минутам, что сказать и что сделать, чтобы не влипнуть и не потерять всё свое жалкое барахло, – страшно даже сказать. Я чувствую себя совершенно опустошенным, как выжатый лимон, за эти годы – и ясно, что на крытой будет еще хуже…
Имел глупость сказать ублюдку Мазитову, что пусть, мол, он скажет обо мне следующей смене. Теперь те – белобрысый упырь Лезгин и его помощник – если и поведут, то едва ли раньше, чем после обеда, но легко могут и забыть повести вообще.

11-36
Нет, в баню и второй раз погнал все тот же ублюдок Мазитов, под самый уже конец своей смены. Причем эта гнида вертухайская не заглядывает сперва в «глазок», или, даже открыв уже дверь, не спрашивает, МОГУ ли я сейчас идти в баню (поскольку знает, что мне до этого было – якобы – плохо). Нет, такие нежности у этих мразей не в чести; ублюдок Мазитов, блядин сын, так же, как и всегда, открывает дверь – и отрывисто командует: «В баню!». Быдло, тупое, бессмысленное быдло; как же я ненавижу таких!.. Перестрелял бы своими руками всю эту нечисть, всех этих верных служак, путинских рабов!!!
Повел он меня – было без десяти 11; мылся я совсем недолго, просто постоял под душем, – не было настроения особо плескаться и нежиться. Вышел – слышу: уже «кормят», ездит тележка с баландой, открываются «кормушки». Хотел сперва расстроиться, что могу пропустить добавок картошки на второе, который давал мне старый очкастый баландер последние два или три дня. Но потом подумал: чёрта ли мне в этой картошке?! Снявши голову, по волосам не плачут; были в моей жизни и покрупнее потери; да и сама жизнь уже, считай, кончена! Да и неизвестно, что там на второе сегодня, – может, и не картошка вовсе…
Нет, оказалась картошка. Но – опять старая, сушеная, нарезанная характерными ломтиками, новую так не режут. И вместе с жижей этой картошки – на самом донышке, даже треть тарелки не наберется. А на первое – осточертевший уже этот килечный суп, «уха», да к тому же еще и совершенно пустой, – два-три кусочка кильки, два-три зернышка перловки и столько же – вот этой самой старой сушеной картошки, остальное – вода. Полная тарелка фактически одной воды.
Мне так противно, до омерзения, было всё это, так тошно и муторно было на душе от того, что вот – прошла уже моя жизнь, прошла бездарно, бессмысленно, и ничего не осталось от нее, и ничего уже не изменить, не вернуть, и что вот теперь остаток ее я трачу на то, что с замиранием прислушиваюсь: идет или не идет шмон, ко мне идут или мимо; и так это противно, и так унизительно – ждать, прислушиваться, думать о них, зависеть от них, тратить годы на вот это бессмысленное прозябание, ничего в жизни не добившись, – так тошно и мерзко было на душе от всех этих мыслей, что этой паршивой картошки не стал я даже спрашивать добавок, хотя можно было. Пусть сами ее жрут, пусть подавятся ею, суки!.. Когда баландер забрал тарелки, я слышал, как он в коридоре говорил белобрысому упырю Лезгину: мол, что-то Боря не спросил картошки, а у меня, мол, осталось. Предложить само – видимо, это чмо считает ниже своего достоинства, что ли…
Вот такие вот тоскливые дела. Боже, на что я трачу свою жизнь, свое время, нервы, силы, свою душу!.. На ежеутренние прислушивания, идет ли шмон, идет ли он ко мне или мимо меня… Это настолько унизительно, настолько невыносимо, – аж слезы из глаз, как подумаю…
По идее, к вечеру должны быть «крестины» – и мне, как обычно во время «крестин», должны принести газеты. Штуки три-четыре, хватит на вечер и почти на весь завтрашний день. Что ж, посмотрим, оправдается ли этот прогноз.
Понедельник, началась рабочая неделя – и я невольно, подсознательно жду, что, м.б., все-таки приедут ребята. Уж Корб-то 100% должен был уже получить мое письмо от 3 октября и сообщить им, что я прошу их приехать. Но умом я понимаю, что – по крайней мере, сюда – они уже не приедут. А м.б., и вообще не приедут. Мать умерла – а больше я никому в мире не нужен… Осталось 763 дня, ровно 109 недель.

17.10.17., 5-30
Ошибся вчера только в том, что вместо трех-четырех газет принесли всего две. А так – всё точно. И ужин у меня после отбоя был вчера, так сказать, только из лагерных продуктов: два бутерброда с цилиндриком маргарина, данным еще на завтрак, и полтарелки кильки в томате (ужасное дерьмо, если честно!). А ребята так и не приехали…
Всё думаю: как же я буду там, на крытой, в карцерах? Лечь днем – только на пол, а если он бетонный? Часы уж 100% отберут, даже если чудом оставят при приезде на тюрьму. Письма – только после выхода, а если назавтра опять карцер? Жрать – только баланду и местный хлеб, а если он будет такой же говённый и несъедобный как здесь?..

7-40
Но, допустим, я даже выживу в этих карцерах, как-то дотяну эти два года и освобожусь. И что же? Как бы там ни сложилась жизнь, заберут ли меня к себе Горильская с Крюковым, как они (она) сейчас обещают, главное, что меня ждет на воле, – это невозможность отомстить этой проклятой стране за мою поломанную, исковерканную жизнь, полная невозможность нанести ей хоть какой-то ущерб, хоть как-то расквитаться. И это-то самое горькое. Это и доказывает, что я мучаюсь вот уже десять лет – ЗРЯ.

9-38
Вот и пришли ко мне со шмоном! Влезли толпой в коридор – и слышу за дверью голос: «А чё «тройка»-то?..». Думал – пройдут мимо, как часто уже бывало, но нет – открывают суки! Выхожу – стоят штук семь этих упырей в камуфляже, недочеловеков, как обычно. Эх, положить бы их всех одной очередью из автомата!.. Один из них обшманывает, как всегда, меня сзади руками по бокам и ногам, а второй ушлёпок заходит в камеру – и их начальничек (видимо) прикрывает, тоже как всегда, за ним решетку и держит ее рукой. Хорошо, думаю, что один зашел, а не трое, как в те разы. Что ж, побыл он где-то с минуту – и вышел. Захожу я обратно – слава богу, ничего не разгромлено. Порылся слегка в полотенцах, лежащих на батарее, посмотрел газеты вчерашние на столе – а в тумбочку и бак, где остатки еды, не лазил вообще. Какое счастье! (И как мало надо для счастья…)
Закрыли они дверь – и я слушаю, куда они дальше пойдут. Пошли они сразу в конец коридора – и я понял: шмонали-то они меня как ПКТ-шника! :))) Они и не знали, что у меня ШИЗО. Благо, на табличке с наружной стороны двери усердная мразь дневальный просто забыл, видимо, вместо «ПКТ» написать «ШИЗО». Вот так вот. Просто повезло, короче – ибо ведь в последние два шмона, в августе и сентябре, у меня и по ПКТ эти ублюдки забирали всё, что видели, в том числе всю жратву.
Начал это всё писать – и вдруг женский голос за дверью, близко. А-а, ясно, ждем-с!.. Но – открывается не дверь, а только «кормушка» – и в нее заглядывает не мадам Петухова, а другая психолог, брюнетка, которая один раз уже как-то заходила ко мне. Спрашивает, как у меня дела – и, услышав мой ответ, начинает, как они все и всегда, настраивать меня на «позитив» (ибо ответ-то мой далеко не «позитивный»). Обещала, кроме того, что сегодня ко мне зайдет другой психолог и выдернет в кабинет. Что ж, посмотрим, зайдет или не зайдет… Толку от них всё равно никакого; посмотрим, сможет ли мадам Петухова тут пробить, чтобы мне хотя бы выдали казенные ботинки к этапу.

18.10.17., 5-35
Опять не спал полночи – с полвторого где-то – и опять, как обычно, после долгой бессонницы стал задремывать под утро. Задремал минут на 10 или 15, проснулся – было только полпятого; лег ждать подъема – и проспал его!!! Первый раз за весь этот срок, по-моему, со мной такое: проснулся, когда уже открывалась дверь камеры! Хорошо, что у меня все было собрано, свернуто: быстро вскочил, не придя еще в себя, выкинул матрас в коридор; времени оказалось уже 5-15!
Вчера приехали наконец ребята. Дружно возражали и разуверяли меня, когда я сказал о своем мрачном предчувствии, что после смерти матери ко мне не очень-то будет кто-нибудь ездить. Глеб напомнил – справедливо, в общем-то – что они приезжали и до знакомства с моей матерью, еще в 2010 г., ко мне в Буреполом. Да, и впрямь приезжали, хотя всего лишь два раза, уже под конец того срока. А сейчас – и сами они хотели, и, как я понял с их слов, подталкивала их и Наталья, ссылаясь на мои письма об этом, – значит, Корб получил и переслал ей мое последнее письмо, но сам – а его я тоже просил – ничего им о поездке не написал. В общем-то, никаких особо важных вестей они не привезли, разве что текст обращения к Порошенко и Верховной Раде о придании мне украинского гражданства, подписанный Корчинским, Муждабаевым, Аминой Окуевой, Татьяной Близнюк и др. Очень приятно было прочесть это свидетельство того, что моя судьба там, в Украине, кому-то не безразлична, тем паче – людям с именами, как Корчинский, хотя понятно, увы, что гражданства все равно не дадут. :(
Еще Рома рассказал, что, благо и.о. начальника, всё тот же Новоженов, оказался на месте и быстро подписал им пропуск – они поговорили с ним, спросили, когда и куда меня увезут. Он ответил, что увезут (как я и думал), когда придет наряд из Москвы, а из возможных мест – назвал Владимир, Верхнеуральск, Златоуст и Минусинск; что же касается Енисейска, ребята поняли так, что это ужасная жопа и что туда, к счастью, отсюда не возят.
Вскоре, как вернулся я в камеру – открывается опять дверь и запускают ко мне какого-то старого хрыча в зэковской грязной и потертой телогрейке – явно работягу с «промки». И он начинает изучающее рассматривать стену над входной дверью, где ночник и видеокамера. А на мой вопрос, в чем дело, стоящий в коридоре вертухай говорит, что, мол, «намордник будут делать» – и на мои недоуменные вопросы, что за намордник, кивая на старика, говорит: «Он знает». Какая мразь, трудно просто ответить на вопрос!.. У старика я спрашивать не стал, это явно было еще более бесполезно. Кроме той решетки, которой уже давно, с ремонта два года назад, наглухо загорожен ночник, – я не представляю, какой еще намордник и на что можно там присобачить.
Кстати, вчера была колобковская смена, но без самого Колобка, этого злобного дебила. Два хмыря, которые в разное время были его напарниками, дежурили вдвоем, но без него. Уж не знаю, кто из них был при этом старшим.
Ночью сегодняшней тоже было весело, неудивительно, что я полночи не спал. Оказалось, пришел этап из Перми (значит, этой ночью, с сегодня на завтра, будет обратный этап в Пермь; надеюсь, меня еще не закажут!). Привезли какое-то полоумное блатное чмо с крытой, кавказское или азиатское, судя по крику «Салам алейкум, крыша!» – и оно колобродило и бесновалось всю ночь, закрытое в «этапку» (камеру у самого входа в здание). То ли у него какие-то вещи на шмоне хотели отобрать, не знаю, – судя по его крикам кому-то, что, мол, с описью вещей надо подождать до утра, когда придет бухгалтер (причем тут бухгалтер??). То ли уж не знаю, в чем было дело; но это животное не могло сидеть спокойно, оно орало, есть кто-нибудь или нет, пока какой-то не спавший хмырь из 14-й не начал ему отвечать. Потом оно с яростью начало колотить в дверь, греметь, должно быть, внутренней – за дверью – решеткой и орать: «Поехали кататься!!!». Подошел кто-то, и это существо выясняло с ним отношения и громко сообщало кому-то (м.б., этому типу из 14-й, что разговаривает с «Васильичем», – м.б., это была мразь Баяндин, ее тут обычно так и называют. Самая мрачная и грустная мысль была, пока я лежал без сна и слушал всю эту вакханалию, – ЧТО будет, если вот с такой вот полоумной обезьяной на этапе или на самой крытой посадят в одну камеру…
Ну, а сейчас – что ж… Ждать очередного говнозавтрака, он уже вот-вот приедет, а после этого – очередного шмона. Боже, пронеси, чтобы этот шмон ШИЗО не зашел ко мне!..

19-17
«Крестины» были, а газеты новой так и не было. С утра бренькает по радио эта отвратительная «танцевальная» музыка, как всегда теперь в смену Стекольщика. На ужин – капля картофельного пюре, залитого томатом от кильки; сегодня килька какая-то совсем жидкая, пара кусочков рыбы, остальное – жижа. Мой – для проформы – вопрос, не осталось ли ее, это чмо баландер даже не услышал, – ругался с кем-то в коридоре, был в ярости и злобно захлопнул, не отвечая, мою «кормушку». Сижу, перечитываю в 100-й раз старые письма, думаю о своей идиотской, неудавшейся жизни, потихоньку схожу с ума. Невыносимая тоска. Невыносимо осто…ло всё…

19.10.17. 15-50
Сидел, обедал – вдруг открывается дверь, является мразь Баяндин и говорит: собирайся, переезжаешь в «двойку», а тут, по этой стороне, будет ремонт!
Мрази, ублюдки, грязные свиньи, не могли дать досидеть спокойно до этапа!.. Это всё я пишу сейчас уже в «двойке». Тут ужасно, просто беда! Самое главное – нет вообще ночника, только белый бешеный свет, да белые стены; при таком свете черта с два я усну ночью!... Пытался дозваться урода дневального, чтобы он взял лампочку из «тройки», из ночника, и поставил сюда. Но – его нет, звать его узкоглазые быдлотатарские ублюдки (сегодня опять их смена) не хотят; а если его и дозваться – 99,99%, что он ничего делать не будет; да и – там же, в «тройке», это единственная лампочка, а ремонт делать надо тоже при свете. В общем, безнадега, тоска, смертная тоска… Полочки над умывальником, даже крючка для робы – тут нет ничего, все вещи придется так и держать в пакетах. Впрочем, держать недолго: завтра же, в лучшем случае послезавтра шмон заберет у меня всё и унесет. Всю мою жратву, всё, всё утащат; там про запас, на крайний случай, всё же четыре банки шпрот были у меня спрятаны; а тут – прятать абсолютно негде, тут просто голая камера…
Вот и начались они, мои мытарства, даже еще прежде этапа. Если там успеют сделать ремонт, всё покрашенное просохнет, а меня еще не будут вывозить на этап – наверняка вернут обратно в «тройку»; все-таки там два места на меня одного, а тут – шесть. Но намучаюсь, наголодаюсь я до тех пор, спать не смогу нормально при этой лампе… За что мне всё это, за что – и ради чего?..
Сидел, с 12-ти до трех дня ждал этого переезда. Боже, какая тоска!.. Хотел написать Наталье про Маню, про мое отношение к ней и мысли про нее. Не знаю, надо ли, да и – успею ли, ведь любой шмон может унести недописанное письмо, бумагу, ручки… Сколько раз уже я вычеркивал Маню из своей жизни, как давно уже я понял, что с ней каши не сваришь, сколько горькой обиды у меня на нее за ее упорное молчание – а вот поди ж ты, опять я думаю о ней, просто не могу, и ничего мне так не хочется, как – чтобы она была сейчас рядом, утешила меня, обняла, сказала что-нибудь ласковое…
Одиночество, как ты тяжело… Тошно, невыносимо на душе. 760 дней осталось.
А по поводу тумбочки – узкоглазая мразь, разумеется, мне заявила, что раз я в ШИЗО, тумбочка не положена. Как вольготно было два года в «тройке», даже в ШИЗО, с ума сойти!..

20.10.27., 5-15
Всё очень плохо, просто отвратительно. Сучий выблядок дневальный весь вечер вчера – сперва обещал поменять мне в этой камере лампочку, то отговаривался тем, что занят, а под конец, за полчаса до отбоя – нагло заявил: «Я не электрик!»… И узкоглазая вертухайская мразь тоже что-то вякнула насчет того, что, мол, завтра придет электрик, тогда… Хотя какой, к черту, нужен электрик, чтобы выкрутить из патронов две лампочки и поменять их местами?!! Так и не поменяли, суки, и на ночь я остался всё с тем же круглосуточным бешеным ярко-белым светом.
Что делать, – попробовал, понял, что так я не смогу спать. Взял свое зеленое полотенце , обмотал им голову, как делал это в Москве, на «пятерке», в 2015 году, – вот это другое дело, свет не мешает, получилось достаточно комфортно.
Тем не менее, за этот жуткий вечер нервы, видимо, были уже измотаны так, что – увы, заснуть я так и не смог. Ворочался всю ночь, понял, что сна нет, что ночь пропала – и только около четырех утра уже вдруг задремал на какие-то считанные минуты, что-то начало сниться.
Пока ворочался без сна – пришла мысль об этой видеокамере, висящей и тут над входной дверью (вчера я забыл упомянуть про нее). Ужасно бесило меня, что они и тут успели повесить камеру – а я-то думал, что буду хоть лежать днем на столе в свое удовольствие… И где-то четверть третьего ночи я встал, подошел, попробовал залезть на внутреннюю дверь-решетку, – с трудом, но получилось! Кое-как, одной рукой держась за эту же решетку, я оторвал вторую руку от нее, нашарил идущий от камеры в отверстие бывшего ночника провод – и дернул. Ура, провод оторвался!!!
Решетка, когда я на нее залез, залязгала, загремела. Я уже успел слезть, когда узкоглазый ублюдок прибежал из своей «дежурки», заглянул в «глазок». Но ничего не увидел, в том числе и меня на нарах. Я подождал еще – но никаких грозных прибеганий на тему «зачем сломал камеру» не последовало. Из чего я заключил, что она, видимо, и не работала. Да и красные огоньки, которые обычно у работающих камер горят вокруг глазка, тут не горели. Что ж, это единственная хорошая новость. Хоть и впрямь можно будет лежать днем на столе, ибо ходить и сидеть на этих лавках, как в автобусе, не имея возможности облокотиться как следует и расслабить спину (на самом деле в автобусе и то можно сесть гораздо удобнее) – я просто не в силах.
Но самое худшее – это шмон, который грядет сегодня, как обычно, полдесятого – и, без сомнения, заберет все мои вещи и еду, в том числе и папку с этим дневником.

21.10.17., 10-20
Временно, относительно, кое-как – но пока оно всё же как-то наладилось. Вчера и сегодня шмоны ко мне не заходили, хотя оба дня шмонали ШИЗО. Начинали с «четверки». Предполагаю, что им всё же дано какое-то указание насчет меня, – и это просто замечательно! В баню узкоглазый ушлёпок вчера повел меня после шмона, сразу же, – прикидываться опять больным не пришлось. Помылся как следует, не торопясь, а когда вышел и зашел в камеру – опер Чудинов (Шрек, раньше дежуривший по ШИЗО) вручил мне пачку писем.
Пользуясь случаем, я его тотчас спросил, где же обещанный электрик, чтобы поменять лампочку в камере. Он удивился, что электрик не приходил; но, видимо, он участвовал в идущем напротив, в «тройке» (и вообще по всему зданию, в коридоре) ремонте, ибо возиться в отдушине, где должен быть ночник, он начал буквально через пять минут. Вопреки брехне урода дневального, ночник в эту камеру вполне себе проведен; так что вместо вкручивания в потолок лампочки из «тройки», как я хотел накануне, этот электрик починил ночник и ввернул в него лампу накаливания. (Это значит, что она сгорит через несколько дней, то и дело мигает; дай бог, чтобы продержалась, пока я сижу в этой камере.) Пытаясь ее отодвинуть слегка назад, – я, во время вчерашних «крестин», свалил ее, прямо горящую, внутрь этой отдушины, – для ночи свет стал очень хорош, но днем читать при нем невозможно, – и, слава богу, на этот раз мразь дневальный не обманул-таки – полез с коридора и рукой вернул патрон с лампой на прежнее место. Ночью я еще накинул на выступ, в виде решетки, закрывающей эту лампу, кусок одеяла, захваченный с собой из «тройки», получилось очень хорошо, в глубине камеры, где мои нары, почти совсем темно – и я спал до трех утра (с перерывом, правда, а может, и с двумя, не помню), а с трех до пяти лежал и размышлял.
После «крестин» принесли вчера еще две свежих газеты. А я с обеда и почти до отбоя, как бывало много раз и в прежней камере, сидел и отвечал на письма. Два письма от Землинского, одно – от Феликса, куда вложено и письмо наконец-то от Маглеванной, письмо от Полины Кузьминой, от Манацковой, от незнакомой мне активистки Рябиковой, хорошо знающей Веру и др., и письмо от Гедройца.
Феликс прислал и 16 фотографий с похорон (кремации) и поминок матери. В том числе и просто ее в гробу. Я уж надеялся, что мне не придется этого увидеть. Мучительное зрелище, внутренне меня всего аж передернуло. Как будто рукой касаешься открытой, незажившей раны… Феликс же сообщил и самое грустное известие: он не нашел у меня дома золотые кольца матери! :(( Важные мне в первую очередь не как материальная ценность, а как память. Все 80-е, все 90-е, часть нулевых – она десятки, сотни раз закладывала и перезакладывала их, а я ждал ее во дворах ломбардов; на полученные деньги мы жили. Помню, после долгого перерыва она все же не удержалась, заложила их летом 1989-го, несмотря на мое недовольство этим, – опасалась, что не хватит денег, не на что будет жить несколько дней… Феликс предполагает, что их могли украсть те же врачи со «скорой», что вытащили деньги из кошелька матери, найденного потом пустым. Но я не верю в это: откуда им про эти кольца знать, они же не лежали на виду, как мог лежать кошелек. Надеюсь, что Феликс просто плохо искал и в ответ я его прошу поискать их еще раз: вдруг найдутся!..
Пишет он еще, что с этим Бабкиным, моим доселе мне неведомым троюродным братом, он списался, нашел-таки его в « Контакте». Но – спросил его, не родственник ли он Регины Леонидовны; а тот ответил, что нет, – м.б., он о моей матери и не помнит, тем паче по имени-отчеству ее. Я написал Феликсу все, что знаю об отце, тетке и бабушке этого Бабкина, попросил их ему перечислить, – посмотрим, что он на это ответит, когда прочтет! Но на стабильное общение с ним я все равно не надеюсь.
Еще сообщил Феликс, что связался через Фейсбук с Карамьяном – тот пообещал быть на Ваганькове при захоронении урны с прахом моей матери, если успеет к тому времени выписаться из больницы: у него был гипертонический криз. Дал свой е-mail Феликсу для связи со мной – а сам мне писать, конечно, и не думает! Я в ответ написал Феликсу, что пусть Карамьян мне пишет сам, если хочет, я отвечу, а первый ему писать не буду: слишком уж активно он набивался ко мне в друзья, когда я был на воле, и слишком резко оба раза терял интерес, как только меня сажали… И – познакомился Феликс не только с Леней Эмдиным, учеником матери, столько лет к ней ходившим и носившим ей деньги, но и – через него – с Таней Штангей, тоже ее ученицей, два-три раза на моей памяти приходившей к матери на д/р. Оба они обещали, пишет Феликс, тоже быть на кладбище при захоронении урны.
Полина Кузьмина рассказывает свою жуткую историю: оказывается, в 2013 ее из хирургической больницы непонятно с чего вдруг принудительно отправили в психушку (где вроде бы она бывала и раньше), держали там, кололи, у нее произошли какие-то сбои (гормональные, кажется? Не помню точно), она набрала лишних 20 кг, до сих пор окончательно не разгребла все эти проблемы. Так вот куда она тогда, в 2013, исчезла вдруг, перестала звонить матери, та еще удивлялась!..
Сегодня суббота; сегодня и завтра – спокойные дни: этап не грозит; если только шмоны и дальше не будут ко мне заходить – то всё хорошо. А что будет дальше – не хочется даже думать… Жизнь на краю вулкана, за секунды до начала извержения…
Осталось мне 758 дней. В камере этой – после двух лет в моей «тройке» – страшно неудобно, но что поделать. Радио отсюда слышно еще хуже, – динамик висит в отдушине 5-й. Гадаю, успеют ли меня заселить обратно в отремонтированную «тройку». Думаю, что да.

12-50
Спохватились, мрази, ублюдки е…чие, чтоб им всем сдохнуть!.. Пришли сейчас два зэка, монтеры, видимо: почему не работает камера, не закрыта ли она чем? Зашли сюда, один полез на лестницу, обнаружил, что провод оторван, приделал его заново. Вертухай, правда, сказал им, что оторвал его электрик, делавший здесь свет, так что ко мне претензий не предъявили. Но всё равно – только успел вчера обрадоваться, расслабиться, как, мол, хорошо жить без камеры… Даже на столе не успел днем полежать: вчера – весь день писал письма, сегодня – читал (дочитывал) газеты. Суки, будьте вы прокляты… Еще интересный момент: когда монтер приделал провод, вертухай по его просьбе пошел смотреть, показывает или нет. То бишь, пошел вот сюда, в оперской кабинет тут же, в ШИЗО, в котором я общаюсь с ребятами, с психологами и т.д. То бишь – м.б., она только туда и выведена, на стоящий там монитор? Это было бы очень здорово, т.к. в кабинете-то бывает кто-нибудь далеко не всё время и обычно не затем, чтобы смотреть на этот монитор. Но – не верится, это было бы уж слишком здорово! В «тройке», я хорошо помню с 2014 г., камера была выведена куда-то вовне, на вахту, видимо, и когда я ночью затемнял лампочку – оттуда сразу же звонили сюда. Проклятые суки, как же я вас всех ненавижу с вашими камерами, видеокамерами и всем прочим дерьмом! Как же я мечтаю вас всех убивать лично, своими руками!.. Только чуть-чуть расслабишься, подумаешь, что стало чуть легче, можно хоть на стол днем лечь, расслабить спину – и на тебе!..
Опять овсяная говнокаша на завтрак, опять очкастая мразь баландер ( который уж раз!) не удостоил даже ответом на вопрос про добавку картошки в обед… Суки, суки, суки!..

22.10.17., 5-50
Только вечером вчера, часа за полтора всего лишь до отбоя, удалось подозвать этого мразоида дневального (раньше – он не подходил, хотя прекрасно слышал, что я зову его!), чтобы он выключил проклятый верхний свет в камере, включенный ублюдком вертухаем еще после обеда, когда пришли чинить тут видеокамеру. Если честно, я и не думал, что большой верхний свет будет меня так утомлять и раздражать, – привык уже в «тройке» к маленькой ночниковой лампочке за полтора-то года, с апреля 2016-го…
Одновременно вкратце спросил этого козла дневального насчет моих перспектив. Новости очень неутешительные. Говорит, что меня до этапа так и оставят в этой проклятой «двойке», где сесть и облокотиться нормально нельзя; но если бы даже и вернули в «тройку» – там, по его словам, вчера повесили ДВЕ камеры! То бишь, там вообще скрыть от мразей будет ничего нельзя, как я до сих пор умудрялся кое-что скрывать. Где уж там вешать две – не представляю; одна-то над «дальняком», как и была, а вторая? Над окном, по идее, чтобы видеть дверь и «дальняк»; но на окне там такая решетка, что над ней трудно что-то повесить, а повешенное легко загородить. В общем, не знаю; боюсь, что всё же придется еще лично познакомиться с расположением этих двух камер.
Сказал он мне также, что до этапа осталось неделя-две. Если бы проклятый «суд» в Перми не два, а три месяца рассматривал бы апелляцию – то я мог бы аж только в декабре отсюда уехать, а так, видно, получится в ноябре, не разменяв тут даже двух лет. Больше всего сейчас меня интересует, успею ли я 27 октября, в пятницу, «купить еды в последний раз» в местном ларьке. Увезут – что ж, возьму с собой, ибо, кроме лапши и тунца в банках, никакой особой еды я с собой не везу, шпроты, похоже, кончатся еще тут (мразь баландер не дает мне больше добавки кильки в ужины). А потом, следующая пятница, 3-е ноября – видимо, будет выходным, так как у этих ублюдков – не в зоне только, а во всей их ублюдочной стране – 4-го, в субботу, праздничек, день народного паскудства, так что они непременно должны компенсировать быдлонаселению то, что он выпал на субботу, и сделать еще один выходной, – ясное дело, в пятницу!..
Опять вонючая овсянка на завтрак (вот только что). Опять, значит, от ужина в девять вечера до (мизерного) обеда в 11 утра, а то и позже, – на одной кружке чая…

23.10.17., 10-53
Узкоглазая быдлотатарская х…ятина, еще только явившись на смену и даже еще официально не заступив, тотчас же заглянула ко мне в глазок – и тотчас же зажгла верхний свет, который по подъему два дня забывали, слава богу, включать две предыдущие смены. Завхоз обнаружил, что в «тройке» не горит свет, разорался; тотчас был вызван электрик – и я слышал, как он только что вкрутил там верхнюю лампу, которая у меня, слава богу, с небольшим перерывом не горела полтора года. То бишь, если меня опять запихнут туда, то и там будет бешеный свет 16 часов в сутки в крохотной свежепобеленной камере. И узкоглазая х…ятина будет неизменно его включать, не только по подъему, а в любое время, заметив, что он не горит. Тогда уж лучше остаться здесь, в «двойке»: можно лежать на столе, можно отрывать хоть каждый день провод видеокамеры – и, кроме того, «намордник» (решетку) вокруг лампы на потолке можно, залезши на стол, обмотать черной робой – и свет заметно убавится; а в «тройке» до потолка не доберешься иначе, как с помощью всегда пристегнутых к стене верхних нар.
Вот такие вот мелкие, почти уже не замечаемые мытарства. Да, меня очень нервирует сильный свет, который я сам не могу регулировать, я его терпеть не могу. Но – что ж теперь делать, снявши голову, по волосам не плачут. Можно звать мразоида дневального и просить его отключить лампу с коридора, один раз он уже это сделал по моей просьбе, но – кто знает, будет ли делать еще за то время, что мне тут осталось? Мразь баландер – тот отказался сразу же: мол, «инспектор не разрешает»…
Баня сегодня неизвестно когда: работает почему-то только одна – и в ней с утра моется ШИЗО, еще не всё помылось, хотя – леек там работает две, а водят их по одному. Так что шмон сегодня прошел, вот уже обед едет – а в баню меня еще не водили. Следующая же – только в воскресенье (сегодня понедельник), уже по ПКТ.

24.10.17., 6-19
В баню погнали вчера только в начале пятого вечера, и сразу же после этого начались «крестины», так что и вывели-то оттуда не сразу, пришлось несколько раз стучать. Куда они сажали на это время «крещаемых» – в «этапку», что ли, – непонятно. А газетку, кстати, свежую на эти «крестины» мне так и не принесли.
По подъему узкоглазая гнусавая вертухайская мразь, как она одна всегда и делает, переключила мне свет – зажгла верхний и выключила ночник. После этого очень быстро я засёк под дверью мразоида дневального, подозвал его и попросил переключить свет обратно. Он сделал – и тут как тут вдруг эта узкоглазая крыса! Низ-з-зя, мол! Услышала, сволочь!.. Дневальный, конечно же, тотчас опять зажег верхний, убрал ночник – и ясно, что больше он так подставляться не захочет, даже и с другими сменами, эта-то крыса в 11 уйдет на трое суток. А верхний этот белый свет меня страшно нервирует, раздражает, да и не хочу я зависеть от них, от их переключений из коридора. Остается одно. Поскольку, к счастью, лампа на потолке не в плафоне из толстого стекла (как это было в «тройке»), то можно влезть на стол, просунуть что-нибудь твердое сквозь имеющиеся в «наморднике» две большие дыры – и разбить, а лучше только чуть-чуть надбить эту проклятую витую спиралью лампу, так, чтобы снизу повреждений видно не было, а гореть она бы перестала. Я, конечно, рискую тем, что от постоянных скачков напряжения и в ночнике скоро перегорит лампочка, – там-то она старая, с вольфрамовой нитью; могу, разумеется, остаться тут вообще в темноте. Но – уж не так и долго мне тут осталось сидеть, черт с ним, пока не найдут какую-нибудь замену – потерплю, посижу в темноте; в темноте, да еще лежа на столе, даже лучше думается. Надо будет сделать это перед шмоном, в девять утра, зайдут шмонать – им как раз будет темно, а ночник попросить включить уже следующую смену, которая знать и подозревать ничего не будет.
Тоска, тоска, тоска… 755 дней осталось. На что я трачу свою единственную, неповторимую жизнь: на прислушивание, не идет ли шмон, на войну с лампочками… Тошно донельзя. На завтрак опять вонючая полужидкая овсянка, – опять, значит, 14 часов я без еды… Вроде и немного осталось, меньше 30% срока, но – не отпускает тоска. Как тошно и страшно, что нет больше матери, и я – как потерявшийся пёс, не приспособленный к дикой жизни на улице… Жизнь кончена, – и я никому на свете не нужен, жить мне попросту не для кого… :(((

11-40
Всё удалось даже лучше, чем я думал. Разбивать эту лампочку не пришлось; оказалось, патрон закреплен в потолке не жестко, а кое-как. Тыкаешь в лампочку – она подается вместе с патроном. Ткнул посильнее своим инструментом из газеты – и где-то там оторвался, видимо, провод, свет потух. Ур-р-ра!.. :)
Такова одна неожиданная, маленькая и редкая удача среди океана моих неудач (семь лет срока, перевод на крытую, смерть матери и т.д. и т.п.). Впрочем, и она еще может обернуться большой неудачей, если лампочка в ночнике сгорит, – на замену, естественно, у этих блядей в погонах лампочки не окажется…
Явилась мразь Безукладников – оказалось, из отпуска, сегодня первый день (в коридоре кто-то спросил: «Как отпуск?»). Давно этой долговязой гниды не было, хоть отдохнул я от нее.
Что ж, значит, день – вторник – сегодня до вечера мой! Этапа сегодня не будет (вот завтра, в ночь на послезавтра, может быть), свет не мешает, еда на ужин есть, есть даже что почитать, чем занять себя (а то я больше письма перечитываю по 20 раз). Но – всё равно на душе тоска… 755 дней еще, больше двух лет… Казалось бы, я еще год с лишним назад, в сентябре 2016, отстрадал и отмаялся этим тоскливым предподъёмным ужасом: «Господи, как же я поеду??! Как потащу вещи???!!!». Казалось бы, от судьбы не уйти – и, значит, нечего об этом и думать, и горевать, – надо идти ей навстречу, всё равно ведь деваться некуда. Что ж, год с лишним я страдал, маялся и по утрам тоскливо леденел внутри ужасом от этих мыслей и предчувствий. Если этим я не искупил ужасы реального этапа, если он и впрямь будет таким же чудовищным, как мне представлялось по утрам год с лишним назад, – значит, нет в жизни не только счастья, но и справедливости. Впрочем, о чем это я?! О том, что ее нет, я знаю уже лет 20 с лишком. Ее нет, и потому-то не сложилась, несмотря на все усилия, моя жизнь.

17-02
Какая же мразь, просто нет слов!.. Какая потрясающая, невероятная, феерическая, чудовищная, невместимая разумом, конченная (точнее, наоборот, бесконечная) мразь, нечисть, падаль!.. Хочется уже не ругаться, не проклинать их, не желать им лютой смерти, – хочется смеяться в голос, неудержимо хохотать!.. Я опять угадал днем: на ужин сейчас опять бала «уха»! Опять это пустое хлёбово, полтарелки жидкости, в которой плавало: свежей картошки кусочками – относительно (относительно кильки в томате) много, это была на сей раз основа «ухи»; рыбы – всего два или три совсем крохотных кусочка, ни одной целой рыбешки; ну и – для запаха было положено немножко свежего репчатого лука (запах действительно чувствовался издали). Даже морковки не было в этом вареве – а ведь, было время, они пихали морковку даже в пшенку и макароны!..
Полтарелки пустого хлёбова на ужин, привезенный раньше срока – без четверти пять. Немного картошки и много воды – вот, по сути, и всё «блюдо». По умолчанию предполагается, что на этой полтарелке хлёбова, плюс ломтик отвратительного на вкус хлеба, плюс кружка чая, человек должен прожить 13 часов – с пяти вечера сегодня (ужин) до шести утра завтра (завтрак). В действительности после такого «ужина» есть захочется уже через два часа.
По своему десятилетнему опыту заключения, по всему виденному за это время и по всем сделанным из увиденного выводам, по силе своего опыта, возраста и здравого смысла – я выношу последний, окончательный, не подлежащий никакому обжалованию приговор. А именно: всех их, всю эту феерическую мразь – и тех, кто придумывает подобные «меню» (суп на ужин, тогда как всю жизнь везде и всюду супы давались только на обед); и тех, кто непосредственно эти помои готовит (варит, в частности, суп так жидко и с такой явной нехваткой компонентов); и того, кто разливает этого хлёбова всего по полтарелки вместо полной; и всех, всех их – тех, кто годами держит меня (и не только меня) на таком, с позволения сказать, «питании», рассчитываемом по принципу «лишь бы с голоду не умереть», –

так вот, я утверждаю, что сжечь всех их, вышепоименованных, в крематорской печи живьем ЦЕЛЫМИ, не подвергая предварительно – живьем же – разрубанию топором на части, – было бы актом величайшего милосердия и гуманизма по отношению ко всем этим мразям и тварям, отвратительным ублюдкам и недочеловекам!

Приговор, повторяю, окончательный и обжалованию не подлежит.

25.10.17., 5-30
Вчера что-то поздно, после шести уже (когда кончается у них рабочий день) пришла девица из спецчасти (за стеной, в «дежурке», слышен был ее голос), и только около семи где-то меня выдернули получать у нее очередные бумаги. Очередной раз зачем-то «апелляционное постановление» по поводу тюремного режима (уже присылали), еще раз тот же ответ на неизвестное обращение, что она уже приносила 17-го, когда здесь были Глеб и Рома (я им сразу же и отдал) и – наконец-то ответ на мою жалобу в местную прокуратуру еще от 14 июля – что 7-го и 14-го июля, две пятницы подряд, тут никак не отреагировали на мои заявления на магазин, тем самым нарушая мое право по ч.1 ст. 88 УИК (на приобретение продуктов питания). Землинскому на его аналогичную жалобу месяц или два назад тот же ГУФСИН (куда их пересылает прокуратура) ответил, что, мол, 7 и 14 июля я с заявлениями НЕ ОБРАЩАЛСЯ :))) . Мне же (впрочем, обращаясь даже не ко мне, а к и.о. начальника зоны – типа, для передачи мне) пишут, что… короче, просто перечисляют суммы, потраченные мной на магазин за 2017 год, по месяцам, с января по сентябрь (примечательно, кстати, что ответ, датированный 15 сентября, я получил только 24 октября, – типа, он из Перми шел больше месяца?) – и на этом основании заявляют, что, мол, моя жалоба не подтвердилась. Факт траты денег на магазин в глазах этих циничных мразей опровергает тот факт, что мне дважды в июле (и даты названы!!) не отвечали на заявления (о чем, собственно, и была жалоба). Циничные ублюдки, не люди, как настаивает Санникова, а мразь, просто мразь, подлежащая уничтожению!
Ответ на неизвестно чье обращение, кстати, тоже очень характерен. Подумав, я решил, что, видимо, это ответ на то обращение СПЧ, о котором (в присланной мне копии) Бабушкин просил Федотова, главу СПЧ, – обратиться во ФСИН насчет того, чтобы на крытой меня посадили бы одного и не искали бы, как здесь, специально поводов засунуть в карцер. Больше обо мне в московский центральный аппарат ФСИН обращаться вроде бы некому. И что же отвечает МНЕ (даже не упоминая, кому еще!) это «главное оперативное управление» ФСИНа? Что в случае перевода на крытую (типа, они сомневаются, будет перевод или нет? :)))) ) – «распределение будет осуществлено согласно требованиям законодательства Российской Федерации».
То бишь –не ответили попросту ничего. Все свои преступления – от бомбежек Чечни до посадок на долгие годы таких, как я – эта мразь, этот режим совершает неизменно «согласно требованиям законодательства Российской Федерации», которое (законодательство) сам же себе и пишет! И получается, что замордовать, угробить, стереть любого в лагерную пыль в этой стране можно строго по закону. По ИХ закону. И только уж в совсем экстраординарных случаях, когда преступление слишком чудовищно и его нельзя оправдать ни одним из их «законов» (типа взрывов домов в Москве в 1999 г.) – тогда уж они вешают свое преступление на кого-нибудь другого, обычно – первого попавшегося…
Еще одна неприятная новость. Позавчера еще вечером, когда после отбоя сел ужинать, вдруг опять почувствовал боль с левой стороны, пониже сердца, где-то под ребрами, – там же, где болело у меня в 2014 году. Тогда еще по наивности я пытался с этим обращаться к местным «врачам»; они только щупали это место пальцами, упорно спрашивали, не связана ли боль с приемом пищи (не связана, в том-то и дело; позавчера начало болеть, когда еще я только сел и есть еще не начал) – и стали давать панкреатин. Вроде боли прошли, но – не уверен, что под действием панкреатина, а не сами по себе. В июле, когда мою карту читали в «суде» по поводу перевода на крытую, оказалось, что у меня и диагноз появился – «панкреатит». То бишь, не мудрствуя лукаво, приписали первое и самое простое, что пришло в голову…
Между тем, с едой и желудком это вовсе не связано, болит время от времени само по себе. Какой-то внутренний орган болит, не знаю, какой. Слава богу, сейчас боли намного слабее, чем в 2014 году. Тогда я писал об этом матери – и она очень переживала, что бы это могли быть за боли. Теперь – сообщать о них некому; точнее, написать-то я могу хоть всем, с кем переписываюсь, – но с их стороны участие будет чисто внешним, формальным, так переживать, как мать, естественно, никто из них не будет.

13-47
Сейчас сказали: сегодня ночью этап, – и дали забрать вещи из каптерки. Вот и всё, заканчивается мой пермский дневник. Вертухай – еще самый приличный здесь, но в феврале тоже участвовавший в чертановской провокации против меня – сказал, что еще не знает, куда именно меня повезут, но как узнает вечером – скажет. Что ж, посмотрим. Прощай, Пермский край, и будь проклят во веки веков!

19-55
Еще пара слов напоследок, вроде P.S. Мразь Баяндин, как и следовало ожидать, обманул меня. Ремонт оказался ни по какой не по всей той стороне, а – только в одной моей «тройке», и сегодня ее уже заселили. Поселили туда какого-то блатного кавказоида – видимо, того самого, который неделю назад, в ночь на 18-е, приехал сюда с крытой – и орал полночи, сидя в этапке. Всё, дождался я, что уже при мне камера, в которой осталась часть моей души, моей жизни, где стены навек пропитаны моей тоской, болью, отчаянием – покрашена, побелена и заселена следующим жильцом… Зуб болел адски, сорвали свиданку, по месяцу не было писем, умерла мать – всё, всё было в этой камере, где я провел два года и десять дней.
Собирался долго, перебрал все вещи, выкинул испорченное, поеденное молью (шерстяные носки – к счастью, не единственные). Возился с двух до шести, но всё собрал. Лежу на столе, тоскливо размышляю о своем будущем, жду этапа.
Мразь дневальный, естественно, и не подумал сказать, как обещал, мне ни вообще об этапе, ни о том, куда именно я поеду. Уголовная мразь – она мразь и есть! 39 тысяч получил с моей матери летом, разводя ее, что купит еще один телефон, лекарства для меня, и т.д. Мадам Петухова тоже обещала узнать, прийти сказать и т.д. – и с 3 октября ее нет как нет…

26.10.17., после ужина
Ну и мразь! Какая же совершенно невероятная, немыслимая, феерическая мразь!.. Кизеловский централ, СИЗО-3 сегодня с утра… Они забрали ВСЁ, абсолютно ВСЁ: часы, щипчики для ногтей, нитки, иголки, всю пластиковую посуду, пену для бритья, шарфы всю жратву, кроме лапши б/п: майонез, кетчуп, сгущенку, консервы; всё это, кроме консервов, на полном серьезе собирались уже выдавливать в пакеты – остановило их только то, что я сразу же отказался эти пакеты забирать. Они порезали ножами – долго, упорно, усердно – ВСЮ мою туалетную бумагу, а у меня ее был большой запас. Искали, суки, не спрятаны ли в ней наркотики… Все пакеты с кофе, с конфетами, с лапшой б/п – они повскрывали и пересыпали в целлофановые пакеты, с конфет еще и посдирали все обертки. Из еды мне осталась только лапша б/п, и ее много, но – не в чем ее готовить, посуда вся забрана, казенную тут после еды забирают (да и она такая, что в ней не приготовишь ничего). Хорошо, уже собирая вещи после этого погрома, подобрал с полу глубокую коробочку от плавленого сыра, в которой раньше хранил мыло, – сегодня вечером, попробую в ней заварить немного лапши, много-то туда не влезет… Они забрали на каптерку даже несколько старых газет 2015 года, которые я взял, чтобы стелить на стол – есть и писать (одну я потом все же подобрал с пола, они ее прохлопали, – и сейчас на ней пишу).
Посадили в двухместную карантинную камеру одного, но – через несколько дней переведут куда-то еще, раз это карантин. В коридоре весь день грохочет радио, но – время не говорит, новостей тоже нет. Туалет в отдельной кабинке с дверью, но сам он – совершенно жуткий, допотопный, вот уж подлинно РУССКИЙ, иного слова не подберешь. Две лампы накаливания в камере: одна на проводе болтается над дверью, вторую сегодня уже при мне зэк-электрик приладил к потолку. Лампы абсолютно одинаковые, но та, что под потолком, считается дневной, а та, что над дверью, – ночником. Что тут сказать? Только пожать плечами: медицина здесь бессильна! Централ настолько безумный, что больше напоминает психушку, чем тюрьму; когда я поневоле говорил это утром шмонобанде, усердно портившей мои вещи и продукты, это им очень не нравилось… :))
Кстати, Глеб говорил уже мне, но сам я столкнулся сегодня впервые: один из них, наиболее тупой с виду, с узкоглазой азиатской рожей, усердно потрошил мои письма, коих у меня сотни, сотни с собой, за два-то года; читал, удивлялся, вытаскивал из конвертов и сосредоточенно изучал (не всегда кладя обратно в конверт). Видно было, что ему это тяжело, что он такого не встречал – и явно не хватает интеллекта, чтобы понять. Кончилось это просто феерическим курьезом: тот, который сидел за столом, оформлял квитанции на всё у меня отобранное и читал по временам те из моих бумаг, которые ему подсовывали остальные, – спросил, не состою ли я в какой-нибудь секте: почему, мол, тут (в письме Агафонова от августа сего года) говорится, что меня назначат губернатором Московии? Вот уровень их понимания: «состоять в секте» – это максимум того, что они могут выдумать, столкнувшись с чем-то неизвестным и непонятным! :)))))))) Я внутренне просто ржал, слыша это: дебилу в камуфляже попалось в письме Миши цитируемое им полностью предисловие Корчинского кот второму изданию моего украинского сборника! В конце концов главный дебил в камуфляже вынес вердикт: это (письмо Миши) полежит на каптерке, потому что это «пропаганда»! :)))))) Стоило заехать в глушь, в жопу мира, в Кизел, чтобы услышать этот перл казенно-служебного глубокомыслия…
Короче, ситуация ужасная. Есть нечего, кроме чая и конфет (впрочем, сахара очень мало, а тот, что на зоне два года лежал в бауле – куда-то исчез без следа!). Полную продуктов сумку тащить у меня просто нет сил – но вместо того, чтобы я ел их тут и облегчал сумку, – продукты забраны и лежат на каптерке! Поеду дальше – их вернут, опять будет неподъемный баул… Ужинать нечем, а казенный ужин сегодня где-то в пять вечера – вода с картошкой и парой волокон тушенки, следами ее, короче. Ночью я просто не засну от голода, да еще при таком безумном свете («ночник», конечно, можно дотянуться и выкрутить, тем паче, камеры в камере нет, но – похоже, они и впрямь постоянно, круглые сутки заглядывают в «глазки», даже ночью…).
Хуже всего то, что, когда я собирал после этого погрома вещи и сперва набил тряпья в большую сумку – то чуть не треть писем у меня в торцевой карман не влезла, хотя ночью в столыпине, при тоже тягостном и иезуитски-доскональном шмоне они влезли. Придется, видимо, вытряхать из сумки опять всё тряпьё, чтобы сперва набить эти письма. Хорошо, в бауле у меня с Москвы еще лежали два больших пакета-сумки с ручками, в один из них я и набил эти не влезшие письма.
Выводя из камеры, на полном серьезе заставляют вставать лицом к стене, класть руки на стену, если даже они чем-то заняты – и охлопывают бока и ноги. Ебанашки, иначе их не назовешь; централ совершенно ебанутый – как, впрочем, и вся страна. Едва завели в камеру – потащили к «врачам», тоже в камуфляже; начальница их медчасти взвешивала меня, мерила температуру, давление (140 на90) и нудно расспрашивала, есть ли хронические болезни. Потом, часа в четыре (часов-то нет!) повели в баню. Сменную одежду я за этим безумным шмон-погромом, разумеется, взять забыл; но хуже всего, что без следа пропала и старая моя синяя мочалка, купленная еще Агафоновым в 2013 и с тех пор служившая верой и правдой! Я внимательно оглядывал весь завал брошенных мразями на пол оберток, драных пакетов и пр. – если б мочалка там была, я не мог бы ее не заметить. Тем не менее – ее нет; осталась одна, большая, кирпичеобразной формы поролоновая, которой спину, увы, не потрешь. Баня у них жуткая: шесть леек прямо с потолка в пустом зале, нет даже намека на столик, полочки или хоть что-нибудь, куда можно положить мыло, шампунь и т.п. – только на пол! Кранов тоже нет, вода, как потом оказалось, включается из коридора, регулировать ее никак нельзя. Вертухай постоянно заглядывал в глазок, торопил; увидя, что я уже вытираюсь – спросил, выключать ли воду; пока я одевался, он заглянул еще раз пять. Но когда я, еще голый, но уже помывшийся, поскользнулся на мокром кафельном (?) полу предбанника, грохнулся на пол, сильно подвернув правую руку, и долго барахтался на полу, пытаясь этой онемевшей от боли правой рукой уцепиться за лавку и встать, – вот в это время ни одна вертухайская собака не заглянула и помочь даже не подумала…
Вот такие вот дела. Сплошной ужас – и это только начало. Ехать еще далеко, шмонов впереди еще очень много, и даже думать об этом мне страшно. Однако самое худшее – то, что постоянно приходит мне на ум, пока я размышляю обо всем этом ужасе, – это то, что нет матери, единственного человека, которому я мог бы всё это описать – и встретить настоящий, стопроцентный, тотальный живой интерес и горячее сочувствие…

27.10.17., после обеда
Вчера я еще не всё упомнил, оказывается. Они забрали все пакеты для мусора (а сколько у меня их было! Несколько упаковок!..), соль, забрали зеркальце, отклеившееся от моего старого, в 2014 матерью еще привезенного двойного раскладного зеркальца в металлической оправе. Но – и на старуху бывает проруха! – точно такое же раскладное зеркальце, но целое, отданное мне Светой в ее последний приезд и лежащее в черном бархатном мешочке от прежнего зеркальца в самом углу черного кармана сумки, – эти твари не заметили! :))) Хоть одна ценная вещь у меня сохранилась! – тем паче, что в камере хотя и есть крохотное зеркальце над умывальником, но в него практически ничего не видно, оно испорчено хуже, чем было в бане на «десятке».
Обход утром не в восемь, как кто-то говорил вчера, а уже ближе к десяти. Входят быдломрази с киянкой, требуют завернуть матрас, спрашивают, буду ли я расписываться за дежурство по камере! :))) Давненько мне не предлагали расписаться за дежурство, с Москвы весной 2015 года – и вот опять… Впрочем, уже по форме и тону вопроса понятно, что расписываться у них тут если кто и соглашается, то очень редко. На завтрак – какая-то говнокаша, перловка, что ли, я такие не ем. Хлеб они тут дают по утрам на весь день – кусок белого и кусок черного, белый можно разрезать на два ломтика, а черный – даже на три. Белый хлеб, впрочем, на вкус ничего, съедобен, – что ж, по вечерам мне теперь делать бутерброды не из чего, так что буду этой белой пайкой завтракать. А черный придется утилизировать в «дальняк», как бывало по утрам в лагере.
Со вчерашнего дня играет «Дорожное (долбёжное) радио», когда меня вчера только привели, было какое-то другое. Но ни то прежнее, ни это «Дорожное» – не говорят время! И новостей тоже нет! Погода и реклама – и всё! Что за проклятье, нарочно они, что ли, включают такие радиостанции, которые не говорят даже время?!
Правда, время можно спрашивать у вертухаев, но мне любое общение с ними до омерзения противно. Милая подробность: видеокамеры тут нет – так они чуть не поминутно, по нескольку раз в час, днем и ночью, заглядывают ко мне в «глазок»! Вот суки!.. Видимо, сказали им из-за суицидного профучета меня караулить – они и караулят, твари, причем именно меня одного: бряканье железных заслонок на этих допотопных «глазках» отлично слышно, если б куда-то еще заглядывали – они брякали бы и там; но нет, не брякают. Почти не сомневаюсь, что после карантина (вот посмотрим, – наверняка это будет в понедельник, 30-го) они засунут меня в камеру с видеонаблюдением, дай бог еще, если одного.
Зачем они привезли меня сюда? Видимо, ждать, пока соберется этап тех, кто еще едет на крытую (а ни на какое не на «распределение», конечно). Увы, теперь почти уже нет сомнений, что еду я в Красноярский край – Минусинск или Енисейск; в лучшем случае – в Челябинскую область, в Златоуст или Верхнеуральск, туда тоже дорога через Ебург. Впрочем, в какую сторону этап, на восток или на запад, легко будет определить по времени посадки в столыпин: из Ебурга в Кизел поезд «Екатеринбург-Соликамск», к которому и цепляют столыпин, приходит, как я вчера убедился, в восемь утра, а по пути из Соликамска в Ебург он проезжает Кизел вечером, часов в шесть или семь. Сразу будет ясно направление этапа. Впрочем, я вовсе не думаю, чтобы тюрьма во Владимире, Ельце или Балашове была чем-то предпочтительнее: они ужасные ВСЕ, потому что это АД… :(((((

28.10.17., 10-й час вечера
Прямо клинит меня: на проверках – а их тут две, утром и вечером – никак им, мразям в форме, не удается меня заставить встать мордой в стену, да еще и – смех!!! – свободную от палки руку требуют держать за спиной! :))))) Ну уж нет, ребята, обойдетесь! :)) Не держу – и не буду держать, и стоять буду только боком, привалившись к стене, заставить меня – у вас ручонки коротки! Могут, конечно, суки, засунуть меня за это в карцер (хотя не думаю, что у них тут много карцеров, тем паче – карцеров свободных, чтобы за всякую ерунду туда сажать, когда и на «Медведкове» меня ни в один из их 29-ти карцеров за 20 месяцев ни разу не посадили). Собственно, мне теперь плевать на это: матери нет, переживать за меня некому, если приедут вдруг ребята – меня к ним поднимут и из карцера. Немножко лапши по вечерам (а в коробочку из-под сыра много и не влезает), чай с сахаром, которого у меня всего чуть-чуть, да пара-тройка конфет – не та ценность, ради которой стоит жертвовать своим достоинством, подчиняясь этим мразям тюремщикам. Терять мне, по сути, уже нечего, еду я уже на крытую, какая-то мразь в СИЗО мне еще будет что-то навязывать!.. Если засунут на «пятнашку» в карцер – вознагражу себя тем, что ни одного дня не выйду из него ни на одну проверку, которые там ведь тоже бывают. Самое интересное – пробуду ли я в этом проклятом Кизеле столько, чтобы ребята хотя бы получили мои письма, узнали, что я тут – и всем сообщили. В их приезд сюда верится мне всё же слабо. Да еще ведь вчера пришла местная какая-то баба в форме, спросила, кому из родственников послать извещение, что я тут, – я дал адрес Веры. Но уж это-то вообще не факт, что пошлют, мать в 2006 и 2014 не получала никаких извещений.

29.10.17., после завтрака (начало 8-го утра)
Опять полночи не спал, как и на зоне. Все та же история, только часов теперь нет, не знаю, во сколько проснулся. По ощущениям – часа за четыре до подъема (т.е., в два часа ночи), лежал без сна, только, м.б., как и в зоне, под утро чуть-чуть задремал.
Подумать только, что я сберег эти часы за два года сидения в зоне «под крышей», сберег от всех шмонов, «серостей», опергрупп, утренних шмонов, не отдал тогда, 5.11.15, специальному шмону с опером Пьянковым во главе… короче, во всех перипетиях этих тяжелых двух лет в камере часы неизменно были со мной! А тут какая-то мразь у меня их просто отобрала – и не факт, что отдадут при выезде; скорее всего, будет так же, как в 2015 в Москве: пошлют спецпочтой вслед за мной – и на руки до конца срока уже хрен отдадут, суки! Не знаю даже, что тогда делать, – голодовку, видимо, смертельную за них объявлять…
Тут-то терять мне уже нечего: думал, пока не спал сегодня ночью, что если они таки засунут меня в карцер – даже не подумаю не только не проверки выходить, но и матрас утром выносить и нары поднимать. Пусть кто хочет их поднимает. Правда, в Москве на «пятерке» для этого специально и ходил с вертухаями по подъему зэк-дневальный, поднимал нары, запирал их. Вот и тут пусть сами…
Воскресенье. Сердце мое чует завтра, в понедельник, какие-то пакости: или карцер, или перевод из карантина в общую камеру к уголовникам, или еще что-нибудь. Как раз завтра же День политзаключенного в СССР, 30-е октября, – вот они меня и поздравят, эти мрази тюремщики!.. 750 дней мне осталось – и я, право, не знаю, как их уже дотянуть…

30.10.17., после завтрака
Понедельник. День политзаключенного в СССР.
Что я опять не спал полночи или больше – это уж само собой, даже не стоит упоминания. Когда всё же спал – снилось, что мы с матерью, как было всегда, вдвоем, она еще не старая, в 90-е, опять нашла какую-то новую работу и, волнуясь, готовится к разговору с новым начальством. Сколько их было, этих поисков работы, этих разговоров, волнений, нервов – и где теперь это всё, и где сама мать, и где я?..
Сегодня наверняка будет какое-то говно. Предчувствие подсказывает мне это совершенно четко. Или карцер на 15 суток, или переселение из карантина куда-нибудь к уголовникам, или еще какое-нибудь дерьмо. Если посадят и после карантина одного (как, вообще-то, мои статьи и предполагают), или если за отказ от дежурства у них тут, как в Москве, даже на громадном медведковском централе с 29-ю карцерами, предусмотрен лишь выговор, – я буду очень удивлен. Здесь-то, я думаю, централ не такой большой, карцеров не 29, а поменьше, если за всякую фигню туда запихивать – куда же сажать самогонщиков и прочих реально провинившихся?.. Так или иначе, а что-то будет сегодня, должно что-то быть, – какая-то очередная пакость.
Между прочим, сколько я думал о пропавшей моей старой синей мочалке, – ну не могла она пропасть сама по себе! Я очень внимательно весь этот погром осматривал, когда собирал свои вещи после него, а мочалка – она ярко-синяя, заметная. Видимо, эти мрази ее тоже забрали, как пакеты для мусора и т.п. – и точно так же не указали даже в своих квитанциях! Ну да: они забрали шарфы, а и мочалка, и пакеты по форме похожи тоже на шарфы, этакие длинные; при идиотском богатстве их дегенеративной фантазии им, видимо, кажется, что на бытовых предметах такой формы можно повеситься – и они из предосторожности всё забирают! Е…нутые гниды, ублюдки, мразь, говно говорящее! В Москве я мылся этой мочалкой на двух централах – и никому даже в голову не пришло забирать ее, не говоря уже, что пакеты для мусора как раз и продавались на «пятерке» в тюремном ларьке…
749 дней осталось, ровно 107 недель. Я еще жив пока что. Есть некая отличная от нуля возможность дожить и до конца срока (если только его еще не добавят). Вот только – зачем? Сны ли я вижу, где мать еще молодая, или просто вспоминаю свою прежнюю жизнь, – не знаю уже, было ли всё это наяву или только приснилось мне…

после вечерней проверки
Не тронули сегодня. Всё утро и полдня толпами бегали и галдели в коридоре, переводили каких-то моих соседей из одних камер в другие, заказывали кого-то с вещами, без вещей… но меня так и не тронули! Сидеть и, страшно нервничая, напряженно прислушиваться к их ходьбе и галдежу в коридоре и готовиться в любой момент к самому худшему, – нечего сказать, достойно я провел тут День политзэка в СССР!..
Хорошо, что не тронули сегодня, но – плохо, что с тем большей вероятностью тронут завтра. Это ведь откладывается, но не пропадает, увы. Карцер – с меньшей вероятностью (неужели у них так много свободных карцеров и так мало ума?..), переезд из карантина – с куда большей (хотя я совсем не против постоянно сидеть и тут, а на «Медведкове» тех, кого надо было изолировать, бывало, держали в крайней камере карантина, – трансгендеров, например). Нервы, нервы, одни сплошные нервы каждый день, – о боже, как они уже истрепаны у меня за эти пять лет, никто не может даже представить!..
Плюс – утром вертухай в коридоре отвечал кому-то, что, мол, баня будет во вторник, то бишь завтра. В тот раз в четверг меня, видимо, повели потому, что приехавшим этапом баня положена в тот же день. Да сейчас еще, на очередной проверке, надумал вдруг спросить у этих недочеловеков в форме про здешние библиотеку (делать совсем нечего, сегодня весь день сходил с ума!) и магазин. Оказалось, библиотека будет завтра же, во вторник, – то бишь, как бы мне с этой баней ее не пропустить! А на магазин надо просто, сказали, написать заявление, список товаров принесут. Что ж, отдам завтра утром, посмотрим; хорошо бы еще, если б купленное приносили не через месяц, а пораньше…

31.10.17., после завтрака
Проснулся среди ночи – и слышу: в коридоре, совсем рядом со мной, что-то ритмично, громко стучит, наподобие как палкой по железу. И часто, практически раз в секунду. Лежал, слушал поневоле этот стук… Мне, проснувшись ночью, и так-то не уснуть уже, даже без всяких стуков, а тут… Слыша, что звякнула заслонка на «глазке» – значит, вертухай очередной раз заглянул в камеру (они бдительно стерегут меня и ночью!) – крикнул ему, спросил, что это стучит. Оказалось – «вода капает»! И тут я вспомнил, что в первый день, когда меня водили тут по коридору, – в одном месте, вроде как на пересечении с другим коридором (не уверен, т.к. место было почему-то темное), стояли на полу два таза – так, как их обычно ставят, когда течет с потолка. У этих дебилов попросту протекает крыша!! Причем в самом буквальном смысле. :) Вчера как раз всё таяло, за окном была сплошная капель, с крыши корпуса напротив сошел весь снег. Вот и подставили, значит, ночью таз под дыру в потолке, – и спать стало невозможно. Я спросил этого вертухая, можно ли что-то сделать, чтобы стук не мешал спать, он с шумом передвинул по полу таз – и капель не стало слышно. Но, разумеется, до утра я уже так и не заснул…
На завтрак – сечка, как и на вчерашний и позавчерашний ужин (зато картошку с 26-го не давали больше ни разу). Вместе с сечкой в «кормушку» просунули лист с двумя галочками, где расписаться: мой лицевой счет с деньгами, 48 ? тысяч! (Интересно, на сколько этого может хватить при нынешних ценах?) Наивно, наверное, думать, что это ответ на мое вчерашнее заявление (где я среди прочего спрашивал, могу ли я пользоваться своим счетом). Скорее всего, это просто совпадение; с их стороны было бы уж слишком любезно хоть на один вопрос ответить так быстро, – еще и суток не прошло. На сегодняшнюю проверку я уже подготовил и заявление на магазин – но всё же пока что пользование здешним магазином представляется мне сплошной утопией и иллюзией. Что ж, посмотрим…
Еще один бесконечный 16-часовой абсолютно пустой день предстоит, как и вчера. Ждать баню и библиотеку, а также – карцера или переезда к уголовникам – вот и всё содержание этого дня. 748 их осталось, 107-я неделя пошла с конца. Ради кого, ради чего все эти мучения??! – вот что не дает мне покоя, терзает больше всего. Ведь надо иметь очень-очень сильную мотивацию, чтобы терпеть всё это, когда выход – в виде суицида – открыт, открыт хотя бы более или менее (сейчас, под их неусыпным надзором через «глазок», он открыт, конечно, куда меньше, чем был в «тройке» последние два года в лагере). Ради чего?.. Ведь вот остался я совсем один, никого у меня нет, жить мне, в сущности, не для кого. Если только кошку и собаку завести на воле, – кошек я больше люблю и больше в них понимаю, а собака будет любить меня… :) Какой пустотой, бессмыслицей, каким тотальным поражением кончились все юношеские надежды и мечты, страшно даже подумать!.. И вот – тотальная пустота, полная лишь бессмысленных мучений и унижений… Ради чего я терплю всё это? Чтобы летом просыпаться под пение птиц в домике у Натальи, на их хуторе на берегу Днепра? Или в буддийском монастыре в Карпатах, куда меня звал Феликс? Это всё, конечно, будет прекрасно, если сбудется, но – не мало ли этого? Да и – сбудется ли оно? Ты еще попади в эту Украину…

2-й час дня (после обеда)
Поразительно, как тут всё быстро получилось с магазином, просто невероятно! В утренний обход отдал заявление – через полчаса уже пришел зэк со списком товаров и бланком заявления – сразу после обеда, в час (спросил время у вертухая) уже принесли сам товар! Не то что в проклятой зоне, где я ждал список до последнего часа работы магазина.
Но – тут же начались и традиционные русские выкрутасы. Жрать в магазине этом нечего: ни колбасы, ни консервов, абсолютно ничего мясного нет! Много всяких кондитерских изделий, сигарет и т.п., а мясного нет! (И даже хорошее из кондитерских изделий – рулеты, например – тоже вычеркнуты как отсутствующие.) Написано было: «сыр костромской» и «сыр плавленый», я взял, чтобы хоть что-то поесть. «Костромской» оказался – пачка тонко нарезанных ломтиков, а плавленый – «продукт с сыром», а не собственно плавленый сыр! Но – на приличный завтрак пачки этого «продукта» вроде должно хватить, как раз со всем утренним хлебом. Вафли по 42 рубля – видимо, барахло и дешевка такая, что просто упакованы в целлофан, ни город, ни производитель, ничего не указано. Вместо пяти пачек этих вафель – почему-то дали две, но зато еще два пакета шоколадного «глазированного десерта» (впрочем, очень вкусного). Почему надо того, что заказано, положить меньше, а впридачу дать то, что не заказано, – непонятно (разве что эти две пачки были последние). В результате вместо 1412 руб. получилось 1455 руб., – ладно, бог с ним, не так уж и много; и 4700 с копейками осталось. Первая мысль: вот с такими расходами на магазин можно жить, не то что в зоне! Вторая: ведь я же поесть практически ничего не купил, одно сладкое да сыр двух видов… Ограничений по сумме и количеству обращений в месяц тут нет, можно хоть каждый день заявления писать… но столько сладкого мне точно не нужно! В результате получается как всегда: потеря качества при выигрыше темпа. Тут быстрее – но жрать нечего; там было дольше – но ассортимент куда лучше (колбасы, ветчина и пр.).
Бани, похоже, нет. Приехали уже какие-то новые этапники, требуют баню, на обходе какой-то из обходивших хмырей в погонах им ответил: мол, в четверг, в пятницу помоетесь! Мне-то всё равно, единственное – после бани снятое надо будет стирать, и не в бане, как в зоне было, а в камере, и греть воду кипятильником в корыте, – процедуре долгая, сложная и муторная, особенно если думать при этом, что в любой момент могут заказать с вещами на переезд, а то и в карцер запихнуть…
Библиотеки тоже нет, по крайней мере, пока. Наличие физической пищи компенсируется отсутствием духовной, увы. Жаль, не спросил я еще, есть ли тут ФСИН-письмо электронное; хотя – т.к. сам я даже с деньгами заказать его не могу, только с воли, то, зная, что оно тут есть, наверное, переживал бы еще больше, видя, что мне никто не пишет. Мое письмо Корбу перед выездом из зоны, где я упомянул СИЗО в Кизеле, уже наверняка должно было дойти. А м.б. – и не только Корбу.

Дальше

На главную страницу