МАЙ 2013

1.5.2013, 8-й час утра (до завтрака)
Слава богу, никуда вчера так и не возили. Начались майские «праздники», будь они неладны!.. Так и сидим вдвоем, никого к нам (тьфу-тьфу-тьфу!) не закидывают, да никто и не нужен. Хоть до конца «праздников», хоть числа до 6-го (первый рабочий понедельник), я надеюсь, досидим так.
Тоска по-прежнему страшная, невыносимая, от мысли о том, ЧТО предстоит, сколько лет еще мучиться и маяться в этом ужасе, вдали от дома…
8-й час уже, но свет, к счастью, не приходят, не зажигают. Вполне светло и так.
Вчера произошло большое (для меня) событие: принесли неожиданно большое рукописное письмо от Мани, и я весь вечер, после бани и чая, с перерывом на ужин и почти до ночного выключения света на него отвечал. Кажется, сказал всё, что хотел сказать, ничего не упустил, – но до самого вечера 5-го мая у меня есть еще время на дописки и постскриптумы. А чудо состоит еще и в том, как быстро оно дошло – 18-го отправлено, 29-го было уже в Москве, судя по штемпелю, а 30-го, вчера, его уже принесли мне! Невероятная для здешних «мусоров» оперативность, объяснимая только одним: нежеланием оставлять у себя нерозданную почту на «праздники»…
А так – тоска, сплошная тоска… Прочел вчера (за два дня) роман Улицкой «Медея и ее дети», принесенный библиотекаршей и безумно мне понравившийся. Как хорошо, тихо, умиротворенно, прожив долгую жизнь, можно жить в этом райском месте – в Крыму, в котором я всю жизнь мечтал пожить подольше, поездить, посмотреть – а реально был всего чуть-чуть, краешком, пару раз в Севастополе да на экскурсии в Бахчисарае… Теперь, увы, эти мечты если и сбудутся, то нескоро, а скорее – никогда; хотя в Украину-то, в Крым, теоретически можно ездить не только из России…
Да, пропала жизнь, пропала окончательно и бесповоротно; я еще тем сроком это понял, почувствовал и писал в дневнике. Потом было освобождение и иллюзия «воли», 20 месяцев. Но на самом деле тот срок и этот, вместе с этим коротким перерывом, в который я и понял, что жизнь, в сущности, кончена, – составляют единое целое. А если вспоминать еще раньше, – то «дело», по которому я сел в тот раз, завели еще в ноябре 2003 года, меня вызывали тогда писать «объяснение»; и значит – жизнь кончилась еще десять лет назад… Кончилась окончательно и бесповоротно, и больше никакой никуда дороги нет, и ничегошеньки хорошего мне не светит, впереди – только одно дерьмо, только унижения, потери, прозябание и смертная тоска… И я молю бога (в которого не верю) только об одном: чтобы он дал мне поскорее умереть…
Со спиной сегодня с утра вроде полегче, а вчера весь день опять были дикие боли. Но как будет сегодня днем – неизвестно; скорее всего – опять так же.

2.5.13., утро (до завтрака)
Ничего не происходит. Так и сидим вдвоем. Делать, кроме чтения книжек, нечего, вчера целый день разговаривали. Он – рассказывал о своих прежних арестах и «делах» (угоны, наркотики), я – в основном вспоминал всякие темы и истории из диссидентских мемуаров…
Прошла уже треть 13-го года. Письмо Мане так и лежит неотправленное, до вечера 5-го я еще успею много постскриптумов к нему сделать…
Нарядчик, кстати, вчера правильно сформулировал: прямых улик против меня нет, есть только косвенные (вот те самые файлы в формате Word, обнаруженные у меня в компьютере). Однако совершенно очевидно, что нашему «суду» вполне хватит и этого, чтобы меня «осудить» на любой срок, на какой ему прикажут…
Тоска по-прежнему совершенно невыносимая, стоит только представить себя в лагере, без самого необходимого, без жратвы, без одежды – и без возможности это получить, т.к. свиданку если и дадут, то она раз в четыре месяца…

3.5.13., утро (до завтрака)
«Предвкушение большой удачи слаще иногда самой удачи», – писал кто-то из восточных поэтов. В «Истинах» есть эта цитата. Так и меня «предвкушение» ужаса ситуации – оказаться на много лет в зоне, но теперь уже без всякой или хотя бы достаточной материальной поддержки – и потому, что ездить некому, и потому, что на строгом (тем паче – особом) режиме гораздо меньше свиданок и передач, – не отпускает ни на секунду, ни днем, ни ночью. Чем дожить до того, чтобы жить там, как жили при мне многие, не получавшие вообще никаких передач, грызшие перед сном черствую пайку кислого столовского хлеба, запивая ее кипятком, – ей-богу, лучше уж умереть.. Тем паче, если сроку будет не три года, как было у них, а десять лет, да даже если и семь…
Написал вчера по просьбе Виктора Корба (в его последнем электронном письме) обращение ко всем, кто подписал его воззвание за мое освобождение. Да, сильная общественная кампания в защиту освободить бы меня не освободила, но срок могла бы помочь снизить – хотя бы с десяти лет до тех же семи… Но сильной общественной кампании не будет, это я уже знаю точно – ибо ей неоткуда взяться; так что все мои слова и призывы направлены в пустоту…

5.5.13., утро (до завтрака)
Утро. Тюрьма. Тошно, тоскливо, невыносимо совершенно. Хочется выть… Хочется умереть, или сойти с ума, чтобы не видеть всего этого, не понимать, не осознавать всей безысходности своего положения… Страшно не это, что сейчас вокруг, – страшны годы впереди; даже 2-3 года – и то было бы тяжело, а уж десять… А меньше эти суки не дадут, нечего даже мечтать, тешить себя несбыточными надеждами…
Между обедом и ужином вчера приходили два таджика-«мусора», устроили небольшой шмон. Даже доску в полу у дальняка не подняли, только у окна; сумку мою не открывали, только пошарил один из них в боковом кармашке. Но всё равно, смотреть на них, косоглазых тварей, шарящих по матрасам, шконкам, тумбочкам – было невыносимо противно. Твари, будьте вы прокляты и сдохните в страшных муках!..
Бывший нарядчик, последний оставшийся сокамерник, с которым мы так и сидим вдвоем, – задолбал, если честно, теперь открыванием окна. Телевизора нет – так теперь источником моих проблем стало окно, я так и предвидел. То он курит туда, стоя на батарее, то открывает просто так – «проветрить» (чего там проветривать-то!..). Правда, видя, что мне холодно, – спрашивает, и закрывает его. Но через некоторое время – открывает снова!.. Будь ты неладен, козел!.. А на улице эти дни – дожди, и довольно прохладно, с окна чувствительно несет холодом…
Сегодня отдадим, наконец, «мусорам» в ужин письмо к Мане, пятые сутки уже лежащее в ящичке, обросшее множеством приписок. Послезавтра, 7-го, надеюсь, оно уже уйдет на почту. Ну, или 8-го, в крайнем случае. Главное – чтобы дошло поскорее.
Я не хочу жить. Я не хочу жить. Я не хочу жить. Не хочу сидеть, это не жизнь…

7.5.13., 8-й час утра (до завтрака)
Вчера опять никуда так и не повезли, ни на какую «продлёнку». Странно. Ждем сегодня. Если и сегодня не повезут, то завтра-то (последний рабочий день перед новыми «праздниками», будь они прокляты) уж вряд ли. Тогда скорее уж 13-го, в понедельник.
Зато пришла вчера опять почта, хотя я и не ждал так быстро. Главное – пришло электронное письмо от Мани, без возможности ответа, т .к., она пишет, на карточке у нее осталось всего 50 рублей, после «праздников» она собирается заказать новую. И приводит главную новость, очень мрачную: 29-го апреля в Краснодаре арестован Новожилов! Точнее, принудительно помещен на психэкспертизу в местную психбольницу, где уже лежал 12 лет назад, и против него, как поняла Маня из сообщения «следственного комитета» в интернете (хотя его имя там и не называлось ), есть дело по 282 ч.1 как минимум, а возможно, и что-то еще.
Что он вообще делал-то? Кроме этого своего блога в инете, где в основном были перепечатки с КЦ и других мест, а сам он писал очень редко и мало, – вроде бы ничего. По крайней мере, за тот период, что я был на воле и интересовался им, – не припоминаю ничего другого. Да и что там, в этом Краснодаре, на этом совсем уж фашистском юге, можно еще делать? Листовки, например, там клеить бессмысленно…
Конечно, будь я сейчас дома, я впрягся бы всеми силами, на все 100%, в его защиту, м.б., даже поехал бы сам в Краснодар – узнать что-то, там ведь у него никого и нет, кроме престарелых родителей, которые не в курсе дела. После ареста не имеют уже значения никакие разногласия, никакие мои мнения о нем, – в частности, то, что я считал его редкостным идиотом, сознательно отказавшимся от уже полученного убежища в Польше, написавшим массу всякого бреда про то, как ему не нравятся поляки (в основном не в политическом смысле, а в личном, – не так одеваются, не так ведут себя, разговаривают, не ту музыку слушают, и т.д. и т.п. бред; да и вообще слово «дискотека» было для Новожилова сугубо ругательным) – и сознательно вернувшимся в Россию. Два года, насколько я понимаю, прожил он здесь, проходил по лезвию бритвы, вел этот свой блог, – и вот… Грустно, очень грустно; и защищать его, как я понимаю, будет так же некому, как и меня, – кому он нужен, «экстремист» этот, тоже постоянно очень нелестно отзывавшийся о правозащитниках… Какой-то он, типа, модернизированный мусульманин (по словам Мани, души в нем не чающей, он общался с аллахом, слушая тяжелый рок, очень им любимый, что, конечно, по классическим исламским канонам совершенно немыслимо), гомофоб, любящий как-то совершенно по-идиотски лезть именно в частную жизнь людей и поносить их за то, что она у них какая-то неправильная и недостаточно пуританская (это меня в нем всегда и бесило больше всего), – но для правозащитной официозной тусовки – не говоря уж: для государства – мы с ним проходим по одной категории «экстремистов» и т.п. Я полностью солидарен с ним в его новом заключении и не знаю только, к сожалению, как выразить эту солидарность публично, под чем поставить подпись, – надо ждать новых вестей от Мани. Судя по такому началу, как принудительный увоз в психбольницу на экспертизу, как и по его прошлому попаданию туда в 2001-2002, – похоже, его опять хотят пустить по «психиатрическому варианту», объявить психически больным и начать «лечить». Вариант более быстрый, чем у меня (тем паче, если там только одна 282 ч.1), но потенциально гораздо более тяжелый.
А меня, увы, ждут полновесные десять лет лагерей, как ни дико это представить. Эта ужасная мысль присутствует фоном во всем, что я здесь делаю, думаю, каждую минуту и секунду моего пребывания в этой проклятой тюрьме. Ситуация настолько чудовищная, что не вмещается в сознание, но – тем не менее…
От Мани стали всё же приходить письма, а вот от матери нет ничего уже давно, – бумажные письма идут долго, а электронные писать она не умеет. Я начинаю уже волноваться, как она там, – можно представить, ЧТО будет в лагере, особенно первое время, пока я не найду возможность звонить ей хоть с какой-то регулярностью, да и потом тоже, – благо, опыт Буреполома на этот счет уже есть… Надеюсь, вчера она хотя бы, как мы договаривались на последней свиданке, приезжала сюда делать заказ в ларьке, так что после обеда, если его хотя бы частично принесут, – это можно будет считать весточкой, что всё нормально…

8.5.13., 7-11
И опять вчера никуда не возили. Сегодня? – или уже только 13-го, после «праздников»? Ехать никуда не хочется страшно, – опять эта тряска, тошнота, укачивание, наручники… А вчера была баня, был ларек – мать все-таки приходила в понедельник, слава богу! – но принесли почему-то только пирожки, яйца и курицу гриль, а всё остальное, что она тут заказывала, – то ли сегодня, то ли тоже после «праздников». К счастью, еда в камере еще есть.
И была, конечно, та же дикая тоска, что и всегда. Как я попал, боже! Как я опять влип… Да, это надо быть круглым дураком, совершенно феерическим неудачником, чтобы так влипнуть… Жаль… Особенно жаль, что это уже всё, – билет в один конец… Едва ли я выйду из лагеря живым после десяти лет срока, правильно мне пишет (через Агафонова) Антоша… К вечеру я, видимо, просто устаю уже думать все эти грустные думы, немножко отпускает эта тоска, я успокаиваюсь, больше думаю уже об ужине, о том, когда выключат свет; так же точно было и тем сроком, что в тюрьме, что на зоне. Просто защитная реакция организма, видимо, чтобы совсем не сойти с ума от этой безысходности. А с утра тоска и отчаяние наваливаются вновь, со свежими силами… И так – день за днем, месяц за месяцем, год за годом… Пусть я далеко не первый, и не последний, конечно (вон, – Новожилов!..), но всё же – жизнь-то одна, другой не будет, и жалко потратить ее всю, без остатка, так ничего и не добившись, попусту, умереть таким же полным нулем, как начинал жить… Я хочу умереть, ибо другого разумного выхода из этой ситуации, другого спасения от диких унижений лагерной жизни нет, – но теперь и умереть нельзя, веревку-то забрали на шмоне…
А так – две свиданки с матерью, два прихода Бородина, появление наконец-то Ромы Качанова и даже, м.б., Трепашкина, – вот всё, что, по идее, ждет меня во второй половине мая. На улице уже всё расцвело и зазеленело, настоящее лето, – и мой оставшийся сокамерничек, тот самый бывший нарядчик, которому во второй половине июня домой, буквально сходит с ума, залезая на батарею и глядя в окно. Я, которому еще десять лет сидеть, гулять все эти вёсны в лагере по раскисшей грязи, к зеленому великолепию за окном остаюсь практически равнодушным.

9.5.13., утро (до завтрака)
«Праздничек», будь он проклят, – основной, на котором держится режим, главная их идеологическая подпорка…
И вчера так никуда и не возили меня, – даже странно, что ж за задержка такая. Теперь, значит, 13-го, в понедельник, не раньше. Пришли зато опять два письма – от Е.С., ответ на мое от 3.4., отданное ей прямо в руки в «суде» 4.4., на том «продлении». Пишет она коротко, что не знает, что мне ответить (в это верю охотно), разговор, мол, очень длинный и беспредметный. Нечего ей сказать, короче… Но куда больше взбудоражило меня письмо от Майсуряна, – №12 уже, а номер 11 где же?? его не было, это точно, – то ли на почте пропало, то ли здесь цензура не отдала. Последнее было бы особенно обидно, но – нет связи, нельзя ничего узнать, ничего сообщить, увы… Только строить догадки да ждать чьего-нибудь электронного письма, чтобы передать Майсуряну эту грустную весть. М.б., он там собрал отзывы на мое открытое письмо к «КС оппозиции», потому и не пропустили? Да нет, вряд ли; а, кстати, додумается ли он, интересно, такие отзывы для меня собрать, или всё будет играть в конспирацию? Не говоря уж, что мне дико интересно, как там прошло мое открытое письмо украинцам, было ли оно где-либо опубликовано (особенно в украинских СМИ), была ли на него заметная реакция, и т.д. Но – кто же мне вот так просто соберет и сюда пришлет отзывы? Они все там боятся мне повредить, как и в тот раз, – и держат меня в мучительном, душу выматывающем неведении…
Написал вчера зато, по совету Корба, отдельное обращение ко всем сторонникам свободы в России (интересно, сколько их тут). Любопытно также, опубликует ли он его, как обещал, не слишком ли «за гранью» оно ему покажется, не слишком ли уж несовместимым ни с какой легальностью, которую он всё же хочет тут сохранить…
Проснулся сегодня уже с головной болью – слева, как обычно. Отлежал, видимо, опять голову. Пока еще цитрамон на такие случаи есть, но – я с ужасом думаю: когда он все же закончится, – там, в Мордовии, или Перми, или Кирове, – где его тогда брать? Без него я фактически жить не смогу, когда болит – это всё, вилы; а если до ближайшего приезда матери будет не месяц самое большее, как было тем сроком, а три, четыре месяца, да еще сможет ли она ездить – ГДЕ брать лекарства тогда? Клянчить в санчасти – две таблетки от силы – отстояв безумную очередь? И так каждый раз? Да еще будут ли там давать, в санчасти-то, будет ли у них вообще этот цитрамон… Или так и загибаться без него, ждать, пока эта ломота в башке закончится инсультом?.. Впрочем, я не против, если только – сразу насмерть, а не лежать потом с парализованной половиной тела, левой или правой… Вот в чем он, самый ужас этого нового, грядущего срока, – в отсутствии на сей раз, скорее всего, самого необходимого, которое с уменьшением количества свиданок, передачек и сил матери, чтобы ездить ко мне, будет просто негде там взять…
А 12-е письмо Майсуряна содержало распечатки в основном про эту мразь Носикова – стукача, по доносу которого и завели нынешнее уголовное дело . И кучу комментариев всякой мрази на его сообщение в своем ЖЖ, что, мол, он был у следователя и что меня сажают именно по его доносу (якобы раньше он этого не знал). Мразь обсуждает меня, бурно радуется, что я опять сижу, – увы, читая такие письма, становится еще грустнее, тоскливее, т.к ничего почти что я не могу отсюда сделать, не могу крикнуть так громко, как хотелось бы, напомнить им о себе, дать понять, что я еще жив, и не изменил своих взглядов, и готов по-прежнему воевать со всей этой мразью, называемой Россия…

10.5.13., утро (до завтрака)
О боже, как же тошно, как невыносимо, как мучительно – хоть криком кричи и бейся головой об стену – здесь по утрам!.. Не от условий здесь, сейчас, и даже не от последнего оставшегося соседа-быдляка, он не достает особо, хотя и быдляк несомненный, конечно, – нет, от мысли о том, СКОЛЬКО еще предстоит всего этого, как много лет такой бессмыслицы еще впереди… О-о-о, эта мысль совершенно невыносима!..
Вчера под вечер, до ужина еще, начал вдруг опять болеть зуб, всё там же – слева сверху где-то, и причем сразу сильно, почти нестерпимо. Вот оно – то, что ждет: такие вот безысходные мучения весь срок, все годы, а лекарства просто элементарно некому будет привезти… Сейчас они еще есть, но я стараюсь не привыкать к ним, пить как можно реже. Весь вечер он то проходил, то опять расходился, но пока я ужинал и пил чай перед сном – вдруг прошел совсем, так что ночь я, слава богу, спал спокойно. И вот сейчас, как начал писать о нем, – боль начала постепенно усиливаться снова…
С матерью, стал сейчас вспоминать, мы не общались ведь с самого 24 апреля, с последней свиданки. Когда следующая – неизвестно, разве что она придет в «суд» 13-го, или когда меня там повезут на очередное «продление». Но там толком не поговоришь, – а я уже тоскую по общению с ней, по тому, чтобы узнать, как у нее там дела, – только и знаю, что 6-го она приезжала делать ларек, то бишь – до 6-го всё было нормально…
Да, фантастическое событие! – вчера, когда открыли «кормушку», чтобы раздать нам обед, «мусорша» вдруг протянула в нее быдляку-соседу… то самое пропавшее письмо от Майсуряна № 11! Вот так – даже в «праздничный» день, выходит, я умудряюсь получать здесь почту!.. Надо честно сказать, это событие в тот момент сильно подняло мое настроение, очень кислое и тогда, и вообще постоянно. А потом… когда читаешь рассуждения всех этих подонков обо мне в комментариях ЖЖ, девятый год подряд мусолящих одну и ту же цитату из некролога Масхадову, – ненависть подступает к горлу такая лютая, что, ей-богу, лично сбросил бы на эту страну, на эту проклятую Москву, ядерную бомбу, своими бы руками, а лучше – и не одну…

11.5.2013, утро (до завтрака)
Дико, чудовищно разболелся вчера после обеда проклятый зуб. С утра проснулся – он не болел вообще, потом боль постепенно стала нарастать, и вот после обеда – наступил апофеоз. Было совершенно невыносимо, до темноты в глазах. Пришлось принять сразу две таблетки кеторола, и после еще некоторого времени активного хождения по камере туда-сюда, – прошло, причем совсем, и не болит до сих пор. Ночь спал спокойно, хотя и не очень хорошо, – просыпался всё время и подолгу не мог опять заснуть. Сейчас не болит, но что будет дальше, хотя бы к сегодняшнему обеду, – я не знаю. Кеторола еще 16 таблеток осталось, но срок годности – до сентября 2014. А ЧТО будет потом, кто и когда сможет привезти мне новый, и как часто он будет мне нужен, и где я сам окажусь в сентябре 14-го, – бог весть… Вот это-то, эта вот неизвестность – и есть для меня самое страшное во всем, что со мной на этот раз случилось и что еще ожидает…

12.5.13., утро (до завтрака)
Чудовищно, невыносимо, непостижимо!.. ЗА ЧТО Я ЗДЕСЬ???!!! Каждое утро начинается с этой тихой истерики глубоко внутри, в душе… Невыносимо, хоть бейся головой об стенку. Невыносима мысль, что еще десять лет вот так вот, где-то затерянным, без всякого смысла, без матери, без друзей… И никуда не деться, не сорваться, и чуда никакого не произойдет, – увы, это полные десять ближайших лет моей жизни… бессмысленной и никчемной уже по одному этому, ввиду такой вот перспективы. Нет, как ни крути, что бы там ни писал мне Миша и остальные, – суицид остается единственным мыслимым выходом из такой вот ситуации. Хочется, не хочется, легко ли умирать, или страшно, – но другого выхода нет. Нельзя, ни за что нельзя позволить загнать себя на столько лет в это тотально, безгранично унизительное состояние, когда у тебя не будет там ничего своего, ни запасной пары носков, ни туалетной бумаги (только казенная), не говоря уже о лекарствах получше анальгина или еде получше кислой пайки столовской «черняги» на ночь, без всего, ибо положить на эту пайку тебе нечего, и взять негде, и некому уже давно приехать, привезти тебе что-то, а длительную свиданку, даже если мать и осилит двое суток дороги в один конец, могут элементарно не дать – типа, «нет свободных комнат», и всё… Нет, нельзя, нельзя позволить загнать себя в такую ситуацию, ни за что нельзя, и пусть там за мою смерть кто хочет пьет шампанское (из последних ЖЖ-шных распечаток Майсуряна) – мне глубоко наплевать. Такая жизнь мне совершенно не нужна, – да еще ведь и телефон будут, непременно будут запрещать мне давать, как это было в проклятом Буреполоме, – не расскажешь даже никому, какие у тебя там проблемы, не продиктуешь, что нужно привезти…
Конечно, когда находишь себе какие-то занятия, пусть даже бредовые, то время летит быстрее. Вчера до обеда оно пролетело у меня быстро: взялся наконец писать какой-то бред, типа мемуаров, о которых давно уже подумывал, но как-то не очень всерьез. И только исписав три тетрадных листа, понял, что это вздор, никому не нужный; ; да и я не потяну столь грандиозный труд писать, редактировать, переписывать набело чисто руками, без компьютера, без своих архивов, без интернета, где можно быстро уточнить любую информацию… Потом, после обеда, переписал еще раз обращение ко всем сторонникам свободы в стране, написанное по совету Корба (и не сразу я нашел, что вообще в нем написать), вечером, после ужина – стихи. И – всё: пожалуйста, я готов уже завтра, 13-го, как только закончатся праздники, ехать на «продленку» в Бутырский «суд», чтобы там отдать всё это или Бородину, или кто уж там будет из ребят, кто смог бы всё это закинуть в рассылку…
Будь она проклята, будь она проклята, будь проклята навеки такая жизнь!.. Когда же я, наконец, сдохну, чтобы не видеть всего этого вокруг, не думать о будущем, не искать оправданий своему пребыванию здесь, в тюрьме… Господи, боже, когда же я сдохну, и как мне ускорить этот процесс???!!!...
Очень скучаю по матери, от нее по-прежнему нет никаких известий. Увидеться бы на «суде»… Сижу вот уже скоро полгода – и с каждым днем сидеть становится всё невыносимее…

14.5.13., утро (до завтрака)
Дикие новости… Вчера в 10 утра была свиданка с матерью. Сообщили о ней еще поздно вечером накануне – «заказали» на 8 утра. То-то радости было!.. Но – вместо полдевятого, как в прошлый раз, когда я уже психовал, что пропущу свиданку, – на этот раз вывели в самом начале 8-го утра, вытащив прямо из постели… На свиданке оказалось – после недолгих расспросов я понял – что адвокат Бородин, эта мразь, давно уже ничего не хотевшая делать по моим просьбам, – просто скинул матери всё, что я его в последнюю встречу, 26-го апреля, просил разослать ребятам: мое открытое письмо украинцам, стихи, и даже письмо Мане, на которое я в следующий приход Бородина уже ждал ответ. Всё это, оказывается, валяется у матери, – и она, конечно же, всё прочла (правда, письмо украинцам вроде не видела, но я логически предположил, что оно тоже у нее, всем недовольна и за всё мне выговаривает… Кроме того, рассказала она, что Майсурян, тварь, заходивший наконец-то к ней на «праздниках» забрать мои старые уже тексты (март-апрель), – не взял почти ничего, кроме маленького текстика про «Латвию в роли Ирана», который, значит, тоже не был ему послан Бородиным. Про остальное же сказал – мол, сейчас очень опасно публиковать, следователи лютуют, очень были злы от появления первой статьи (он-то откуда знает?!!), и т.д., и даже, во избежание прослушки, всё это не говорил матери вслух, а писал на листочке! Сука какая трусливая! Он же мне только недавно в письме писал, что всегда будет мои письма передавать по назначению, независимо от их содержания. И вот – сам же и нарушил собственные слова…
В какой я был ярости, в каком исступлении, – этого не передать словами. Мать, идиотка, как всегда, тоже активно убеждала меня, что, мол, больше печатать ничего не нужно, раз я и так уже за это сижу. Какие же они все-таки все трусливые дураки, идиоты!.. Бородина же я, ей-богу, просто палкой своей по башке огрел бы, попадись он мне в ту минуту… Потом, уже в камере, я стал думать, что, м.б., он всё же сперва послал по электронной почте мои материалы, а уж потом отдал оригиналы матери7 Но в том-то и дело, что один из трех – Майсурян, которому мать по моей просьбе там же, при мне, набрала, – сказал, что о письме украинцам впервые слышит, – а оно должно было к нему прийти по электронной почте еще в апреле!.. Как бы то ни было, психологический барьер я вчера наконец-то преодолел: при первом же визите Бородина сюда я спрошу у него, послал ли он мои бумаги в апреле, возьмет ли послать следующую порцию, и если нет, если опять он попробует мне что-то вякнуть, что он не будет ничего посылать и т.д. – я тотчас откажусь от его услуг! Лучше вообще без адвоката, чем с таким! Мать, упрямая идиотка, наотрез отказалась звонить Голубеву, моему адвокату по прошлому делу, и мне пришлось написать Мише Агафонову обычное письмо (идти будет недели две!..) с его телефоном и просьбой позвонить, предварительно договориться…
Пока ждали свиданку в отстойнике на «следственном», – достал меня тупой косоглазый узбек, оказавшийся как раз из камеры над нами (637). Узнав, что я из 525, он стал докапываться – как я туда попал, почему там сижу, кто, что, где и с кем сидел тем сроком (они-то в 637, как и вообще на этом корпусе – все первоходы), а главное – хочу ли я сидеть «с людьми», а не в «шерсти», как они (идиоты!) именуют «красные» камеры (наша у них считается «красной»). Долго пытало меня это узбекское чмо, само-то набравшееся этих «понятий» только здесь, в тюрьме, по приезде из своего Узбекистана или откуда там, – и, наконец, поняв по отсутствию у меня энтузиазма, что переезжать я никуда не хочу, отстало от меня со словами: «Это его выбор», вместе с еще одним парнем, тоже приезжим откуда-то, ждавшим с ними свиданку и тоже завалившим меня глупыми вопросами. Альтернатива же предлагалась такая: мол, если я хочу «сидеть с людьми», то «люди за меня поговорят» с «мусорами» (узбеки и таджики поговорят, ага!.. :)) ) – и меня, мол, переведут. Эти идиоты не знали, что перевел меня в эту камеру специально начальник тюрьмы, что соседей опера тоже подбирали специально, – и не косоглазым «людям» пересилить это решение администрации…
Пил чай после обеда – и вдруг дико заболел опять зуб! Всё, действие кеторола, длившееся еще с вечера 10-го числа, – закончилось!.. Весь день, до вечера, я мучился с этой зубной болью, она то затихала, то опять усиливалась. Однако к ночи, слава богу, прошла, ночь я проспал спокойно, даже не просыпался вроде бы, – и вот сейчас, утром, еще не болит, или только чуть-чуть начинает чувствоваться. Тем не менее, я не сомневаюсь, что зуб будет мне теперь надолго еще одним, дополнительным «подарком» судьбы, наряду со сроком, и намучаюсь я с ним в ближайшие месяцы и годы предостаточно – собственно, сейчас уже уровень этих мучений почти такой же, как был тогда, в 2007, на первой сборке пятого централа, когда другой зуб, не переставая, дико болел неделю. Сказал матери и написал в письме Мише, что надо передать мне еще кеторол, но – когда это еще будет…
А срок, да, продолжает тем временем висеть надо мной, еще пока не оформленный приговором. Десять лет – и жизни нет… И ничего, ровно ничего, нельзя сделать…

15.5.13., вечер (после ужина)
О, перед какой бурей оказалось это затишье на «праздники»!.. Весь почти день сегодня отвечал на письма – Мане, Мише, Ольге Исаевой из Грузии, – не мог раньше записать…
Возили-таки вчера в «суд», продлили арест аж до 10 июля. Была там только Е.С., никто из ребят, увы, не пришел, ни тот корреспондент с «Граней», ни даже мать – плохо себя чувствовала после свиданки накануне. Там же, до начала заседания, выяснил-таки я отношения с Бородиным. Он сказал, что, оказывается, стихи мои и письмо Мане он отправил Мане и Мише (кроме письма, конечно), но не Майсуряну, как я просил. А остальное – он посмотрел, мол, и решил, что не стоит это отправлять, не понравились ему мои материалы… Задохнувшись от такой наглости, я сказал ему, что не будет он мне диктовать условия, не позволю я этого, а если что – просто откажусь от его услуг, и всё. Он, разумеется, сказал: «Пожалуйста, отказывайтесь, хоть прямо сейчас», – и обещал прийти с утра в четверг, то бишь завтра.
Оттуда, как уже заранее он мне сказал (а еще раньше – конвой), повезли меня опять к ублюдку Абоеву. Оказывается, они там опять переиграли, предъявив мне уже четвертый (!) вариант обвинения. Вторые части 280-й и 205.2 отпали, как и попытки объявить мой блог в ЖЖ и «Сопротивление» СМИ. Опять первые части. Но зато – они включили-таки в дело «РП», изъятую у меня на шмоне перед арестом! Провели экспертизу, согласно которой все тексты мои в «РП» аналогичны текстам на сайте, в связи с чем не требуют дополнительной экспертизы. НО: один номер, 1-й за 2012 год (к тому шествию 4.2.12. сделанный…) они включили в обвинение (а точнее – мою новогоднюю 2011/12 статью «В следующем году – без России!», которая тоже есть на сайте) – и на этом основании назначила мне эта мразь еще одну амбулаторную психиатрическую экспертизу! Через два месяца после той, первой, признавшей меня здоровым… А на «РП», лежавшую у меня под диваном, навесили ст.205.2 через ст.30 – попытка совершения преступления, не доведенная до конца по не зависящим от меня обстоятельствам.
Положения моего это уже не ухудшило, – те же десять лет по той же 205.2 ч.2. Но насколько плотно взялись, насколько обложили кольцом со всех сторон, это просто охренеть!.. М-да, сильно вырос их карательный уровень и пыл с 2004 года!.. Оставалось только смеяться про себя, предвкушая опять шесть часов сидения на сборке, опять поездку в ту же Бутырку и встречу с теми же психиатрами… Легкий шок был у меня, короче. В нормальном суде нормальным адвокатам легко было бы именно 205.2 ч.2 через «попытку» отбить, опровергнуть, – и уже, по крайней мере, «потолок» снизился бы с 10,5 до 7,5. Но не в этом «суде», конечно, – Мосгор«суде»…
Уезжал – просидел часа два на сборке, приехал – еще час с лишним. Подняли в камеру только без 20 минут 12 ночи. Сокамерника (того самого нарядчика, мы с ним так вдвоем и сидим, ему осталось чуть больше месяца), оказывается, без меня тоже не водили в баню, вчера же был банный день. В полночь, конечно, уже не повели, но сегодня утром вывели около семи, этот день начался с бани.
Главное – хоть и уже сильно усохшая, но всплыла опять угроза, что после амбулаторной экспертизы таки придется ехать на «Серпы» на 21 день, тащиться со всем барахлом. Всё же я очень надеюсь, что НЕ придется. А так… «суд» опять отодвигается, и если вспомнить, что со дня назначения той экспертизы до получения результатов прошло два месяца, а потом еще знакомство с делом и т.д. – то «суд» отодвигается как бы вообще не на сентябрь. Чему я очень рад, т.к. уехать из Москвы в лагерную глушь совсем не спешу. Сижу теперь, жду этой экспертизы, а вот сегодня из собственноручно вчера утром распущенной трикотажной тряпки попытался впервые в жизни сплести себе веревку, взамен той, что отобрали на шмоне еще в апреле, – но, увы, пока неудачно… :(((

17.5.13, 7-й час утра (до завтрака)
В ночь с позавчера на вчера, уже свет погасили, я заканчивал ужин и собирался ложиться, – вдруг открывается дверь, включается свет – и заходит с матрасом некто. Всё, привели-таки третьего, кончилась наша 18-дневная идиллия вдвоем (а я, честно говоря, думал, что она продлится до самых последних дней срока нарядчика). Новенький – 1966 г., почти 20 лет отсижено за убийства и пр. на родной Владимирщине; по виду, разговору и всем прочим показателям – быдло быдлом, сиволапейшее и тупое. Но – тем критериям, о которых тогда, в марте, при переезде в эту камеру, мне говорил начальник тюрьмы, идеально соответствует: в возрасте, спокойный, уравновешенный, ни во что не лезущий, общаться с соседними камерам и налаживать «дороги» совершенно не стремящийся. Слава богу, что телевизор так и не работает :)) уже месяц: этот тип сообщил, между прочим, что в 310-й камере, откуда переведен с того корпуса, он вел ночной образ жизни: всю ночь смотрел телевизор, а днем спал. К счастью, здесь (пока?) телевизора нет, так что на ночь он заваливается спать. Назначена ему, с его 158 ч.1, но как ранее судимому за убийство, тоже амбулаторная психэкспертиза, так что весьма возможно, что повезут нас на нее вместе. Ну что ж, пусть везут. Нарядчик через месяц и три дня уходит домой, а мы с этим тупорылым товарищем остаемся здесь.
Бородин таки пришел вчера, хотя я уж думал, что опять обманул: выдернули меня к нему только около пяти вечера, когда я уже и ждать давно перестал, думал, что всё… Оказалось, что он просидел там в очереди, как я понял, с самого утра, но народу было столько, что привели меня к нему только под вечер. Принес он мне бумагу и гелевые ручки, спасибо. Ругаться с ним я на этот раз не стал: отдать нужно было только матери очередные листочки из дневника, а из легального – письма-подборки Майсуряна, очередной вариант «обвинения» и постановление «суда». Это он не взять не мог, как я и предвидел, так что формального повода для ругани просто не возникло на сей раз (но всё еще впереди…). Зато он сказал мне, что, поскольку у мрази Абоева сроки поджимают до 10 июля, годовщины возбуждения этого дела, надо его закрыть, – то на экспертизу, возможно, меня повезут уже в ближайший понедельник-вторник (а сегодня пятница), а не через месяц, как я думал по опыту того раза. Думаю, в связи с этими же сроками поездка на 21 день на «Серпы» мне всё же не грозит…
Маня так через него и не написала мне ответ, а когда он, говорит, даже звонил ей, – не брала трубку. Ну, Маня, погоди!.. :)) Кстати, очень странно, что в недавнем (последнем) ФСИН-письме, от 13.5.13., она ни слова не написала мне про Новожилова, как он там, есть ли какие новости…
Увы, даже маленькая победа сегодняшнего утра (а то я уж думал, будет у меня теперь еще одна серьезная проблема) не может скрасить горечь от предстоящего срока и от безвыходности всей ситуации… А на улице – уже вовсю бушует лето…

18.5.13., утро (до завтрака)
Суббота. Вчера после обеда заходила наконец Каретникова – через 2 месяца и 4 дня после прошлого ее визита. Сперва мне показалось, что она как-то явно меньше ко мне расположена, чем прежде (хотя, впрочем, не плевать ли, как она там расположена…); во всяком случае, мои слова о том, что мне грозит десять лет сроку, какого-то особого сочувствия у нее не вызвали... Сказала, что они (ОНК и она сама, в частности) замотались по всем семи централам Москвы, что в основном сейчас бывают на «Матроске», там у них кто-то умер, и вообще положение тяжелое, потому, мол, долго не могли зайти ко мне. Удивило меня, когда она сказала, что еще накануне говорила с моей матерью и даже адвокатом (!),– что уж ее разобрало?.. Мать еще могла ей позвонить сама, но уж адвокат сам точно не стал бы. А вот Е.С., которую как раз я об этом просил (в «суде») – не говорила с ней, про это я спросил сразу, как они вошли (думал, их визит – заслуга Е.С. Теперь очень сомневаюсь, передала ли она и бумаги мои Мише А.)… Самое обидное – что я опять забыл сказать Каретниковой про доверенности для Эделева и Корба, которые местная администрация еще в декабре того года отказалась оформлять без разрешения следователя, что, по словам Глеба, совершенно незаконно.
Боже, как раздражает, как бесит эта владимирская тупая харя, заброшенная сюда на днях! Послал бог сокамерничка… Всё время хватает мою кружку из шкафчика – чтобы накрыть свою, пока у нее там заваривается чифир, или чай, не знаю уж, что она там пьет. Потом путает кружки – и пьет из моей, и так каждый день, уже не один раз это было. Дрыхнет полдня, и потом, естественно, не спит по ночам – по полночи тупо сидит за столом. Вчера вечером я едва дождался, пока она уляжется, чтобы спокойно поужинать, – было сразу ясно, что если во время еды напротив меня будет сидеть эта будка, рожа шириной в метр и бритая башка, то я не только никакого удовольствия от еды не получу (а это для меня важно), но и вообще кусок в горло не полезет. Но, как только я закончил, она опять слезла со шконаря, отломила кусок хлеба, попросила у меня майонезу (начинается!..), допила чай из моей кружки – и сидела там за столом еще полночи, я успел заснуть, потом проснуться…
Главный вопрос дня – принесет ли сегодня мать вещевую передачу, то бишь – сможет ли прийти помочь ей тащить Миша, без которого она не поедет. Каретникову я тоже просил напомнить ей об этом по телефону. А так, вообще, – всё по-прежнему, и мысль о будущем, ждущем меня, совершенно невыносима, и ничего нельзя с ним поделать… :((( Увы, десять лет как с куста ждут меня где-то в августе, или в сентябре, и ничего, ровно ничего, с этим сделать нельзя, и никакой мало-мальски заметной кампании в мою защиту так и нет, хотя Е.С. говорила мне в последнюю встречу в «суде», что, мол, обо мне пишут больше, чем о многих других (но гораздо меньше, чем о «болотниках). Увы, из этого капкана не вырваться…
Одно только радует, – вчера, или позавчера вечером, точнее, сплел-таки мне бывший нарядчик веревку, – шнурок, который я его просил сплести мне вместо ремня, для подвязывания джинсов. Я его спрятал, надеюсь, достаточно хорошо, чтобы эти твари не нашли и не забрали при очередном шмоне. Так что – ура! – теперь мне опять есть на чем повеситься – и не сидеть десять лет, обломать всю эту сажающую меня сейчас сволочь…

19.5.13., утро (до завтрака)
Воскресенье. Совсем уж пустой и тоскливый здесь, в тюрьме, день. Вчера таки принесли мне вещевую передачу, – квитанция была заполнена Мишей Агафоновым, так что, возможно, он и приезжал, а мать, м.б., и не ездила. И что же? Обещанные летние спортивные штаны отсутствовали (не нашла моего размера? А в чем мне тут ходить в жару?), мокасины мои не пропустили (вот суки!.. А я так на них надеялся… Остались у меня из обуви зимние кроссовки, уже рвущиеся, и те старые, с огромным трудом надевающиеся кожаные ботинки, в которых я был арестован и в которых ездил на «суд» еще в 2006 году…); бритву, купленную Мишей для лагеря, вместе с пеной для бритья и помазком, они тоже задумали зачем-то передать мне сюда сейчас – и у них, конечно, не приняли: многоразовые бритвенные станки тут почему-то запрещены, разрешены только одноразовые. Пена в баллоне, конечно же, тоже запрещена. Кто-то из них – мать, видимо – додумался еще иголки и нитки положить официально, – вычеркнули, конечно. Зато футболки на этот раз прошли, видимо, спокойно, не пришлось из-за них идти к начальнику, как тогда, в ноябре. И – сложено всё это барахло было в тряпочную спортивную сумку, с которой я в 2011 освобождался из Буреполома, а там меня почти заставили ее выменять на санниковский камуфляжный рюкзак, – уж не думает ли мать, что эта сумка мне пойдет вместо той большой, что я просил найти к осени?!. На самом деле, она еще меньше той, что есть у меня сейчас (и оказалась теперь, разумеется, настолько забита вещами, что банный пакет уже никак не влезает, – дай бог, чтобы до самого этапа мне не предстояло здесь, в самой тюрьме, никаких переездов по камерам, этажам, корпусам и т.д.) – и я отдал ее вот тому, недавно заехавшему сюда владимирскому быдляку, – у него не было вообще никакой, и он у меня ее фактически выпросил; отдал без всякого сожаления, т.к. вещь очень низкого качества (пока довезли ее из Буреполома в Москву, уже где-то внутри рваться начала) и мне была совершенно ни к чему. Теперь – дай бог, чтобы к осени они там всё же нашли нормальную спортивную сумку нужного размера и качества…
Чуть-чуть притупилась последнее время эта дикая тоска и отчаяние по утрам, уже нет таких страшных внутренних истерик, такой мучительной, невыносимой боли в душе. Только тупая боль по-прежнему, да непроходящее, хроническое недоумение: за что же я здесь все-таки, ЗА ЧТО???! И как я сюда попал??!... Сколько миллионов человек, должно быть, в свое время испытывали это чувство, и в еще более сильной форме, попав в лагеря по разнарядкам борьбы с «врагами народа»… Проклятая, трижды проклятая страна, где такое происходит веками и считается в порядке вещей, и никто почти не протестует, все привыкли, а таким своим кровавым прошлым рабы еще и гордятся… Будь она трижды, четырежды, бессчетно проклята, эта страна со всем, что в ней есть!.. За одно только то, что я сижу тут уже второй раз по сугубо политическому делу, за слова, – одного этого достаточно, чтобы на эту проклятую страну, на каждый ее город, сбросить по десять хиросимских ядерных бомб!...

20.5.2013, 7-й час утра (до завтрака)
Понедельник. Сегодня ровно полгода, как арестовали. Первые полгода… Жизнь рухнула окончательно в тот самый момент, когда они ввалились всей толпой в квартиру, с черножопым Абоевым во главе… Не стало сразу ни родного дома, ни страны, ни хоть какого-то будущего в ней… Ядерными бомбами, в тысячу хиросим каждая, я разнес бы сейчас, не задумываясь, никого не жалея, эту проклятую страну – только вот за это, что она делает со мной уже второй раз!.. Вы, суки, меня не жалели - и я вас не пожалею, дайте только срок…
А срок они дадут, это да… Десять лет, десять с половиной, в самом наиоптимальнейшем случае (путем поглощения) – семь. Но это едва ли, на то, что они ограничатся семью, нет никакой надежды. Хотя этот Дильмухаметов, башкирский журналист, которому в 2011 по 280 и 282 дали шесть лет поселка, – вряд ли об оккупации русскими (и колонизации, конечно, тоже) Башкортостана, или всего Идель-Урала он писал мягче, чем я. Но за него, видимо, там, у себя дома, было кому заступаться, отстаивать его, – и вот, он давно уже дома, а я – здесь… Навешивают специально, любыми путями, эту часть 2 по 205.2, – чтобы было «тяжкое», чтобы не меньше десятки «путем частичного сложения», – а другим путем, путем поглощения, они не пойдут… Раздумываю сейчас над тем, чтобы потребовать рассмотрения «дела» присяжными, и склоняюсь к этой мысли, хотя Бородин, очевидно, против, я спрашивал его в последнюю встречу… «Чекистскими присяжными», как написал бы КЦ, – и это правильно, других присяжных, независимых, в этой стране не бывает. Такая же гниль, падаль и мразь, как и ВСЁ в этой стране, как и сама эта страна… ни на какое их (присяжных) снисхождение, разумеется, рассчитывать не приходится, так, чисто радо большего общественного резонанса «суда» потребовать их, – уж больше-то, чем максимум по 69-й ст. УК, чем десять с половиной лет, они мне не впаяют, так что я ничего не теряю…
Забавно, но новоприбывший владимирский быдляк, кажется, уже понял, что не надо сидеть за столом и мешать мне, когда я ужинаю после отбоя. :))) Вчера он сам предложил мне (хотя ужинать было еще рано): садись, мол, располагайся, а я (закручивал в этот момент курево) переберусь куда-нибудь туда (на тумбочку?). Кстати, курили они оба вчера весь день чай, закрученный в газетку, ибо табака у них нет. :)

22.5.2013, 7-й час утра (до завтрака)
Возили-таки вчера на психэкспертизу еще раз, – Бородин, значит, мне правильно сказал, что могут вывезти уже в понедельник-вторник, т.к. торопятся закрыть дело. «Заказали» еще с ночи, и я было думал, что это, м.б., злая шутка, т.к. утром предыдущего дня на проверке слегка закусился с опером, только что вышедшим из отпуска. «Мусорша» после отбоя сперва заглянула в «глазок» и, убедившись, что это я (стоял как раз около двери), пожелала мне зачем-то «спокойной ночи» - практика тут у них совершенно нетипичная. Затем, пока я ужинал, заглядывала еще раз, а уже когда лег – слышу, она через дверь называет владимирскому быдляку мою фамилию, тот говорит, что я сплю, а она сообщает, что, мол, передайте ему (мне), у него завтра «суд» в 7 утра. Так что похоже было с виду на какую-то провокацию; ночь эту я почти и не спал. Но в 7 утра реально забрали, и, пока ждали на «шестерках» и «семерках», встретил там этого «болотника» Ковязина, с которым всё думал, как тут «словиться». Но оказалось, что думал я напрасно, да и вообще – слишком хорошего мнения всё еще бываю о незнакомых людях, судя только по их формальным данным (интеллигент, политический…). Сперва он мне подтвердил, что Каретникова ему привет от меня действительно передала, когда заходила на днях. Но потом, когда я сказал, что сижу в «красной хате» без «дорог», хотя в потолке и есть дырка с 637, что над нами, и спросил, не может ли он мне сам написать, – он не проявил никакого энтузиазма, фактически отказался, сославшись на вот эти вот кастовые предрассудки уголовников. Не помню точно, как он это сказал, но было ясно, что не хочет, – видимо, боится сокамерников, что не поймут его, если он будет отправлять малявы в «шерстяную», как они тут говорят, «хату». А может, и сам пропитался уже этой их кастовой «моралью», черт его знает. Но когда под конец разговора (он-то шел на свиданку, так что пришлось разойтись) он мне сообщил, что я, мол, своими статьями создал себе такую плохую репутацию, что меня даже не хотят подписывать на журнал «The New Times», – я понял, что сильно переоценил благородство Каретниковой, ибо больше сообщить ему такие «сведения» было просто некому. На мой прямой вопрос о ней он ответил – мол, «слухом земля полнится», но было уже ясно. И еще таким осуждающим тоном произнесло мне этот приговор данное кировское провинциальное ничтожество, ни разу в жизни меня не читавшее, до моего звонка зимой из 408-й обо мне даже не слышавшее, а арестованное за двиганье биотуалетных кабин по Болотной площади!.. Интересно, кем оно у них станет, если эта публика все же захватит здесь власть (что едва ли, конечно). Но этот пример еще раз наглядно показывает, какое дерьмо здесь ВСЁ – и власть, и оппозиция, растущие из одного корня и живущие одинаковыми ценностями. Нет, нет, из этой проклятой страны надо сваливать, валить без оглядки… если только я доживу.
Повезли на этот раз рано – в 9-30 уже отъехали, в машине было радио. Редкой мразотности попался на сей раз конвой – из Алтуфьевского ОВД – ни говоря ни слова, надели мне на обе руки наручники, прекрасно видя, что я с палкой, – как хочешь иди, как хочешь влезай по лестнице в их машину, и когда вылезал, сняли – только на время, пока лез на землю, и тотчас одели опять – только после небольшого скандала, когда я в наручниках вылезать просто отказался. Злобные, бессмысленные мрази, куски биомассы в форме, людьми эту нечисть назвать невозможно. Два с половиной часа, по сплошным пробкам, ехали по третьему кольцу в Кащенко и от тряски и болтанки в их проклятой машине я был совершенно никакой, полумертвый. Зато повторная эта экспертиза длилась и впрямь не больше пяти минут – «пятиминутка», как ее называют зэки. Те же две врачихи, что были тогда, два месяца назад, на Бутырке, встретили меня и здесь, старшая – седая бабка, что вела тогда весь допрос – спросила только, как, мол, это я, отсидев пять лет, стал продолжать и опять попал, – и завязалась кратенькая беседа, в которой она спрашивала еще, изменится ли что-то реально от того, что я выскажу вслух свои мысли (нет, конечно) и надо ли думать о последствиях (а я и думал, недаром сервер еще в 2005 г. создали чисто иностранный), – и всё. На мой вопрос, не будет ли неприятных сюрпризов с их стороны, она опять сказала, что результаты экспертиз они сообщают только следователю, но напомнила, что ведь институт Сербского признал меня в 2006 здоровым, – я понял это как намек, что сюрпризов ждать не стоит. Да, и в самом начале разговора на мое недоумение – зачем понадобилась еще одна экспертиза – объяснила, что это потому, что мне утяжелили обвинение, – ну да, в марте оно еще тянуло на 7,5 лет, а сейчас уже на 10,5. Но все равно неясно, почему данных одной экспертизы им мало…
После этого, все по той же жуткой тряске, поехали не в тюрьму, как я думал, а в Лосиноостровский ИВС, забрали там двоих – узбека с 318-й статьей и русского со 111 ч.4. повезли их арестовываться в Бутырский «суд», где стояли довольно долго. Слава богу еще, у их посадки у ИВС с меня сняли наручники и надели на них, – видимо, было всего две пары у этих ментов; мне хоть маленько стало полегче. Потом узбека повезли еще в травмпункт (но не на Шокальского, а в какой-то другой), потом русского – в бибиревское ОВД на нашей улице, ненадолго, и, наконец, привезли в тюрьму.
На сборке просидел где-то час, часов в девять «подняли» в камеру – и сразу всех троих повели в баню, хотя их уже днем водили и без меня. На шконке лежал заказ, сделанный, оказывается, Мишей Агафоновым в субботу, когда он приезжал с вещевой передачей (странно, что заказ тут можно делать в субботу). Ни яиц, ни пирожков, ни курицы-гриль, которой я думал ужинать, естественно, не было; а главное – неизвестно теперь, ЧТО со свиданкой. Если бы мать приезжала в понедельник записываться, – уж курицу-то и пр. она бы заказала, вчера бы принесли, – думал я. Значит, не приезжала? М.б., Миша и ее в субботу тоже записал? Нет, вряд ли в выходной это можно. На сегодня (среда уже) на свиданку с ночи не «заказали», хотя, конечно, могут вывести и попозже, – как-то раз свиданка у нас была в два часа дня. Но всё равно, всё это очень странно и подозрительно, и, чувствую, этого повода нервничать мне хватит теперь надолго. Если что – Бородин обещал прийти только в следующий вторник, т.е. целую неделю я не буду знать НИЧЕГО…

23.5.13., день (после обеда)
Сегодня, на день позже, чем я предполагал, состоялась-таки свиданка с матерью. «Заказали» еще с вечера, вывели в начале девятого. Поговорили более-менее нормально, хоть и невесело. Главное – Миша Агафонов, слава богу, еще в тот же самый день, 14-го, забрал мои бумаги у Санниковой, отсканировал всё и отправил Корбу, который, мать говорит, на него наехал за задержки и проволочки. В рассылку, жаль, не закинул. А Майсурян по поводу моих текстов больше даже не звонил, трусливая скотина…
Пришел в камеру – сокамернички дрыхнут, но сквозь сон (сперва один, потом уточнил и у другого) огорошивают меня: заходил опер, у него твои письма (то есть, ко мне, а не от меня, я так понял), попозже он тебя вызовет и отдаст.
Как обухом по башке!.. Как они оказались у него? Что-то показалось цензуре «опасным», подозрительным? Самое там для них «подозрительное» - это, я думаю, распечатки Майсуряна, ну и еще письма из-за границы, но это в меньшей степени, они же вполне безобидны. Первая мысль была – «зарубит» мне теперь майсуряновские распечатки, а они для меня страшно важны, я каждое его такое письмо перечитываю по десять раз. Потом – что теперь, видимо, вся моя почта будет идти через оперчасть, а не (только) через цензуру, как это было у меня и в Буреполоме тем сроком. Не дай бог! – это, в общем-то, не намного страшнее обычной их цензуры, но это проволочки с отдачей писем мне! Поди-ка получи их из этих лап!.. А впрочем, и не отдать могут всё, что вдруг покажется им подозрительным…
И вот – уже прошел обед не только у «мусоров», но и у зэков, – не вызывает! Ему хватает дел и без меня; утром он один раз заходил, не застал – и теперь благополучно забудет как минимум до завтра! А завтра в ужин (пятница) ответы на письма уже не отдашь, – значит, до понедельника. А м.б., он и сам забудет до понедельника (уж в понедельник-то, я дум [на этом запись обрывается].

вечер (после ужина)
Короче, опер приперся сам, пока я как раз писал после обеда предыдущее, прервал меня. Радостно сообщил моим сокамерникам, что «там телевизор сделали» (!) – и на мой вопрос о письмах – вспомнив (я так и знал, что он забудет!..), повел к себе. По дороге сказал, что это просто цензор заболел, а не всё то, что я уже стал думать, – и письма раздали операм, так что это вроде бы временно. Спрашивал у себя в кабинете о деле, о моем сайте, и т.д. Письма оказались от Ольги Исаевой (Орлеаны Орлицы) из Грузии и от какой-то незнакомой мне женщины с кавказской фамилией, электронные.
Пришел, стал читать – и эта Орлеана убила меня новостью, что, оказывается, еще 12 апреля прошлого (12-го) года сорвалась с их 12-го этажа и погибла их кошка Маша, фотки которой я видел в ее (Орлеаны) фейсбуке и о которой, наконец-то вспомнив, спросил в последнем письме. Я потому и не мог от нее глаз отвести в фейсбуке, и много раз еще возвращался посмотреть, что она была точь в точь, вылитая копия моей Маньки, жившей у меня в Буреполоме, – такая же большая, темно-серая, длинношерстная, зеленоглазая… Прямо реинкарнация моей – я так и подумал, увидев фотки в первый раз, – и вот ее тоже нет… Для меня это горе не меньшее, чем для ее хозяев, я Орлеане в ответном письме так и написал.
Совершенно убила меня также новость о телевизоре. Будь всё проклято!.. Прощай, спокойная жизнь в камере, возможность думать, читать, писать… Суки!.. Это владимирский новопереведенный сюда быдляк так сразу и сказал, что там, на старом корпусе, он все ночи напролет смотрел телевизор, а ложился спать в семь утра, – и ясно было, что он не против так же устроиться и здесь, если бы только телевизор работал… Говорить ему что-то, взывать к совести, объяснять, что ночью мне надо спать, – бесполезно: по части своих развлечений и веселого времяпрепровождения всё это быдло совершенно непреклонно, я это знаю еще по тому сроку. Ответит мне, как та наркоманская мразь, что была здесь до него: мол, захочешь спать – и под телевизор заснешь, – и всё тут. По дороге до его кабинета я просил опера не давать этим свиньям телевизор, объяснял, что они смотрят его ночами, не давая мне спать, – он отговаривался тем, что, мол, он им строго прикажет ночами не смотреть (так они и послушались, ага!..), что нельзя же совсем не знать, что делается в мире, и т.д. Боюсь, что переубедить его мне не удалось. :((( Приведя меня назад в камеру, сокамерничкам– он сказал, что придет завтра, – так что, боюсь, сегодняшний вечер – последний относительно спокойный, когда у меня не пухнет голова от их бесконечного круглосуточного «кино», за весь месяц с лишним, с 19 апреля, когда этот гроб с музыкой перестал работать… :((( Итак, светит десять лет, и ничего нельзя сделать, и все уже смирились… Больше всего мне сейчас почему-то хочется (вспомнив утреннюю свиданку), чтобы мое письмо к Тягнибоку, Ирине Фарион и пр. («к украинцам») было бы опубликовано в Украине – и получило бы более-менее заметный отклик, резонанс. А т.к. там я специально в конце дал свой тюремный адрес, – то чтобы пришло сюда сколько-нибудь писем от прочитавших его.
А между тем – веревка уже опять есть, и теперь только мучительная собственная трусость мешает мне просто взять – и повеситься на окне. Только трусость заставляет выдумывать любые предлоги для отсрочки, – типа, дождаться приговора, посмотреть, сколько все-таки дадут… Как будто не известно и так, сколько…

25.5.13., утро (до завтрака)
Суббота. Одна только хорошая новость за вчера. Один подонок другому – опер бывшему нарядчику – таки отдал после проверки выпрошенный тем назад «сделанный» телевизор. Однако оказалось, что тот не только показывает по-прежнему исключительно полоски на зеленом фоне, но и звука теперь не слышно, хотя раньше звук был. :)) Нарядчик, впрочем, говорит, что когда он включал этот гроб где-то там, в начальственных кабинетах, прежде чем принести сюда, – и звук вроде бы был, и даже вроде бы он что-то показывал (хотя этого не может быть). Или это баландеры из хозотряда, один из которых его и «чинил», говорили, что где-то там у них, сразу после починки, этот телевизор что-то показывал, – явное вранье, конечно. Качественно сломан, внутри отломаны целых три детальки :) – и не этим «специалистам» в тюрьме починить его. Слава богу… Я всё же заметно повеселел, когда увидел, что он не работает, а то накануне уже оплакивал свой хотя бы относительный покой здесь, последний тихий вечер, без постоянной бубнёжки бредовых фильмов… Обошлось пока, на какое-то время, а там – посмотрим…
А там – м.б., не будет вообще ничего… Отвратительное настроение было вчера весь день, особенно с утра. Лежал – и принимал уже сколько раз принятое решение. Опять всё по новой… Сколько же можно, черт возьми?!. Теперь, правда, мне значительно проще: веревка есть, она спрятана, ее не заберут так просто (о ней попросту никто не знает) – и у меня почему-то нет сомнений, что она меня выдержит. Я видел, как нарядчик плел ее, и она заметно толще предыдущей, той, что забрали в апреле. Если и оборвется, то не сразу. На это я крепко надеюсь. А что же мне мешает? Страх. Да, увы, банальный страх смерти, заставляющий искать всякие предлоги и отговорки, чтобы только отложить, только не сегодня… Ну, и еще – конечно же, мешают соседи, – вот же бессонные зэки попались, черт их возьми, даже утром они оба, крепко, да еще хорошо бы мордой в стену – нет, не спят, нарядчик все время ворочается, не спит вообще, похоже; ну, а владимирский быдляк этот ночной дятел, – он пока спит и похрапывает, но к завтраку непременно просыпается, встает, завтракает – и садится за стол читать библиотечную книжку… Даже после отбоя, полежав с час, он – уже после моего ужина обычно – слезает со шконки и полночи еще просто сидит за столом или бродит по камере, что меня ужасно бесит…
Подгадать, чтобы они оба спали мордами в стену, трудно, но можно, – вот этим-то я в ближайшее время и займусь, благо, веревка наготове. Надо приучить, заставить себя с радостью отдать эту проклятую жизнь, – потому что это единственный вариант избавиться от предстоящих мучений, я уже достаточно подробно знаю, от каких. Нельзя позволить опять загнать себя в эту лагерную жуткую жизнь, в эти генеральные уборки, проверки по карточкам, обязательное посещение столовки, да еще, м.б., там будут на этот раз заставлять работать… Нет, нет!.. Ни за что!!! Все, кто советует мне «бороться», «держаться», «не падать духом» – боритесь, ребята, сами, пока вы на воле, для вас это еще возможно. А я свое отборолся, – я знаю, что такое толпа орущей на тебя и угрожающей нечисти, отстаивающей «по понятиям» интересы начальства, – и с ней там в одиночку никак не поборешься… Жалко, очень жалко, – мать ведь говорила на последней свиданке, что хочет меня дождаться; жаль, если и вправду ждет, как обещала, Маня, – как их вот так вот взять и обломать, что с ними будет?.. Но это если верить, что они вообще, хотя бы теоретически, могут меня дождаться, мать – физически, а Маня – что ее хватит на столько лет… Слишком много предположений, которым явно не суждено сбыться, – за десять лет очень много воды утечет, да даже и за семь, хотя семь не дадут… И сам я не подохну ли там, доживу ли, хоть и в плохом состоянии, – неизвестно (хотя вот Губкин дожил со сроком 17, не вылезая из ПКТ и СУС-ов, два года всего осталось, пишут…) Жаль их, Маню и мать, жаль всех, для кого это станет потерей (Маглеванная та же) – но что поделать… (Да еще станет ли, не все равно ли им окажется, когда узнают…) Жаль, но деваться некуда, – отдать свою душу опять на глумление, затеряться в галдящей толпе подонков, лагерных бессмысленных насекомых, потерять там себя, – будет намного жальче, и тогда исправлять эту беду будет уже поздно… Так что – вперед и с песней, как когда-то староверы, раскольники в огонь – с энтузиазмом и с пением молитв. Спастись от грядущих вскоре мучений – у меня, я очень надеюсь, смелости хватит, и теперь, значит, каждое утро может тут для меня стать последним. Господи скорей бы!.. Теперь всё дело, вся загвоздка только в соседях...

26.5.13., утро (до завтрака)
Будь они прокляты, эти суки!.. Со всей отчаянной решимостью, которая сопровождает долгое мучительное принятие решений такого рода, – вчера вечером, ложась спать, я твердо решил уже, что сегодня с утра залезу на окно с веревкой, что бы там ни было, наплевать!.. Потому что давно уже пора воплощать в жизнь принятое решение… Но вот – эти суки опять, как и всегда, не спят должным образом. Точнее, владимирский-то быдляк спит и похрапывает, но вот бывший нарядчик, я знаю, не спит, временами шевелится под одеялом, да и лежит он мордой сюда, в камеру, не к стенке, т.е. – увидит, стоит только на шум (какие-нибудь ведь звуки да будут) ему приоткрыть глаза… И вот – никак не могу решиться потратить свой единственный шанс зря… Хотя – с другой стороны, я прекрасно понимаю, что это отговорки, что это просто обычный страх, страх смерти, обещание, которое дал сам себе, а выполнить-то не можешь… Больше, чем после прошлого такого раза, в 2008 году, – презирать себя, кажется, уже некуда, пять лет я жил с этим… И вот – опять… Еще одно подтверждение собственного ничтожества… Полдня вчера я буквально сходил с ума, лежа, не разговаривая с ними ни о чем, думая только об этом, неотступно: как же мне умереть, когда же, наконец, я решусь, когда же будут, наконец, подходящие условия, – заснут ли они оба, или их куда-нибудь выведут из камеры… И что ждет меня, если я опять не сделаю этого, и чего стоят все советы от друзей – «не падать духом», «бороться», «продолжать борьбу»… Увы, ребята, в лагере вы – поодиночке – не сможете бороться даже за то, чтобы соседи по проходняку перестали наконец по ночам колобродить и дали вам возможность спать, – а с постоянным недосыпом какая уж там борьба за свободу в России!..
Надо искренне хотеть этого, хотеть умереть, как староверы, раскольники когда-то сами, искренне хотели в огонь, – и я хочу этого, видит бог, но нет условий. Эх, если бы только эти твари как следует заснули, отвернувшись оба к стене… Лежал вчера и мучительно думал: а если не выйдет с веревкой – у меня еще остается возможность порезать себе «мойкой» шею, – нарядчик говорил, что справа вроде бы сонная артерия, и, разрезав ее, умираешь через пять минут, никто ничего сделать не успеет… Вот это было бы круто… Более того, это можно сделать, даже если они и не спят, а просто валяются, закрыв глаза, – пойти на дальняк, несколько секунд займет всё дело, а уж потом… Пока они только достучатся в дверь, чтобы пришел дежурный «мусор», – всё уже будет кончено. И слава богу… Вопрос только, почему я не хочу СРАЗУ начать с этого способа, почему мне обязательно надо лезть с веревкой на окно… Страх, – других объяснений тут нет. Я боюсь крови, и прежде мне идея где-либо вообще резаться «мойкой» казалась совершенно невыполнимой, но теперь придется приучать себя постепенно и к этой мысли. Черт его знает, когда я дозрею, и дозрею ли вообще. Одно только я знаю твердо: нельзя позволить ИМ снова загнать меня ТУДА, где я уже был, где все порядки правила я уже знаю даже слишком хорошо. И никакой борьбы, ради которой советует «сохранять себя» Миша Агафонов, и никакой надежды, о которой мне пишет Майсурян, никакого такого освобождения, как было в 1987 году – не будет, надеяться на это глупо, нынешний режим – это, увы, надолго, а надеждами на его скорый крах и новую перестройку – можно жить весь срок, все десять лет, и каждый день все эти десять лет позволять себя топтать там ногами… Как мне умереть – я не знаю, но как-то надо, надо победить этот проклятый страх…

======================================

Попробовал только что. Они оба отвернулись, как по заказу, кажется, спят. Да, веревка вполне привязывается и одной рукой, я правильно рассчитал. Однако дальше… Весь день вчера я долбил себе, что это ЕДИНСТВЕННЫЙ способ не дать себя опять загнать туда, в лагерь, в эту безысходность, на десять лет, но вот… Духу не хватает, увы. Слез и убрал опять веревку… :((( А проклинал их вчера весь почти день за то, что при них, прямо вот сейчас, сей момент, днем – нельзя этого сделать, залезть и попробовать… Как всё это ужасно, омерзительно и безвыходно, господи!.. Что же мне делать?.. Я не должен, не могу и не должен позволить себя опять загнать туда, «осудить» и отправить по этапу… Будь всё проклято!..

27.5.13., 7-й час утра (до завтрака)
Понедельник. Утро. Будь проклято всё, – и эта страна, и вся моя нелепая, неудавшаяся жизнь!.. И жизни нет, и умереть я не в состоянии, не берет меня смерть… Почему бы не попробовать вот прямо сейчас? Они оба спят (один, как минимум, точно), отвернувшись к стене… Страшно, не получается, нет душевных сил… Страшно, но надо… По крайней мере, теперь я знаю, что физически это несложно, что я могу сделать это в любое утро, когда сокамернички спят… а может, и не только утром, если повезет. Нельзя, нельзя позволить себя опять загнать вот в это… в проверки и уборки, в столовки и зарядки, в беспрекословное командование «козлов» или блатных… Там о них избавиться будет на много порядков сложнее, надо сейчас!.. У меня еще есть, по моим прикидкам, пять или шесть месяцев здесь, в этой камере, пока еще можно успеть… Но когда долго думаешь об этом, то начинает лезть в голову какая-то чепуха, даже пересказать не могу. Что-то о ребятах, и даже не то, «как же, мол, они без меня» (обойдутся прекрасно!..), а что-то из вот этих их увещеваний о борьбе, продолжающейся даже здесь, из их подбадриваний; плюс – воспоминания о70-х годах, о том, как гребли и сажали тогда, и не только в России, а, скажем, как сажали украинцев, они все сидели в пермских лагерях, но как-то сидели, умереть не стремились, как я – не знаю уж, ЧТО их там поддерживало…
Короче, если я все же не умру здесь, то, как это ни странно, обязан этим буду ребятам, друзьям, – тому же Майсуряну, той же Лене Маглеванной, Мане… Их подбадривания, их доводы, оказалось, крепко засели у меня в голове… Хотя умом я понимаю, что это всё ерунда, что какая уж может быть дальнейшая борьба после столь тотального проигрыша, как арест… Так что сроком в десять лет и дальнейшими мучениями на зоне я тоже, выходит, обязан буду им, друзьям этим… да, вот и Мише Агафонову еще.
Началась неделя. Читаю вот уже вторую книжку Донцовой, – бред, конечно, но других здесь нет, и заняться нечем, так что вынужденно… Завтра, во вторник, обещал прийти адвокат. Жду писем, – неизвестно, будут ли они сегодня и у кого, не у опера ли опять… Да еще очень напрягает, что рано или поздно придется идти «на телевизор» - Мосгор»суд» должен же когда-нибудь рассмотреть эту жалобу Санниковой, еще 8 апреля поданную, – для меня это означает целый день, с самого утра, сидеть на сборке в ожидании ее рассмотрения. По утрам уже нет таких жутких истерик, как были еще недавно, – привык… :(
Опер, кстати, был вчера на проверке, несмотря на воскресенье. Я всё пытался с усмешкой представить, какой бы был переполох у сокамерничков, какой сюрприз для него, если бы утром оказалось, что я вишу на решетке мертвый… Надо, надо решиться, непременно надо. Хоть уговорить себя, хоть заставить, хоть взять за шиворот и повесить. Надо преодолеть страх смерти, потому что жизни всё равно уже не будет…

вечер (после ужина)
Пришла после обеда куча почты, – от Агафонова сразу два письма, электронное и обычное, от Маглеванной в первый раз электронное (ура!!), пара писем с распечатками от Майсуряна (№№ 14 и 15), в том числе и с адресом Люды Евстифеевой, надо будет написать ей. И – дурацкое письмо от Мани, сразу меня выбившее из колеи. Как холодный душ, блин!.. Зачем я вообще связался с ней, как это всё получилось? И откуда вдруг вынесло этого Новожилова, будь он неладен?.. Бывают такие люди, – легко внушаемые, на них каждый может повлиять, надавить, и она, видимо, из таких, – только вот почему же у меня-то повлиять не получается?.. Одно расстройство за другим, каждый день… Господи, когда же я сдохну?!! Почему же я не могу просто повеситься, когда уже и не мешает никто, не смотрит, и веревка надежная есть?.. Эта дура теперь, вслед за Свинтусоидом, стала говорить о себе в среднем роде, черт ее побери. Окончательно влилась в ЛГБТ, так же, как когда-то в мусульманки записывалась, под чужим влиянием, а тут выдумала себе какие-то якобы давние проблемы с гендерной самоидентификацией, в которые я совершенно не верю, просто не могу поверить…
В общем, было плохо, а стало еще хуже, уж совсем никуда… Я написал ответы ей, Лене и Мише, отдам, завтра-послезавтра получат. Но эту дуру ни в чем не переубедишь, я знаю. Остается одно – просто не общаться, как тогда, в первые месяцы, но, увы, боюсь, я уже не смогу…
Тоска такая, что просто невозможно описать. За что, ЗА ЧТО, черт возьми, я сижу??! И почему так рано, и так безрезультатно, закончилась моя жизнь?..

29.5.13., 8-й час утра (до завтрака)
Эта мразота адвокат так и не пришел вчера, хотя сам же назначал мне этот день, вторник, еще на позапрошлой неделе, в свой последний приход. Для хоть какой-то связи с волей остаются только письма, – не чаще раза в неделю приходящие (хорошо хоть Маглеванная освоила ФСИН-письмо…). Зато принесли извещение: 5-го июня, через среду – «телевизор», то бишь рассмотрение апелляций Санниковой и его, Бородина, на продление мне ареста еще аж от 4 апреля, давно уже после этого продленного еще раз. Хорошо еще, что хоть в 10-м часу утра назначено, а не в два и не в три, – м.б., мне хоть не придется весь день сидеть на сборке, ждать, пока вызовут. Результат, увы, известен заранее… А бывшему нарядчику наконец-то принесли давно ожидаемую «законку», и он, хотя ему 21-го июня уже домой, начал готовиться к скорому этапу – долго тут никого не держат, могут на днях увезти.
Тошно, жутко, невыносимо, совершенно беспросветно… А тут еще Маня со своим этим проклятым письмом, со своим Новожиловым… Будь ты проклята, сука!.. Тошнее просто не бывает. Вот как я попал… :(((( Боже, что же мне теперь делать? Хуже всего – что не хватает духу умереть, о чем я давно мечтал, к чему так стремился… И вот – мечта сбылась, и веревка теперь надежная, а я не могу, боюсь… :((( Написал вчера письмо Люде Евстифеевой, небольшое, описал в нем еще раз всю свою ситуацию, – и не смог удержаться от слез!.. Ехать в лагерь… Нет!!! Чем ехать в лагерь, терпеть всё, чем станет для меня этап, потом все мучения в карантине и всю эту лагерную жизнь, все эти ужасы – нет, лучше умереть!.. Время еще есть, и потому сколько бы мне ни лезла в голову всякая чепуха, что я принадлежу к диссидентской тусовке, поэтому мне нельзя, и ЧТО, мол, скажут друзья и враги, – наплевать, кто что скажет, но я сделаю-таки это за оставшееся мне время! Клянусь!.. Пусть говорят, что хотят… Тем паче, что – я знаю – никто, кроме матери, особенно не расстроится, даже Маня…

30.5.13., 8-й час утра (до завтрака)
Наконец-то вчера он все-таки явился, этот подонок, так называемый «адвокат» Бородин. И – тотчас же взялся за свое: начал озабоченно спрашивать, кому там и что адресовано, как только я попытался вручить ему письмо для ребят в рассылку, большое и формально адресованное Мише Агафонову в ответ на его еще апрельское. Я тут же высказал ему всё, что приготовил еще 13-го мая, только узнав на свиданке о его художествах, так, что он не только опять предложил мне писать заявление с отказом от его услуг, но и сам пообещал написать заявление с отказом от меня (на что, насколько я знаю, он права не имеет). А потом вроде маленько успокоился, хотя еще долго твердил оправдания вроде «я на это не подписывался», мразь такая. Я понял, наконец, чего именно он боится: чтобы с его e-mail’а уходили кому-то мои тексты, – ну да, боится, что и его за жопу возьмут, хотя он адвокат в деле, его защищает закон, ни обыскать, ни допросить его просто так нельзя… и тем не менее, трусит и трясется как осиновый лист. В результате он отменил самим же им придуманное удобное новшество – сканировать и по электронной почте слать мои письма и всё прочее адресатам, чтобы не встречаться с ними лично, не тратить время. Сказал, что, как выйдет, позвонит все тому же Мише Агафонову, встретится – и отдаст всё ему. Я написал здесь же, при Бородине, еще короткое письмо Мане на листке, где уже заранее были написаны последние стихи; а так как Миша успел прислать Бородину письмо по электронной почте в ответ на мое последнее «ФСИН-письмо», то я здесь же коротко написал ему ответ, перечислил в нем отдаваемую почту для Мани и в рассылку, и отдал всё вместе. Надеюсь, дойдет, хотя дай бог Миша хоть отсканирует, а уж чтобы он стал набивать – нельзя даже надеяться. :( Единственное – Бородин сообщил, что они таки зарегистрировали новое адвокатское бюро, «Трепашкин и партнеры», что ли, – во всяком случае, имя Трепашкина фигурирует в названии , и офис их теперь на Маяковке; если Миша работает в основном офисе «Мемориала», что от Маяковки в двух шагах, то встречаться им там должно быть удобно.
Вот и всё. Поговорили, обсудили то-сё (про Мосгор«суд» 5–го июня он еще не знал, узнал только от меня) и разошлись. Следующий раз обещал только числа 11-го, но весьма неточно, опять придется ждать….
С утра, я заметил, сейчас не бывает уже у меня такого дикого, беспросветного отчаяния, как бывало еще недавно. Привык, что ли? Тоска всё равно, конечно… За что я сижу???!!! Черт побери, за что??? Но, видимо, – всё время вспоминается Буреполом, 13-й барак, тамошние утра, тогдашнее невыносимое, запредельное отчаяние, хотя всего-то три, потом два года мне тогда оставалось… Видимо, влияет и то, что сейчас у меня всего-то два сокамерника, причем относительно спокойных, не буйных, не агрессивных, – а там, едва открыв глаза, я видел вокруг себя эту толпу какой-то совершенно запредельной, невероятной нечисти и мрази – и тогдашнее дикое отчаяние вызывалось перспективой провести еще годы именно в их окружении, а не просто в неволе и вдали от дома…
Почитал журнальчик «The New Times», два номера которого принес Бородин. В одном приводится даже фото: первая страница обвинительного заключения в 2500 (!!) страниц по «болотному делу», которое замгенпрокурора Гринь, фигурант «списка Магнитского», на днях подписал и вручил 12-ти обвиняемым, в том числе Кавказскому, знакомому мне по воле, и Ковязину, знакомому теперь по тюрьме. Я уже слышал от него о том, что процесс будет коллективный, а то бы не поверил. Нет, какие подонки!.. Вернулся не просто совок, – это в чистом виде сталинщина, апофеоз совка. Судить группой 12 человек, на митинге бывших порознь, друг с другом тогда вообще не знакомых, никакого единого «преступного» умысла заведомо не имевших… Это откровенно демонстративный, показательный процесс для запугивания всех, кто имеет мысль вообще выйти на площадь (с голыми руками, увы) протестовать против власти. Гораздо умнее, дабы не раздувать скандал, было бы – «судить» их поодиночке в «судах» по месту жительства; тогда и сторонникам их труднее было бы устраивать демонстрации поддержки у всех «судов» сразу. Так нет! – это остервенелое от безнаказанности государство прет напролом, действуя, как и всегда, не по уму, а согласно своим диким инстинктам, оно демонстративно устраивает показательное коллективное судилище – в основном не над реальными «оппозиционерами» даже (там таких всего двое – Кавказский и Баронова), а над случайными людьми, пришедшими на митинг. Абсолютно уверены в своей силе и не стесняются ничего, прежде всего – реакции Запада. Увы, всё вернулось назад, чистейший совок, только вид сбоку. И – это еще раз доказывает мою правоту: все эти безоружные шествия и митинги совершенно бесполезны, бороться с этим государством можно и нужно исключительно путем насилия и террора; лучшее средство правозащиты в таких условиях – шестизарядный гранатомет…
Получается, кстати, что вся надежда, пока не увезли из Москвы, теперь на Мишу Агафонова, – видимо, все мои тексты, песни, стихи и пр. Бородин будет теперь просто отдавать ему. Но Миша во вчерашнем этом письме написал много ерунды – зачем, мол, я так рвусь и из тюрьмы писать статьи «в промышленных масштабах», да что КЦ, мол, никто не читает, он никому не интересен, рассчитывать, мол, если что, надо на российского обывателя, у него искать сочувствия (какой бред!..), и т.д. Писать меньше, да лучше, и т.д. То бишь – с такой его позицией нельзя быть уверенным, что мои тексты и письма (открытые) он будет и впрямь набивать, слать Мане, вообще – давать им какой-то ход, как я прошу, а не класть под сукно…:(((
В общем-то, нет никаких разумных объяснений того, почему я не могу покончить с собой, повеситься здесь, в камере, имея веревку и все необходимые условия, пока соседи дрыхнут. Что же мне все-таки мешает? Никаких рациональных объяснений, только эмоциональные…

31.5.13., 7-й час утра (до завтрака)
Новая-старая беда опять… Вчера на проверке эта белобрысая мразотина, ублюдок опер нашего этажа велел вынести дохлый телевизор, раз не работает, – и тут же пообещал моим сокамерничкам новый! Как раз то, чего я боялся… «Вот сюда дадим новый телик, в эту камеру», – говорил какому-то другому «мусору», и потом – этим: мол, будет у вас новый телек, сегодня, до вечера… Эти твари тупые, конечно, ждали с нетерпением, нарядчик бывший аж подпрыгивал от нетерпения, когда же опер вызовет и даст новый телек; будем, мол, кино смотреть!.. (Весь день напролет, одно за другим, и еще полночи, если не всю, ага!..) Суки… Но опер так и не вызвал, хотя они даже у «мусора», сопровождающего баландера с обедом, пытались спрашивать: мол, а где там опер, не видно его?..
И вот – новый день, новая проверка… Если он появится – уж сегодня-то они его достанут, добьют, вытрясут из него обещанное, я не сомневаюсь. И буду я опять сходить с ума, опять будет весь день пухнуть голова от этих бесчисленных, бесконечных бредовых фильмов про женские судьбы да про неудачное замужество… Суки! Мразь! Тупое, бессмысленное быдло, нечисть, насекомые хуже тараканов! Будьте вы прокляты!.. Господи, за что же я все-таки сижу?!! И если нельзя уж освободить меня из этой темницы – то дай мне сил и мужества просто повеситься в ней…

утро/день (после проверки)
Мразотина эта белобрысая таки пришла и сегодня на проверку (я сомневался), но телевизор не дала – отшутилась: мол, на следующей неделе. Зато увидев, что я отказался расписаться за «дежурство» – сказала «мусору», что держал журнал: мол, пиши на него рапорт, будем сажать в карцер. :)) Вероятность того, что посадят, конечно, не 100%, но – 50 на 50, это вполне может быть и не шуткой. Ну что ж, сухая голодовка – с первой же минуты, как посадят, а если не будут слишком сильно шмонать вещи… что ж, у меня там как раз будет та шикарная возможность, которой мне так не достает здесь, в камере… Дай бог мне все-таки когда-нибудь и где-нибудь, хоть в карцере, – набраться необходимого для этого мужества!..

Дальше

На главную страницу